— А это что? — стучу костяшками пальцев по контейнеру, будто назначение прибора на сиденье мне абсолютно понятно.
— В своё время узнаешь, — что топором под корень рубит мой вопрос Сашок и переключает пару тумблеров на панели армейского прибора. Лампочки на нём загораются, стрелки прыгать по шкалам начинают, затем шипение в салоне раздаётся, а сквозь него голоса хриплые прорезаются.
Так это же рация! — доходит до меня. Только на фига такая бандура? Вон, когда с Валентином на «главвреда» охотились, аппаратура ультрасовременной была, а здесь почему-то «чемодан» допотопный…
Прислушиваюсь к разговорам и начинаю кое-что просекать. Вначале всё больше о погоде мужики какие-то между собой трандили, что ветер, мол, западный… столько-то метров в секунду… облачность… видимость… Ну и прочее. Чего это они, как бабы, другой темы не нашли? — думаю себе. Но когда прозвучало: «борт-7689, посадку разрешаю», а затем: «выпускаю закрылки… закрылки вышли», «выпускаю шасси… шасси вышло», — всё для меня стало на свои места. И даже то, почему мы такой бандурой-рацией пользуемся. Чтоб, значит, переговоры всех служб аэропорта прослушивать, так как они в широком диапазоне работают.
Попытался я аэропорт, рацию и контейнер под ногами воедино связать, но, честно говоря, чушь какая-то получилась. Ежели, допустим, в багажнике у нас ещё обмундирование армейское да парашюты упакованы, то ждёт нас дорога дальняя с пиковым интересом куда-нибудь в Африку, Южную Азию, Центральную Америку или на Балканы. Насмотрелся фильмов американских о рейнджерах и ничего глупее представить себе не могу, чем то, что мы с Сашком, все в «камуфле», с автоматами на груди и парашютами за плечами в дружной толпе таких же, как и мы, наёмников стройными рядами вбегаем по трапу в гигантское чрево десантного «Боинга». Не знаю, но, наверное, не последнюю роль сыграли в таком моём представлении ближайшего будущего суровые морды Валентина с Женечкой, нас «на войну» провожающих.
— Это хорошо, что ветер западный, — бурчит себе под нос Сашок. — На востоке лесок погуще. Остаётся надеяться, что в течение часа-двух направление ветра не переменится…
Сашок сворачивает с трассы на шоссе, которое за город в сторону аэропорта ведёт, и резко сбрасывает скорость, поскольку колдобин тут, что на полигоне. Такое впечатление, будто танки асфальт месяца два утюжили, но выгладить полотно до международных стандартов им почему-то не удалось. В Америке пресловутой налогоплательщик сразу бы вопрос ребром о таком шоссе перед федеральными властями поставил, и не дай бог, если из-за выбоины в дорожном полотне авария с ним какая-то, даже незначительная, приключилась бы. Не то что ремонт машины бесплатный власти бы обеспечили, но и сумму кругленькую за моральный ущерб выплатили. Отсталый они народ, американцы, где им понять-вразуметь всю прелесть наших дорог? У нас ведь как: едешь по дороге, бросил кирпич на педаль газа и чем хошь в салоне занимайся, хоть с бабой милуйся — куда машина из колеи денется?
Сашок тем временем сотовый телефон достаёт, одной рукой руль вертит, а другой номер набирает. Во умеет, что Юлий Цезарь! Ему, как почему-то думается, если ещё разуться, так он одновременно с этим левой ногой смог бы спокойно реферат какой-либо, скажем, о птичках райских, писать. И получилось бы.
— Семён Семёныч? — спрашивает в трубку Сашок. — Привет, любезный! Ну, мужик, и работку ты нам подбросил! У твоего лимузина-то передний мост полетел… Раньше шестого числа никак не управимся. Не, что ты, какие деньги… Впрочем, ежели очень постараться, то, может, к третьему… Ещё двести? Ну как тебе сказать… Лады, сделаем. Правда, тут ещё маслопровод течёт…
Во заливает, думаю. Со стороны послушать — матёрый автослесарь клиента-лопуха что липку обдирает. Но, если честно, то и я полностью расшифровать телефонную «феню» не могу. Знаю только, что «Семён Семёныч» — это Иван Иваныч наш законспирированный, «лимузин» — «жигуль» старенький, числа да суммы — где, на какой дороге, на каком километре да в котором часу машину нам для пересадки поставить. Значит, понимаю, хана джипу будет, как дело сделаем. Жаль, добротная машина, и новяк — чуть больше тысячи километров на спидометре намотано. Вот забот будет хозяину, когда он страховку за неё выбивать начнёт! Хорошо, если компенсации на «москвичок» подержанный хватит. Чай, у нас не Америка…
Кончает разговор Сашок и в лесок, что километрах в десяти от аэропорта, сворачивает. Право слово, хоть тут и грунтовка давно не езженная, но ехать по её ухабам лучше, чем по шоссе долбанному. Однако едет Сашок медленно, всё по сторонам посматривает, словно ищет что-то. Вдруг машину останавливает и мотор глушит.
— Слушай! — говорит и сам застывает, весь в слух превратившись.
Прислушиваюсь и я, хотя, что услышать должен, не врубаюсь. Ветерок меж голых веток пришепётывает, синички попискивают, да откуда-то гул самолёта доносится. Подлетает к аэропорту, как понимаю из разговоров по рации, «борт-7689», на посадку заходит. И действительно, через пару минут слева от нас низко над деревьями проревел «Як-40».
— Видел? — спрашивает Сашок. — Приблизительно по той же траектории и наш спецрейс садиться будет.
Киваю я с умным видом, хотя на самом деле ни фига не врубаюсь. Какой ещё спецрейс — «Боинг» за рейнджерами, что ли? И тут-то словно кто обухом по темечку врезает, и до меня доходит. Сегодня ведь к нам бывший вице-премьер прилетает! Ни черта себе у нас дельце… Ежели выгорит, так менты всего совка бывшего под нас копать будут. Это тебе не мордобой в «Незабудке» устроить или «главвреда» грохнуть. Такое дело не замнёшь, кого надо не подмажешь…
Сашок включает зажигание, сворачивает в лес, лавирует между деревьями и минут через пять глушит мотор возле небольшого болотца, корочкой льда чуть подёрнутого.
— Приехали, — говорит он, нагибается, достаёт из-под сиденья пару валенок, как галоши обрезанных, и мне подаёт. — Надевай на кроссовки и можешь выходить.
Натягиваю валенки, дверцу открываю и из машины выползаю. Чувствую, пошатывает меня, словно кто действительно по голове дубьём врезал. Ох и в историю я вляпался, в жисть не отмыться. Вдыхаю полной грудью, чтоб в себя хоть немного прийти. А воздух в лесу такой чистый… А солнышко как греет… А небо какое голубое… А птички как щебечут… Вот когда понимаешь всю сермяжную глубину фразы «век воли не видать». Но в моём положении для этого как минимум нужно, чтобы в стране побыстрее «вышку» отменили, как того на Западе просвещённом требуют. Эх, доживу если, будет Бонза депутатом, в ножки ему упаду, чтобы он быстрее закон об отмене смертной казни в Думе проталкивал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});