Свернувшись, как две кошки в корзинке, перепутав под одеялом руки и ноги, мы лежали, прижавшись друг к другу щеками, и тихо шептались под песни волн за окном.
— Это благословенная земля. Щедрая земля. Я научу тебя любить ее, и однажды ты обнаружишь, что больше не можешь без нее обходиться.
— И что же мне тогда делать?
— Приехать и остаться здесь навсегда.
— Что значит «навсегда»? Умереть здесь?
— Именно так.
Я отодвинулась и заглянула ему в глаза. Он говорил совершенно серьезно.
— Но стоит ли думать об этом сейчас? Ты еще молод, Нейл. Сколько тебе лет? Двадцать семь?.. Двадцать восемь?.. О смерти на Крите можно помечтать лет через пятьдесят. Или ты думаешь, это случится во время ближайшего Праздника урожая?
— О нет, не так скоро, — произнес он с безмерной усталостью. — Не так скоро, как хотелось бы. Мне ни к чему лавры Загрея или Таммуза. У меня есть своя работа. Но ты права, Элена. Думать об этом сейчас, пожалуй, не стоит.
12
Скорее всего, мне так и не удастся постичь всю глубину его чувства к этому вытянувшемуся с запада на восток каменистому острову в Средиземном море. Разделить его любовь. Несмотря на то что благодаря его стараниям мне удалось повидать гораздо больше, чем среднестатистическому туристу, приезжающему на Крит на одну или две недели, и побывать в таких местах, о которых знает далеко не каждый гид. Все равно это нельзя назвать полным погружением — таким, какое из года в год осуществляет сам Нейл.
Коренные жители острова считают его членом своей семьи. Он с ними в будни и в праздники, зимой и летом. Он видел, как пастухи празднуют «кура» своих стад, то есть стрижку овец в конце весны, сопровождающуюся традиционным застольем. Он наблюдал за созреванием винограда и олив, за сбором урожая осенью с непременными плясками возле перегонного куба, за ежегодным паломничеством в село Мириокефала на Рождество Богородицы, за праздником Масленицы в Меронасе и Мелидони. Он знал, что лучшая вишня — в Меронасе, грейпфрут — в Гаразо, изюм — в Пераме. В отличие от меня он уже не был туристом. Он впитал Крит всеми клетками тела и мозга.
— Раз уж мы здесь, ты должна увидеть ее, — говорит Нейл по дороге к старой венецианской крепости Франгокастелло. — Это недалеко, всего двенадцать километров.
Полулежа на пассажирском сиденье, он курит сигарету и поглядывает в окно сквозь стекла солнцезащитных очков. Выглядит он уже почти нормально, что не может не удивлять меня. Смеется, болтает, ни словом не упоминая о ночном кошмаре.
— Венецианцы называли ее Кастель-Франко. Построенная в 1371 году прямо на берегу, она служила для защиты от морских пиратов и критских мятежников.
Слушая его, я вспоминаю, что видела изображение этой хорошо сохранившейся, несмотря на кровавую историю, крепости на глянцевых открытках в сувенирных магазинах Рефимно. Но на открытках, как правило, все гораздо красивее, чем в жизни.
Она и правда стоит прямо на берегу, совсем близко к пляжу. Древние каменные стены, по всему периметру увенчанные зубцами. Затененные прямоугольники бойниц. Статичность. Незыблемость. Скорбное величие, свойственное всем памятникам кровавых эпох... Но при взгляде на всю эту красоту меня охватывает не восторг, а страх. Как будто камни хранят мрачную тайну, к которой мне в скором времени предстоит прикоснуться.
Нейл смотрит на меня, не спуская глаз. Ему интересно, почувствовала я или нет. И значит, что-то есть. Интуиция меня не подводит.
Взявшись за руки, мы медленно обходим вокруг крепости, затем вступаем под своды Восточных ворот. Толщина стен производит впечатление. Я дотрагиваюсь до них рукой, на пальцах остается сухая светлая пыль. Просто пыль...
Прямоугольная в плане, по углам крепость укреплена башнями, которые мы обходим по очереди, ненадолго задерживаясь внутри каждой. Под ногами песок вперемешку с мелкими камешками. Над головой сияющее синее небо. Мы здесь одни в окружении крепостных стен. Те люди, чьи автомобили мы видели на стоянке, давно уже на пляже. Хотя и их немного. Несколько легковушек, скромный ряд зонтиков у воды...
— Сюда нелегко добраться, — поясняет Нейл. — Но тот, кто видел все это хоть раз, обязательно возвращается.
Внутренние стены, разделяющие часть двора на множество небольших помещений, в результате военных действий пострадали гораздо больше наружных, впрочем, и толщина у них явно не та. Кое-где они разрушены до основания, кое-где в них зияют пробоины, через которые запросто может пролезть человек.
— А ты откуда знаешь?
— Просто разговариваю с людьми. Видишь ли, это и есть то место, где я провожу большую часть своего времени... проводил, пока не познакомился с тобой.
Мы выходим к пляжу через Южные ворота, над которыми изображен Лев святого Марка. Фланкирующая башня возле этих ворот превосходит размерами остальные три башни и называется, конечно же, Башней святого Марка.
В бухте царят спокойствие и безмятежность. Даже маленькие дети не орут, по своему обыкновению, а самозабвенно возятся в мягком белом песке. Прямо у моих ног плещутся тихие синие воды Ливийского моря. Я начинаю понимать, что заставило всех этих людей пренебречь комфортом многочисленных отелей на северном побережье Крита и рвануть через горные перевалы и ущелья сюда — в отдаленную провинцию Сфакья. Более прекрасного пляжа мне видеть не приходилось.
Точно мистагог, совершающий обряд посвящения, Нейл берет меня за плечи и легонько подталкивает вперед.
— Войди в эти воды, Элена, — слышу я его шепот. — Войди, отплыви немного от берега, а потом оглянись.
Даже вода здесь другая. Мягкая, волшебная. Я плыву, блаженно зажмурив глаза, и знаю, что Нейл плывет рядом со мной. Он плывет абсолютно бесшумно, как рыба, но я уже научилась ощущать его присутствие. Ощущать как часть собственного тела — голову, ногу, хвост. Ритка сказала бы, что я ее пугаю. Что она начинает за меня волноваться. А Нейла это, кажется, даже не удивляет. Он и сам тоже с большим приветом, и что ему мои единичные прорывы в подсознание, когда он постоянно наполовину здесь, наполовину там, и его устами говорят существа из мира архетипов.
Герой, чья привязанность к «эго» уже уничтожена, переступает границы мира и возвращается обратно, попадает в дракона и выходит из него так же легко, как царь переступает порог покоев своего дворца. И в этом заключается его способность спасать, ведь переход и возвращение демонстрируют, что за всеми противоречиями феноменального мира остается Несотворенно-Нетленное и что бояться нечего.
Качаясь на волнах, как поплавок, я поворачиваю голову и смотрю в сторону берега. Я смотрю на цитадель Кастель-Франко, которую греки называют Франгокастелло.