Читать интересную книгу Повесть о старых женщинах - Арнольд Беннетт

Софья бежала. Она бежала с Джеральдом Скейлзом. Это прелестное дитя, это непредсказуемое, неукротимое, несносное создание проявило крайнее безрассудство, не пытаясь оправдаться или извиниться, да еще прибегнув к столь тщательно подготовленному обману! Да, не пытаясь извиниться! Никто не обращался с ней сурово, она располагала свободой, которая поразила бы и потрясла ее бабушек; ее баловали, ей потакали, ее портили. В ответ на это она навлекла на семью позор, совершив деяние столь же необратимое, сколь несказанно жестокое. Если среди прочих желаний у нее было желание попрать достоинство этих величественных женщин — ее матери и тетушки Гарриет, она была бы довольна, увидев их на софе униженными, опозоренными, смертельно раненными! О, чудовищная, азиатская жестокость юности!

Что же оставалось делать? Рассказать все милой Констанции? Нет, для младшего поколения еще не наступило время узнать об этом. Все было еще слишком свежо и болезненно, чтобы посвящать в это младшее поколение. Кроме того, какими бы умелыми, гордыми и опытными они ни были, им хотелось услышать голос мужчины, его твердое, хладнокровное мнение. Самым подходящим лицом был мистер Кричлоу. За ним послали Мэгги, передав просьбу пройти к ним через боковую дверь. Он появился полный надежд, с удовольствием предвкушая несчастья, и его не постигло разочарование. Час, который он провел с сестрами, оказался для него счастливейшим часом за многие годы. Он сразу предложил им выбор — либо сообщить обо всем полиции, либо пойти на риск и ждать. Они уклонялись от ответа, но он с неистовой жестокостью требовал от них немедленного решения… Сообщить в полицию они не могут! Ну никак не могут… Тогда им придется столкнуться с другой опасностью… Он нисколько не щадил их. Во время пыток, которым он их подвергал, прибыла телеграмма, отправленная с Чаринг-Кросс{35}: «Я здорова. Софья». Стало, во всяком случае, ясно, что девочка не бессердечна и даже не беззаботна.

Миссис Бейнс казалось, что только вчера она родила Софью, только вчера Софья была младенцем, потом школьницей, которую можно было отшлепать. Годы промелькнули как часы. И вот она присылает телеграмму с какой-то Чаринг-Кросс! Как отличен почерк в телеграмме от почерка Софьи! Каким непостижимо сухим и безжалостным казался миссис Бейнс этот казенный почерк, когда она сквозь слезы глядела на него покрасневшими глазами!

Мистер Кричлоу заявил, что кто-нибудь должен поехать в Манчестер, чтобы выяснить все относительно Скейлза. В тот же день он сам и поехал, а вернувшись оттуда, сообщил, что у Скейлза недавно умерла тетка и оставила ему в наследство двенадцать тысяч фунтов, он же, рассорившись с дядей Болдеро, бросил фирму Биркиншо, предупредив об этом за час до ухода, и исчез вместе с наследством.

— Все яснее ясного, — сказал мистер Кричлоу, — я мог бы предсказать это давным-давно, с тех пор как она убила своего отца.

Мистер Кричлоу любил договорить все до конца.

В течение ночи миссис Бейнс прожила всю жизнь Софьи, прожила ее более напряженно, чем сама Софья.

На следующий день новость стала доходить до жителей города. Почти неслышный шепот пересек Площадь, побежал по улицам и в тишине добрался до всех. «Софья Бейнс бежала с приказчиком».

Через две недели прибыло письмецо тоже из Лондона.

«Дорогая мама, я вышла замуж за Джеральда Скейлза. Мы уезжаем за границу. Любящая вас Софья. Привет Констанции». Ни следов слез на бледно-голубом листке, ни признака волнения!

И миссис Бейнс сказала себе: «Моя жизнь кончилась». Так оно и было, хотя ей не исполнилось еще пятидесяти лет. Она чувствовала себя старой, старой и разбитой. Она боролась и потерпела поражение. Вечное стремление к цели оказалось непосильным для нее. Ее покинули силы — силы с поднятой головой смотреть в лицо Площади. Ее — супругу Джона Бейнса — покинули силы! Ее — славу Экса!

Старые дома за свою жизнь видят печальные картины и никогда их не забывают! Степенный тройной дом Джона Бейнса на углу Площади св. Луки и Кинг-стрит запомнил картину, которую он видел утром того дня, когда мистер и миссис Пови вернулись домой после медового месяца: миссис Бейнс садилась в экипаж, направляющийся в Экс, и, нагруженная чемоданами и свертками, покидала арену, где вела борьбу и потерпела поражение. Некогда она пришла в этот дом стройная, как тростник, теперь возвращалась в город своего детства толстая и грузная, с разбитым сердцем, довольствуясь тем, что проживет рядом со своей громоздкой сестрой до последнего дня! Возможно, закопченный и равнодушный дом слышал, как ее сердце шепчет: «Только вчера они были девочками, такими крошечными, а теперь…» Отбытие экипажа тоже может стать душераздирающим зрелищем.

Констанция

Глава I. Переворот

I

— Итак, — сказал мистер Пови, вставая с качалки, которая некогда принадлежала Джону Бейнсу, — должен же я когда-нибудь начать; начну сейчас!

И он отправился из нижней гостиной в лавку. Констанция проводила его взглядом до двери, там глаза их встретились, выражая нежность, существующую между людьми, чувства которых зиждутся не на одних лишь поцелуях.

Утром этого дня миссис Бейнс, отказавшись далее подчиняться власти Площади св. Луки, отбыла в дом Гарриет Мэддек в Эксе, чтобы поселиться там в качестве младшей сестры. Констанция почти не догадывалась о тайных страданиях, связанных с этим отъездом. Она полагала, что мать сделала все по-своему: идеально подготовила дом к приезду новобрачных из Бакстона{36} и поспешила умчаться прочь, чтобы не заставить упомянутых новобрачных застенчиво краснеть. Это соответствовало здравому смыслу и благожелательности ее матери. Кроме того, Констанция не задумывалась над чувствами матери, потому что была слишком глубоко погружена в собственные. Она сидела переполненная ранее недоступным ей знанием, новым ощущением своей значительности, опытом, странными, неожиданными стремлениями, целями и даже, да, да, даже хитроумием! И все же, хотя, казалось, изменились сами контуры ее щек, это была прежняя Констанция — чистая душа, еще не решившаяся расправить крылышки и навсегда покинуть тело, которое было ей приютом; можно было видеть, как это робкое создание с тоской выглядывает из очей замужней женщины.

Констанция позвонила в колокольчик, вызывая Мэгги, чтобы та убрала со стола; в этот момент ей померещилось, что она не замужняя женщина и хозяйка дома, а всего лишь какая-то самозванка. Она от всей души надеялась, что все в доме пойдет гладко, во всяком случае, пока она свыкнется со своим новым положением.

Но ее надежде не суждено было исполниться. В глуповатой, подобострастной улыбке Мэгги затаилась невыразимая трагедия, ожидавшая безоружную Констанцию.

— Извините, миссис Пови, — сказала Мэгги, собирая чашки, на жестяной поднос своими большими красными руками, которые всегда напоминали товар из мясной лавки, и затем добавила: — пожалуйста, получите вот это!

Дело в том, что перед свадьбой Констанции Мэгги, со слезами любви на глазах, вручила ей пару голубых стеклянных ваз (чтобы купить этот подарок, ей пришлось просить разрешения выйти в город), и теперь Констанция гадала, что еще Мэгги вынет из кармана. Мэгги вынула из кармана сложенный вдвое листок бумаги. Констанция взяла его и прочла: «Разрешите подать вам за месяц предупреждение, что я ухожу от вас. Подписала Мэгги. 10 июня 1867».

— Мэгги! — воскликнула испуганная этим невероятным событием прежняя Констанция раньше, чем в ней восторжествовал дух замужней дамы.

— Я сроду не подавала предупреждения, миссис Пови, — сказала Мэгги, — так что и не знаю, как оно по-правильному делается. Ну вы небось примете его, миссис Пови?

— О, конечно, — с важным видом ответила миссис Пови, как будто Мэгги не была главной опорой дома, как будто Мэгги не оказывала помощь при ее рождении, как будто только что не был провозглашен конец света, как будто Площадь св. Луки мыслима без Мэгги. — Но почему…

— Знаете, миссис Пови, я все думала, думала у себя на кухне и сказала себе: «Раз уж одно переменилось, так пусть уж и другое». Так и сказала. Не то чтобы я на вас работать не хотела, мисс Констанция…

Тут Мэгги принялась лить слезы на поднос.

Констанция взглянула на нее. Несмотря на муслиновый фартук, который положено надевать в такой день, на ней оставались следы неопрятности, от которой миссис Бейнс так и не удалось отучить ее. Этой громоздкой, неуклюжей женщине было за сорок. Она была бесформенна и лишена обаяния. Она была образцом того, во что превращается женщина после двадцати двух лет, проведенных в подвале дома, принадлежащего человеколюбивым хозяевам. И вот в этой пещере она умудрялась что-то обдумывать! Констанция впервые ощутила таившиеся в безликой рабыне черты самостоятельной и, может быть, даже своенравной личности. Хозяева никогда не относились к делам Мэгги серьезно. В доме ее воспринимали как некий живой организм — «Мэгги». И вдруг она позволяет себе размышлять о каких-то переменах!