Бойцы и командиры мужественно переносили все лишения. Немцы накалывали целые буханки хлеба на штыки, поднимали их над бруствером своих траншей и громко кричали:
- Рус! Хлеб кушай! - и с размаху бросали буханки в нейтральную зону.
- Дразнят, сволочи... - Анатолий Григорьев или кто-либо другой подхватывал штыком рваную ватную куртку и, размахивая ею над траншеей, кричал: - Эй, гансы, фрицы, берите, пригодится для парада! - И бросал ватник в нейтральную зону.
- Послушай, Иван! - кричал голос из траншеи немцев. - Обмундирование не надо, сдавайтесь в плен, все равно с голоду подохнете, а мне пора домой, жена пишет, соскучилась!
- Сбегай по морозцу, поделись с ней вшами, я разрешаю, - отвечал Григорьев. Словесная перепалка не умолкала долго.
В один из морозных дней мы с Зиной вели наблюдение за расположением противника, но безрезультатно. Немцы были очень осторожны, не высовывались из траншей.
Вечером, когда я вернулся в блиндаж, меня ждала радость: передо мной стоял Петр Романов, мой фронтовой друг.
- Ты что, Иосиф, не признал меня, что ли? Мы крепко обнялись.
Петя заметно похудел. На левой щеке синел глубокий шрам.
- О многом нужно нам с тобой поговорить, - тихо сказал Романов.
В блиндаж вбежал сержант Андреев и торопливо доложил командиру роты, который, сидя на корточках возле печки, грел замерзшие руки:
- Товарищ старший лейтенант, к немцам в траншею прибыли свежие силы: они к чему-то готовятся. Орут словно оголтелые. И будто речь не немецкая.
Круглов взглянул на часы.
- Фашисты еще не раз попробуют прорваться в Ленинград, - сказал старший лейтенант. - Они видят, как нам трудно, вот и усиливают обстрел, да и жилые кварталы города не жалеют, думают, что мы сложим оружие и поднимем руки. Круглов осмотрел присмиревших бойцов и командиров: - Вы, друзья, видите, как гитлеровцы хлебом нас дразнят? Но на войне сильный не дразнит слабого, а бьет его. Силен тот, кто идет в бой и знает, за что должен драться. Скоро придет помощь с Большой земли. Вот тогда и произведем с врагами полный расчет.
Мне вспомнилось все, что я пережил вместе с этим человеком на фронтовом пути. Какой командир! Он стал нам настоящим другом, хотя и был требовательным, строгим офицером.
Круглов подошел к сержанту Андрееву, дружески обнял его:
- Вот что, дорогой сержант. Нам нужно добыть языка. Вот как нужен!
- Это можно, товарищ старший лейтенант, - просто ответил Андреев. Прикажите.
- Спешить особенно не будем. Повременим, ребята, денек-другой, посмотрим, что немцы намерены делать, а там и решим, откуда лучше пробраться к ним в гости.
- Эх! Потемнее бы выдалась ночка, мы передали бы гитлеровцам подарочек от ленинградцев, - сказал Андреев, вертя в руках противотанковую гранату.
В течение нескольких дней мы готовились к предстоящей операции. Только Леонид Собинов молча хмурился и старался остаться один.
Замкнутость товарища нас волновала. На наши вопросы Леонид не отвечал.
- Да ты скажи, о чем думаешь? - спрашивал его Андреев.
- Что-то нездоровится. Ничего, пройдет. - И Собинов уходил в траншею.
Мы знали: такая хандра иногда нападала даже на очень стойких бойцов перед серьезной операцией. Но, помучив, она отпускала солдата, когда наступала минута для действия. Так было и на этот раз.
С наступлением рассвета мне и Строевой было приказано неотлучно наблюдать за расположением немцев, но не стрелять. Это сущая пытка для снайпера: видеть врага и не пристрелить его. Как назло, возле одного блиндажа в траншее вертелись два гитлеровских офицера. Они разговаривали, изредка поглядывая в нашу сторону.
- Нет, не могу их видеть, - сказала Строева, - буду стрелять.
Я удержал ее.
- В таком случае любуйся ими сам, а я уйду.
На исходе дня в наш окоп приполз Романов. Он заметно волновался.
- Ребята, - сказал Петр, - я весь день прислушивался к их голосам. Там, знаете, не одни немцы, среди них есть французы и мадьяры. Я обо всем доложил командиру роты, он обещал прийти к нам ночью.
Во время ужина Романов спросил Андреева:
- Проход к траншее противника проверен?
- Все в порядке, товарищ младший лейтенант.
Круглов пришел к нам в три часа ночи. Романов и Андреев доложили о готовности к предстоящей операции.
Я взял автомат и гранатную сумку. Зина крепко пожала мне руку, а сама подошла к Круглову:
- Товарищ командир, разрешите мне идти с ребятами в разведку. Я ничего не боюсь.
- Знаю, Зиночка, но нельзя. Разведчику мало быть храбрым, он должен быть еще физически сильным и ловким. Возьмите ручной пулемет и будете товарищей прикрывать огнем.
Ночью перестрелка усилилась. В воздухе сверкали осветительные ракеты. Пули роем проносились над головами.
Командир роты лично проверил снаряжение каждого из нас и на прощание сказал:
- Пора, товарищи, желаю удачи, будьте осторожны, действуйте без лишнего риска.
Нелегко прощаться с друзьями, когда не знаешь, вернешься ли назад.
...Орлов, Собинов и я ползли вдоль насыпи железной дороги. Романов, Григорьев и два сапера - немного позади. Острые корки льда рвали шинели, до крови царапали руки. Каждый шорох настораживал. Проход в проволочном заграждении оказался забитым снегом. Пришлось глубже зарываться в него, чтобы проползти через отверстие, проделанное Орловым накануне. Пули задевали проволоку. Колючий железный забор протяжно звенел, осыпая нас ледяной пылью и мелкими осколками разрывных пуль.
Четыре линии проволочного заграждения мы преодолели благополучно и подползли вплотную к насыпи вражеской траншеи. На нас смотрела широкая пасть амбразуры. Это был огромный трехамбразурный пулеметный дот.
Внутри огневой точки было тихо.
- Засекреченный, - шепнул мне Романов. Крадучись он пробрался к немецкой траншее, приподнялся на руках и тут же опустился на снег.
- Придется, ребята, переждать, трое стоят у поворота, - шепнул Романов. Спустя минуту командир еще раз заглянул в траншею и опять припал к земле.
- Все стоят. - Командир взглянул на светящийся циферблат часов. - А с шумом ворваться к ним рискованно, повременим немного.
Наши саперы заложили взрывчатку у бойниц дота. Концы шнура отбросили в сторону.
- Все в порядке, товарищ командир, - сказал чуть слышно один из них, только бы огонька к фитильку, и дотика словно и не было.
Справа от нас где-то совсем близко слышались говор и смех гитлеровцев. В тылу противника, из-за разрушенного кирпичного здания станции Лигово, в небо взлетели одна за другой разноцветные ракеты.
- Развлекаются, гады, - прошипел сквозь сжатые зубы Собинов. - Эх! Добраться бы к ним! Небось там одни офицеришки собрались.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});