Читать интересную книгу Пасынок судьбы. Искатели - Сергей Волков

– По началу очень было страшно! А потом привыкла! Да и то сказать – за два года вы первые мои гости!

Борис, отдуваясь, поставил пустую чашку на стол, полез было за сигаретами, потом смущенно остановился. Хозяйка заметила, махнула рукой:

– Курите, Боря! Я сама курю, правда, не часто!

– И что, неужели не тянет в Москву? – снова спросил я, тоже закуривая.

– Тянет… – усмехнулась художница: – … Да будь проклят этот город! Он отнял у меня любимого человека… Да и вообще, все эти тусовки, пустые разговоры ни о чем… Надо либо заниматься делом, либо тусоваться – у кого к чему склонность! Я свой выбор сделала, и не жалею!

Мы докурили, поблагодарили хозяйку за чай и отправились укладываться. Борис, у которого начался легкий похмельный синдром, был квелым, зевал, и сразу же бухнулся на широкий топчан, отвернувшись к стене.

Я задержался в дверях, повернулся к хозяйке:

– М-м-м… Скажите, Лена! Тут, в Корьево, домов мало, просто кот, как говориться, наплакал. А нет ли среди них такого – с мансардой и резным петушком на крыше?

– Есть, есть! Этот дом принадлежит профессору-археологу! Я его самого не знаю, а его жена, Надежда Михайловна, покупала у меня пару раз картины и резные доски! Но сейчас в доме никто не живет, хозяева появляются только летом! Да вон он, завтра утром увидите, через забор от меня! – Лена махнула рукой куда-то в сторону.

«Так!», – подумал я: «Все складывается, как нельзя лучше!», и задал хозяйке еще один вопрос:

– Лена, а вы не обращали внимания – там кто-нибудь появлялся… ну, чужой?

Она легко рассмеялась каким-то очень добрым, рассыпчатым смехом:

– Нет, что вы! Никого там нет, дом стоит законсервированный на зиму… Так вы, значит, из милиции! А я, признаться, сперва думала – вы жулики!

Я удивился:

– А зачем вы нас тогда пустили?

Она пожала округлыми плечами и ответила с подкупающей простотой, свойственной только русским женщинам:

– Жалко стало!

* * *

Я проснулся от дикого петушиного вопля. Это было не простое, известное всем «Кукареку!», нет, здешний петух был, судя по всему, великим мастером на всякие пакости и каверзы, и его сиплый, издевательски долгий, пронзительный крик отражал в себе всю мерзость петушиного племени.

Протирая глаза, я сел, озираясь вокруг. За маленьким окном было еще темно. Рядом со мной сидел на топчане взлохмаченный Борис, страдальчески держась за виски.

– Сколько времени? – спросил я, натягивая куртку.

– Половина седьмого! – простонал в ответ искатель: – Я сейчас пойду и отверну этому жару-птицу башку! Сволочь, с пяти утра начал орать! Не иначе, родной брат Гитлера!

Чувствовалось, что в доме уже давно проснулись. Слышался треск горящих в печи дров, громыхала посуда, скрипели под ногами хозяйки половицы.

Мы встали, оделись, и отправились во двор – искать будочку с буквами «м» и «ж».

Хозяйка встретила нас, замерзших и помятых, полным подносом румяных пирожков. Я успел рассказать Борису о ее догадке по поводу нас, и он сказал, что это самое надежное прикрытие – мы из милиции, ищем сбежавшего из Москвы мошенника. По оперативным соображениям действует скрытно, и все такое.

За завтраком мы развили эту тему, и поинтересовались, нет ли во дворе какого-нибудь сарайчика, откуда можно было бы спокойно наблюдать за профессорским домом.

– Да какие у меня сараи! – махнула рукой Лена: – Я и живности никакой не держу, кроме кур! Вы вот что, полезайте-ка на чердак! Там и тепло, и все, как на ладони!. Только с сигаретами поосторожнее, у меня там на полу опилки, для тепла!

Мы заверили художницу, что будем аккуратны, как пожарники, и навернув по десятку необыкновенно вкусных, хрустящих пирожков, забрались по старой, гнущийся под нашей тяжестью лестнице на чердак.

Рассвело. В слуховое оконце дом Профессора действительно был, как на ладони. Окна первого этажа закрыты широкими ставнями, на двери – здоровенный навесной замок. Крылечко, чисто выметенное хозяевами, осень забросала бурыми рябиновыми листьями, и по их положению было видно, что в дом давным-давно никто не входил.

Решетчатое окно мансарды, занавешенное плотными темно красными шторами, тоже выглядело явно не жилым. Не дымилась труба, на подернутой инеем дорожки, огибающей дом и ведущей на задний двор – ни одного свежего следа. Пусто. Дом необитаем.

Я сказал об этом Борису, он сердито засопел, но промолчал, очевидно, понимая, что я прав – если Судаков и был здесь после убийства Леднева, то недолго, либо…

Либо он затаился внутри!

* * *

Мы провели на чердаке весь день. Корьёво, просматриваемое сверху, жило своей обычной жизнью. Утром потянулись к колонке бабки с флягами на каталках. Было их немного – три или четыре, они о чем-то неспешно посудачили, стоя в очереди, и разошлись по одной к своим покосившимся домам. Мужик, встретивший нас ночью с собакой и ружьем, выехал из своего двора на круто тюнингованном «Уазике», и укатил куда-то по грязному, раскисшему проселку. День тянулся и тянулся, а дом Профессора стоял, по-прежнему безмолвный…

Борис, чья кипучая натура не выносила безделья, где-то к обеду предложил дежурить на чердаке по очереди – два часа один, два часа другой. Я согласился, мы потянули спички, кому первому вести наблюдение, выпало, что мне, и довольный искатель отправился вниз, развлекать хозяйку.

Оставшись в одиночестве, я уселся поудобнее на каком-то ящике, и устремил свой взгляд в даль, на подернутые сизой дымкой леса, на уходящую к ним глинистую дорогу, на облетевшие перелески – дом Профессора никуда не денется, а когда я еще увижу такую красоту?

Время шло. Шуршали в опилках мыши, под самым коньком, там, где сходятся стрехи, я заметил несколько черных, кожистых фунтиков – завернувшись в крылья, висели кверху ногами впавшие в зимнюю спячку летучие мыши…

Борис сменил меня, сытый и довольный – Лена сварила отменный борщ, и искатель уже снял пробу.

– Иди, обедай! – подмигнул мне Борис.

– Борь, яснее ясного, что Судакова тут нет! – сказал я, вставая.

– Да я понимаю… Но должны же были мы попробовать? Давай так – сегодня донаблюдаем, переночуем, а завтра утречком двинем домой. Идет?

Я кивнул:

– Договорились!

Борщ в самом деле удался. Я съел две полные миски, Лена за компанию посидела со мной, мы поговорили о том, о сем, а за едой и разговорами я украдкой рассматривал картины, висевшие на стенах.

Простые, мастерски выполненные пейзажи, портреты каких-то старушек в цветастых платках, натюрморты – Лена, несомненно, была талантливым художником, ее картины дышали, создавали настроение, заставляли думать, в отличии от дорогой арбатской мазни…

В положенный срок я сменил Бориса. Все было тихо, никто не появлялся у запертого дома. Вечерело. В дома корьёвцев зажигались первые огоньки. Около шести стало совсем темно, и все вокруг утонуло в непроницаемом мраке.

Я спустился в дом. Лена рисовала, водя углем по листу картона. Борис читал какую-то книгу. С моим приходом все оживились, хозяйка поставила чайник, и мы сели к столу.

Случайно познакомившись, мы с Борисом чувствовали себя у художницы, как дома – у хороших людей всегда хорошо. За чем зашел разговор о деревенской жизни.

– Не знаю, как тут местные живут! – пожала плечами Лена, подливая мне чаю: – Земля вокруг – сплошная глина, картошка вызревает мелкая, как горох. Сыро, кругом леса… Ну, пчел разводят, в Гришино племзавод есть – коровы, быки… А так – пьют в основном, да морды бьют друг другу по пьянке… Я-то ладно, делом вроде занимаюсь, от земли не завишу, а они… Бабушек больше всего жалко! Война в этих краях всех мужиков выкосила, так они и доживают свой век, по сорок лет вдовствуя. Ладно, если совхоз дров подкинет, с комбикормом, с мукой поможет. Тут каждую осень и весну похороны за похоронами – вымирают деревни, молодежи мало, да и та в города уезжает. Скоро тут совсем не останется людей, и сделается вокруг сплошное глухоманье…

От грустных разговоров загрустили и мы – эх, Россия, когда же ты поднимешься, расцветешь? Лена заметила наше настроение:

– Ой, ребята! Расстроила я вас! А хотите самогоночки? Я сама не пью, но варю, скорее из интереса – тут баба Груша жила, весной на погост отвезли, так она великая искусница была, ну, и поделилась со мною кое-какими секретами. Сейчас я принесу!

Лена легко, как девчонка, выскочила в сени, и вскоре вернулась, прижимая к себе несколько разнокалиберных бутылей, заткнутых свернутыми берестяными пробками.

Стерев пыль, художница выставила батарею на стол. Я самогон последний раз пил еще в армии, и хорошо помнил резкий, сивушный запах и раскалывающуюся на следующий день голову, поэтому к предложению хозяйки отнесся без особого энтузиазма. Борис же, напротив, оживился – оказалось, что его сестра тоже готовит самогон – «для себя», и Борис знает толк в первачах.

Лена поставила на стол маленькие, хрустальные, граненые стопочки, взялась за пробку, но разбухшая береста не хотела поддаваться женским рукам.