Эта банка меня добила.
— Никисор, — попросил я, — разбери мой рюкзак.
Никисор наконец оживился. Неестественно громко восхищаясь, он принялся за дело. На столе появилась закатанная трехлитровая банка красной икры, копченый балык, много жирной теши, нежные брюшки чавычи, нарезанные аккуратными пластинками, и даже чудесный, как загорелое бедро, свиной окорок из запасов татарина Насибулина. Отдельно, глядь, в вафельном полотенце покоилась стеклянная четверть с мутным местным квасом.
Настроение сразу поднялось.
Не без удивления глянул я на выложенные передо мной фотографии.
— Видите? — с приятностью радовался Кармазьян. После глотка местного кваса у него здорово порозовело лицо. — Мы хотим изучить все отливы. Хотим изучить существо, о котором на островах так много говорят. На следы этого неизвестного животного мы уже наткнулись. — Он принюхался. — Видите? — пододвинул Роберт Ивертович фотографии. — На них запечатлены все непропуски острова. Мы ведь собираемся обойти берега, нам такие фотографии просто необходимы. Нам очень повезло, что ваш сотрудник, — он с приятностью кивнул густо покрасневшему Никисору, — предоставил нам такие важные материалы. Мы теперь в курсе всех неожиданностей, которые нас ждут. Если вы позволите, мы даже возьмем Никисора в проводники.
Никисора? В проводники?
На всех тридцати пяти фотографиях, выложенных на стол, красовался один и тот же обрубистый мыс, снятый скорее всего с крошечного огородика тети Лизы или с задов аэродрома Неопытных незнакомцев такой материал мог восхитить, конечно, но я — то видел, что это одно и то же место. К тому же на многих фотографиях смущенный Потап по-девичьи окроплял один и тот же приземистый кустик. Не случайно о биологе Кармазьяне говорили как о человеке, всю жизнь занимающемся сбором и классификацией совершенно бесполезной информации. Ходили слухи, что его научная жизнь (как и у моего шефа) тоже начиналась с больших потрясений. Проходя практику в Учкудуке, он обратил внимание на некоторые древние геологические образцы местных геологов. Кое-где местные доломиты имели странные вкрапления, которые Кармазьян принял за копрогенные наслоения, то есть за окаменевший помет давно вымерших существ, о чем он с приятностью и сообщил в небольшой статье, опубликованной в узбекском академическом издании. К сожалению, Кармазьян не учел двух типично местных факторов: а) постоянную сухую жару и б) огромное количество тараканов, живущих в лотках, в столах, под столами, на потолках, под полами и даже под пепельницами Геологического управления.
3
Утро вечера мудренее.
Заставив Никисора вымыть посуду (на этот раз он даже ничего не разбил, только сильно помял алюминиевую кружку), попросив тетю Лизу сводить плачущих лаборанток в поселок в баню, я разжег во дворе костерок. Убедившись, что биологи уснули, Никисор бросил спальные мешки прямо под Большую Медведицу. Неистово ревели, клокотали, ухали жабы, ночь надвинулась.
— Где ты подобрал этих зануд?
— Они сами пришли, — оттопырил губу Никисор. — Сослались на этого вашего… Ну, который у вас шеф… И сказали, что выращивают бессмертный огурец… И еще сказали, что их сильно интересуют эти… Ну, как их?.. Капро…
— Копролиты?
— Вот-вот. Я так и подумал, что они ругаются.
— Нет, Никисор, это греческое слово.
— А что оно означает?
— Помет.
— Чей?
— Как это чей?
— Ну, чей помет?
— А тебе не все равно?
— Конечно, не все равно, — убежденно ответил Никисор. — Если кошачий, то противно. А Потап хорошо делает.
— Копролиты — это окаменевший помет, Никисор, — мягко объяснил я. — Ископаемый помет. Он может принадлежать кому угодно. Наверное, Кармазьян, — кивнул я в сторону темного барака, — хочет сравнит известные ему типы окаменевших экскрементов с чем-то таким, что еще не окаменело.
— Пусть сравнят с пометом Потапа.
— Это еще зачем?
— Ну, вы же говорите… Для сравнения…
— Настоящие копролитчики, Никисор, а таких специалистов считанные единицы, изучают горные породы, в которых просматриваются следы необычных наслоений. Доломиты. Фосфориты. Это совсем не то, что ты думаешь.
— Они что, так много гадили?
— Кто они ?
— Ну, эти… Вымершие…
— Если популяция была большая, следы оставались.
— Да ну, — не поверил Никисор. — Как можно таким ходить? Оно же окаменевшее. У нас, правда, кот на Новый год всегда съедает «снег» с елки. Потом ходит таким… ну, как бы в упаковке…
— Это еще не копролит.
Любознательность Никисора меня удивила.
— Это ты помогал дяде Серпу набирать на анализ неизвестное вещество?
— Ну да! — произнес Никисор с гордостью.
— И где столько набирали?
— На отливе. Где еще? Меня и эти просили, — кивнул он в сторону темного барака. — Если, говорят, увидишь странное, сразу говори. Даже премию обещали. Я бы на премию купил новые штаны. Они же копролитчики, — сослался Никисор на мою информацию. — Хотят все знать. Может, мы с дядей Серпом…
— Даже не думай!
Никисор кивнул, но выдохнул с отчаянием:
— Там еще один прибежит.
— Прибежит? — не поверил я.
— Ну да. Я его от радикулита лечил. Он тоже, наверное, копролитчик. Только больной. Все время охал и держался за спину. На судне его продуло. Ну, я сделал мазь, как дядя Серп рассказывал. Скипидар, мятая ипритка, немного бензина, жгучий перец, капля серной кислоты. Эта штука даже горит. А боль как рукой снимает. Человек аж из штанов выпрыгивает. — Он густо покраснел. — Ну, я еще капнул этого…
— Чего этого?
— Ну, вещества…
— С отлива?
— Ага.
— Да зачем?
— А для запаха.
— Да зачем же для запаха-то?
— Чтобы его эта тварь с отлива не съела Она же своих не ест. Все твари метят свою территорию. Чтобы свои знали, а чужие боялись. Вот этого Кармазьяна неизвестный зверь точно съест. И того, который с ним там в бараке, который приехал с вами, тоже съест. А вот дядю Серпа никогда не съест, и вашего дружка, — вспомнил он Юлика Тасеева, — тоже. И девушек, — покраснел Никисор, — потому что они теперь пахнут, как звери. И этого, который бегает сейчас по берегу, неизвестный зверь не съест. Я специально капнул помет в лекарство, чтобы зверь знал, что это как бы свой. У нас на островах все немного пахнут, потому и жертв нет.
— Рыбий жир, — застонал я, — рыбий жир тебя спасет, Никисор!
— Мне всех жалко, — опустил голову племянник Сказкина. — Мне дядю Серпа жалко. Он крепкий, он по морям плавал. Он на войне чуть под танк не попал. Как-то так запутался перед танками, что его чуть не задавили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});