Читать интересную книгу История под знаком вопроса - Евгений Габович

• Принятие желаемого за действительное

• Режут по живому, игнорируя очевидные связи

• Применяют произвольный, механический подход.

Согласно Гуревичу, на период позднего Возрождения, барокко и

даже начало Просвещения приходится подъем демонологии и демономании, трудно согласуемый с традиционными представлениями о двух тысячелетиях существования христианства, о том, что оно с середины первого «христианского» тысячелетия массово распространялось в Европе, а к началу второго такого тысячелетия практически победило на всем континенте за исключением редких очагов языческого упрямства типа острова Рюген на севере Германии.

Среди демонологов мы находим немало гуманистически образованных людей, писателей и философов. Для тех, кто интересуется творчеством Жана Бодена — одного из первых теоретиков историографии — будет особенно интересно узнать, что он не только верил в могущество и злокозненность ведьм, но и с воинствующим радикализмом, достойным лучшего приложения, требовал не только жесточайших наказаний самих ведьм, но и всех тех, кто сомневался в справедливости их преследования. О нем, как об авторе книги, которую Гуревич называет «Демономания», переводчица и редактор книги Бодена «Метод легкого познания истории» на русский М. С. Бобкова пишет в приложении к этой книге:

«он с 1575 по 1580 годы присутствовал более чем на 150 заседаниях судов по обвинению в колдовстве и внимательно изучал материалы судебных разбирательств по этой категории дел, хотя сам он не раз обвинялся в приверженности и распространении еретических учений и в занятиях магией. Этот опыт Боден использовал при написании своего трактата «Демономания колдунов» (1580), который считается самым темным местом, «позорным пятном» в творческом наследии Бодена. Это сочинение пришло на смену печально известному «Молоту ведьм». Отметим, что именно поэтому в сознании многих современных историков имя Бодена ассоциируется с мракобесием Средневековья».

Конец XVI века и Средневековье!? Да ведь это уже конечная фаза Возрождения — эпохи гуманизма! Как мы видим, Бобкова полностью находится в плену неверных представлений о времени, когда началось и набрало силу преследование ведьм, фальшивый характер которых отмечает Гуревич. А что до современных историков, то им хорошо бы перестать применять к прошлому современную мораль и современные и не совсем уже современные представления. В свое время на подобного рода осуждениях строилась советская идеология. Сегодня типологически эквивалентный советскому образ мышления бросает историков в бессмысленные вербальные атаки против историко-хронологического инакомыслия.

Гуревич отмечает, что преследование ведьм в эпоху гуманизма было делом «широких кругов общественности». Впрочем, ни Гуревич, ни западные исследователи проблематики массового жестокого преследования ведьм, так и не докопались до истинных причин этого общественного явления, вскрытого в рамках исторической аналитики немецким профессором Гуннаром Хейнсоном. Согласно Гуннару Хейнсону, написавшему в 1985 году с соавтором Отто Штейгером крайне интересную книгу «Уничтожение мудрых женщин», катастрофа середины XIV века и связанная с ней «черная смерть» (считается эпидемией чумы) существенно сократили население Европы и сместили на 1000 км на юг границу прорастания злаковых и винограда. В результате возникла нехватка рабочих рук в сельском хозяйстве и во многих других областях (армия, ремесленничество и т. д.) и церковь вместе с феодалами начала проводить в принудительном порядке новую экспансионистскую демографическую политику.

Свободная женщина языческого общества сама решала, сколько детей ее семья может прокормить (и в скольких наследниках она нуждается) и обладала правом предохраняться от нежелательных беременностей, делать аборты и даже умерщвлять излишних детей, если они все-таки появлялись на свет. Мораль дохристианского свободного общества не видела во всем этом никакого преступления. И в предохранении, и при прерываниях беременности важную роль играли т. н. ведьмы — мудрые женщины, селившиеся на окраинах деревень или на лесных полянах, где они выращивали, собирали и обрабатывали лечебные травы. Накопленные знания о травах передавались из поколения в поколение. Новая христианская мораль объявила все это преступлением, начала охоту на ведьм, старалась низвести женщину до положения родильной машины.

Элементом сельской жизни Средневековья был также черт. Так называли получавших незначительную поддержку общины мужчин, чаще всего инвалидов, не способных заниматься сельскохозяйственными работами, которые до распространения колоколов исполняли функцию передачи и приема сигналов. Разжигая костры на холмах или специально построенных сигнальных башнях, они передавали при помощи дымовых и световых сигналов важные сообщения соседним поселениям. Жили они чаще всего в лесу, где душа не было, так что выглядели так, как мы себе сегодня представляем черта. Так как многие из них прирабатывали производством древесного угля, то вымазанность сажей была профессиональной особенностью чертей.

У живших часто по соседству ведьм (мудрых женщин) и чертей (сигнальщиков и сторожей) часто возникали разного рода контакты, от «выпить по поводу» или просто повеселиться и потанцевать (шабаш ведьм с участием чертей) до сексуальных контактов. Особенно в последних преследовавшие ведьм трибуналы охотно обвиняли хранительниц тайн народной медицины, связывая образ черта с образом дьявола (традиционные контакты с чертом возводятся в ранг пакта с дьяволом), который проник в народное сознание вместе с распространением на самом деле чуждого Средневековью христианства. Гуревич пишет о том, что и в конце эпохи Ренессанса, и в новое время западноевропейское духовенство неоднократно констатировало отсутствие самого элементарного представления о христианском учении у простого люда. Бесчисленное множество детей и взрослых не знали ничего о единобожии, Святой Троице, даже о Христе. Он говорит о религиозном невежестве и плохо скрытом язычестве многих номинальных христиан. И это после выдуманной ТИ тысячелетней христианской жизни в Западной Европе!

Гуревич приводит разные, относящиеся к XVI и XVII векам, случаи неразвитости христианского самосознания, отмечая, что аналогичные примеры легко можно найти и для средних веков. Все это хорошо укладывается в представления исторической аналитики о позднем возникновении христианства и о его первичном состоянии (без Библии и реальной власти церкви) в начале XVI века. Гуревич описывает в качестве особенно поразительного случая культ святого Гинефора, борзой собаки, некогда по ошибке убитой ее хозяином — владельцем замка, с которым столкнулся якобы около 1260 года инквизитор — доминиканец Этьен де Бурбон в сельской местности неподалеку от Лиона. Инквизиция в XIII веке — явное следствие хронологической неразберихи в ТИ: никакой католической церкви тогда еще не существовало. Суть культа была в том, что крестьянки приносили на могилу славившегося как исцелителя святого Гинефора больных детей в надежде на их выздоровление. Известно, что слюна собак обладает бактерицидными свойствами, а общение с ласковой собакой оказывает исцеляющее воздействие на психику. Доминиканец якобы запретил воспринятый им как нечестивый культ, но тем не менее «шесть веков спустя, в 1879 году, лионским любителем старины было обнаружено, что крестьяне из той же местности все еще поклоняются святому Гинефору, зная, что это — борзая» (стр. 28–29).

«Христианские проповедники и моралисты во все времена были склонны жаловаться на упадок или недостаток веры прихожан, на их суеверия и неправедное поведение. Однако данные о состоянии религиозности масс Западной Европы в XV–XVIII веках говорят о большем, нежели об отсутствии у них благочестия и знания слова божьего. Самое содержание их представлений о сакральном было в высшей степени противоречивым, если применять к нему евангельские стандарты. Крестьяне и горожане действительно подчас не знали элементарных основ христианской религии и воспринимали учение церкви, вернее, обрывки его в интерпретации малограмотных в своей массе духовных наставников, в контексте мифомагической, хтонической (хтонические божества — это обитающие в глубине Земли божества в противоположность небесным, ураническим божествам; хтонические божества дарят жизнь и плодородие, но они же олицетворяют темные силы подземного мира и мира мертвых. — Е.Г.) анимистической картины мира, традиционно присущей аграрному обществу».

Вслед за этим Гуревич задает вопрос «Было ли вызвано это состояние умов деградацией христианства, наблюдаемой в конце Средневековья, как полагают некоторые историки?», на который отвечает отрицательно даже в рамках традиционных исторических представлений. Историческая аналитика тоже дает отрицательный ответ на этот вопрос, но исходит при этом из возникновения известной нам формы христианства после 1500 года. Гуревич косвенно подтверждает эту позицию критических исследователей, когда рассказывает о том, что ряд исследователей в XX веке подчеркивал, что и Мартин Лютер, и Игнатий Лойола (вожди реформации и контрреформации) исходили из представлений о народных массах как о не христианизированных людях, которых еще предстоит превратить в христиан. Согласно этим исследователям, в мнении которых Гуревич усматривает долю истины, «подлинная христианизация западноевропейского христианства» произошла только в конце XVI века и в XVII веке, а Реформация и Контрреформация энергично боролись с языческими представлениями, которые якобы была вынуждена терпеть выдуманная средневековая христианская церковь.