У. Э.: В завершение темы книжных костров нужно упомянуть о писателях, которые хотели, и иногда им это удавалось, сжечь собственные книги…
Ж.-К. К.: Наверное, это стремление к разрушению всякого творения свидетельствует о влечениях, которые сидят глубоко внутри нас. В самом деле, вспомним о безумном намерении Кафки сжечь все свои произведения перед смертью. Рембо хотел уничтожить «Одно лето в аду»[327]. А Борхес и вправду уничтожил свои первые книги.
У. Э.: Вергилий на смертном одре просил, чтобы сожгли «Энеиду»! Кто знает, может быть, в его мечтах о разрушении была архетипическая идея уничтожения огнем, возвещающая о возрождении мира? Или скорее идея, что если умираю я, то со мной умирает весь мир… С этой мыслью Гитлер покончит с собой, устроив всемирный пожар…
Ж.-К. К.: У Шекспира умирающий Тимон Афинский восклицает: «Затмись, о, Солнце, больше не свети / Конец приходит моему пути!»[328] Это вроде того, как камикадзе, умирая сам, увлекает за собой часть отрицаемого им мира. Правда, и японские камикадзе, врезающиеся в американские корабли, и террористы-смертники все же умирают за идею. Я где-то упоминал, что первым камикадзе в истории был Самсон. Он обрушивал храм, где был заточен, и, погибая, погреб вместе с собой множество филистимлян. Акт террориста-смертника — это одновременно и преступление, и наказание. Когда-то я работал с японским режиссером Нагисой Осимой. Он говорил мне, что каждый японец в какой-то момент своего жизненного пути приходит к идее самоубийства.
У.Э.: Это самоубийство Джима Джонса[329] и почти тысячи его учеников в Гвиане. Это коллективное самоубийство членов «Ветви Давидовой»[330] в Уэйко в 1993 году.
Ж.-К. К.: Нужно время от времени перечитывать «Полиевкта» Корнеля, пьесу, где на сцену выводится новообращенный христианин эпохи Римской империи. Он принимает мученичество и хочет увлечь за собой свою жену Полину. По его мнению, нет судьбы более достойной. Прекрасный свадебный подарок!
Ж.-Ф. де Т.: Мы начинаем понимать, что создать произведение, опубликовать его, сделать так, чтобы о нем узнали, — не всегда самый легкий способ остаться в истории…
У. Э.: Это так. Чтобы о тебе узнали, можно, конечно творить (это путь художников, основателей империй, мыслителей). Но если ты не способен творить, остается путь разрушения: уничтожение какого-нибудь произведения искусства или себя самого. Возьмем пример Герострата. Он вошел в историю, разрушив храм Артемиды в Эфесе. Поскольку все знали, что он устроил поджог только для того, чтобы остаться в истории, афинское правительство запретило упоминать о нем. Но этого, очевидно, оказалось недостаточно. Вот доказательство: мы запомнили имя Герострата, хотя забыли имя архитектора храма в Эфесе. Герострат, конечно, имеет множество последователей. Среди них стоит упомянуть всех тех, кто с экрана телевизора объявляет себя рогоносцем. Это типичная форма самоуничтожения. Они готовы на все, лишь бы попасть на первые полосы. Это и серийный убийца, желающий в конце концов быть пойманным, — лишь бы о нем заговорили.
Ж.-К. К.: Энди Уорхол выразил это желание в своем знаменитом афоризме о «пятнадцати минутах славы»[331].
У. Э.: Именно это неосознанное стремление толкает человека, оказавшегося за спиной того, кого снимает телекамера, махать руками, чтобы его заметили. Нам это кажется дуростью, но для него это минута славы.
Ж.-К. К.: Продюсеры телепрограмм часто получают весьма экстравагантные предложения. Некоторые даже утверждают, что готовы убить себя в прямом эфире, или просто помучиться, подвергнуться избиениям, даже пыткам, или показать, как их жена занимается любовью с другим. Похоже, современные формы эксгибиционизма не имеют границ.
У. Э.: У нас на итальянском телевидении есть передача «Коррида», которая предлагает непрофессионалам продемонстрировать свои таланты под улюлюканье беснующейся публики. Каждый из них знает, что его разнесут в пух и прах, и все равно всякий раз передаче приходится отказывать тысячам претендентов. Очень мало кто питает иллюзии насчет собственного таланта, но людям предоставляется уникальный шанс выступить перед миллионной аудиторией, и ради этого они готовы на все.
Книги, которых мы не читали
Ж.-Ф. де Т.: Во время наших бесед вы упоминали множество книг, разных и порой изумительных, но, если позволите, я все-таки задам вам этот вопрос: вы читали все эти тексты? Должен ли образованный человек непременно прочесть все книги, которые он по идее обязан прочесть? Или ему достаточно составить о них мнение и, высказав его однажды, навсегда избавиться от необходимости их читать? Думаю, вы слышали о книге Пьера Байяра[332] «Как говорить о книгах, которых вы не читали». Так расскажите мне о книгах, которые вы не читали.
У. Э.: С удовольствием. Я участвовал в Нью-Йорке в дискуссии с Пьером Байяром и думаю, что на этот счет он говорит очень правильные вещи. В мире столько книг, что нам не хватит всей жизни, даже чтобы просто их пролистать. Речь идет даже не о всех издаваемых книгах, но лишь о книгах, наиболее представительных для какой-либо одной культуры. На нас глубокое влияние оказывают произведения, которых мы не читали, которые мы не успели прочесть. Кто, в самом деле, читал «Поминки по Финнегану»[333], — я имею в виду, от первого до последнего слова? Кто по-настоящему прочел Библию от Книги Бытия до Апокалипсиса? Сложив вместе все прочитанные мной отрывки из Библии, я могу похвастаться, что прочел из нее добрую треть. Но не больше. Тем не менее я имею довольно точное представление о том, чего не читал.
Признаюсь, я прочитал «Войну и мир» только в сорок лет. Но главное, об этой книге я знал еще до того, как ее прочел. Вы говорили о «Махабхарате»: я никогда не читал ее, хотя у меня есть три издания на трех разных языках. Кто читал «Тысячу и одну ночь» с первой страницы до последней? Кто целиком прочел «Камасутру»? Однако все могут о ней говорить, а некоторые даже применять на практике. То есть в мире полно книг, которых мы и в глаза не видели, но о которых мы знаем практически все. Стало быть, вопрос в том, откуда мы знаем все эти книги. Байяр говорит, что никогда не читал «Улисса» Джойса, но в состоянии рассказывать о нем своим студентам. Он может сказать, что в этой книге рассказывается история одного-единственного дня, что действие происходит в Дублине, что главный герой — еврей, а автор применяет технику внутреннего монолога и т. д. Он знает все эти подробности, которые, несмотря на то, что он не читал книгу, совершенно верны.
Для человека, который, придя ко мне впервые, обнаруживает мою внушительную библиотеку и не находит ничего лучшего, кроме как спросить: «И вы все это читали?» — я заготовил несколько вариантов ответа. Один из моих друзей обычно бросает: «И даже больше, даже больше».
У меня же есть два ответа. Первый: «Нет. Здесь только книги, которые я должен прочитать на следующей неделе. Те, что я уже прочел, хранятся в университете». Второй ответ: «Я не читал ни одной из этих книг. Иначе зачем мне их держать у себя?» Разумеется, есть и другие, менее однозначные отповеди для вящего унижения и озадачивания собеседника. Правда в том, что у всех нас дома лежат десятки, сотни, а то и тысячи книг (если библиотека внушительная), которых мы не читали. Однако рано или поздно мы берем их в руки, чтобы понять: мы их уже знаем. Как же так? Как можно знать книги, которых мы не читали? Первое объяснение мистическое, которое я не приемлю: от книги на вас распространяются некие волны. Второе объяснение: неправда, что за все эти годы вы ни разу не открывали книгу, вы много раз ее переставляли, может быть, даже листали, но вы этого не помните. Третий ответ: за эти годы вы прочли кучу книг, где цитировалась эта книга, и в конце концов она стала для вас знакомой. Так что есть много способов что-то узнать о книгах, которых мы не читали. К счастью. Иначе где найти время, чтобы одну и ту же книгу перечитать четыре раза?
Ж.-К. К.: По поводу стоящих у нас на полках книг, которых мы не читали и, наверное, никогда не прочтем: у каждого из нас, вероятно, есть склонность откладывать в сторонку книги, которые мы наметили прочитать, но попозже, попозже, может быть, когда-нибудь, в другой жизни. Как ужасны стенания умирающих: пришел их смертный час, а они так и не взялись за Пруста!
У. Э.: Когда меня спрашивают, читал ли я ту или иную книгу, из осторожности я всегда отвечаю: «Знаете, я не читаю книг, я их пишу». И тогда любой человек умолкает. Но иногда бывают назойливые вопросы. «Вы читали „Ярмарку тщеславия“ Теккерея?» В конце концов я поддался этому давлению и трижды попытался одолеть эту книгу. Но роман просто выпадал у меня из рук.