но вскоре вернулся к своему постоянному заработку (его, как я уже говорил, очень часто приглашали тамадой на различные частные мероприятия). Связан его уход был прежде всего с тем, что русский театр в Америке – вещь неприбыльная и заработать какие-то деньги на этом оказалось невозможно.
Тем не менее мы старались держать проект на плаву и еще в 1998 году театр активно выступал, в 1999-м были попытки возродиться, и только в 2000-м стало ясно, что театр умер. Хотя так же, как рукописи не горят, театры не умирают. Остались километры видеопленки, радиопередачи, афиши, статьи, рецензии, а главное – воспоминания тех, кто видел наши спектакли. И это надолго. Мы честно делали свое дело. И сделали всё, что могли… Сичкин вернулся к своему основному занятию – частным выступлениям. Но раз в год он устраивал сольный концерт в зале “Линкольн скул” на Брайтоне, на 1200–1300 человек. Эммигранты – жестокая публика и не очень признает “пророков в своем отечестве”. Борис с горьким смехом рассказывал, что когда он объявлял свои “большие концерты”, заставить брата-эмигранта раскошелиться и заплатить за билет было очень трудно. Когда кто-то спрашивал: “Слушай, Изя, ты идешь на концерт Сичкина?” – Изя отвечал: “Шо я буду тратить на него деньги? Вчера я с ним на Брайтоне вместе огурцы покупал…” Но до конца жизни Борис Михайлович оставался очень веселым, неунывающим человеком.
Я никогда не интересовался, сколько ему лет. В его случае это было неважно. Он был полон творческих планов, и создавалось впечатление, что у него впереди еще долгие годы творческой жизни.
Весть о его смерти застала меня в Москве. Жалко, мне не довелось с ним попрощаться. В России его смерть восприняли как большую потерю. Все перезванивались, вспоминали, говорили: “Слышали? Сичкин умер. Как жалко! Какой был чудный артист. И чудный человек”. Память о нем будет жить долго. Столько, сколько будут жить его зрители».
«…Я всегда рядом!»
Александр Половец[25]:
Вот уже сколько времени прошло с того дня, когда звонил мне Емельян, сын Бориса Сичкина… Сказанными им тогда словами завершил я главку, посвященную Крамарову и Сичкину, в вышедшей недавно в Москве книге[26]. Не случайно их имена стоят там рядом: они и в жизни были близки, тесно дружили и с какой-то, я бы даже сказал, нежностью относились друг к другу. Свидетелем этому мне довелось быть на протяжении лет, прожитых ими в Штатах. И в судьбе их было немало общего – так, они оба оставили страну, где их популярности могли завидовать актеры – лауреаты многих государственных премий (и ведь завидовали! – мне и с этим довелось столкнуться, когда я добывал в Москве согласие соратников Савелия по экрану на беседу с авторами американского фильма о нем).
Автограф Александру Половцу: «Саша! Я тебя люблю не за то, что ты талантливый, щедрый и обаятельный, а за то, что тебе трудно жить без меня. Твой Борис Сичкин. 30 июня 91 г. Нью-Йорк»
Борис успел посвятить Савелию многие страницы своей книги[27], веселой и забавной. Сичкин был великолепным рассказчиком – и в застолье, и, как оказалось, в книге. Борис по старой памяти передал через меня в «Панораму» отдельные главки и, ожидая публикации, звонил мне: «Ну что, вышли они?» Опубликованы главки были с небольшой рекламкой незадолго до выхода книги. Кто тогда мог знать, что и незадолго до кончины самого автора…
«Между прошлым и будущим» назвалась моя книга: в ее пространство вместились отчасти и те встречи, беседы и дружбы, которые мне вспомнились. К сожалению, не случилось у нас такой обстоятельной беседы с Борей Сичкиным. Он и был для нас, его друзей, Борей, несмотря на солидную разницу в возрасте. А для всех – Бубой Касторским.
С Савелием Крамаровым актер дружил много лет. Начало 1990-х. Фото из архива А. Половца
Даже тогда, когда Борис задерживался в Лос-Анджелесе на неделю-другую, останавливаясь у меня, побеседовать с ним «под магнитофон» не случилось.
Какие-то детали, подробности, вроде бы забытые, сегодня всплывают в памяти.
Поэтому я с благодарностью и с грустью принял предложение издательства участвовать в книге его памяти.
Борис Сичкин ушел в мир иной немолодым, если возраст исчислять годами, но невероятно юным и неутомимо активным и в жизни, и в творчестве.
В первый приезд в Лос-Анджелес его сопровождал импресарио Виктор Шульман. Кажется, это была первая американская гастрольная поездка Сичкина по Штатам с концертами, участие в которых принимал и популярный в те годы эстрадный певец Жан Татлян. Вспомнить это помогла мне сегодня сохранившаяся фотография[28] – ее я сделал по пути в Малибу, в замечательный рыбный ресторан-поплавок, каким незазорно было похвастать перед гостями из Нью-Йорка.
Помню, разместились мы за столиком у окна с потрясающим видом на открытый океан. «На Тихий океан!» – не уставали мы с Баскиным[29]бахвалиться, заказывая славящиеся на всю Калифорнию лобстеры и креветки местного приготовления.
– Что пить будем?
– Здесь превосходное шабли… Или красное?
– Минутку!.. – Борис склонился к походной сумке, невозмутимо вытащил из-под стола и торжественно выставил бутылку «Столичной». Мы с Баскиным дружно охнули: нельзя же здесь! Однако также дружно вскоре прикончили нелегальную «Столичную», манипулируя под столом стаканами, в которых нам принесли вино (его заказать все же следовало).
Новый год в Нью-Йорке в ресторане «Русский самовар». Слева направо: А. Журбин, Л. Нусберг, В. Аксенов, А. Половец, М. Аксенова, Б. Сичкин. Фото из архива А. Половца
Один из приездов Сичкина был связан с десятилетним юбилеем «Панорамы» в 1990-м. Состоялись большой концерт с участием Бориса и последующие приемы – первый был устроен в доме, по инициативе его хозяев, принадлежащем разбогатевшим (замечу, вполне справедливо) на создании компьютерных программ знакомым эмигрантам из Киева.
Наши нью-йоркские гости, авторы публикаций в «Панораме» Вайль и Генис (их имена всегда произносят вместе, нередко даже и теперь, когда не стало Петра Вайля), прилетевшие из Москвы Марк Розовский, Володя Долинский, еще кто-то и мы с Борисом Сичкиным шествовали за хозяевами по дому. Мы проходили через анфилады просторных комнат, минуя крытый домашний бассейн, джакузи и упиравшиеся в высокие потолки мраморные колонны. Молча переглядывались, и только когда спускались со второго этажа, Борис не выдержал, потрогав обитую стеганым атласом стену. «Мягкая… как в дурдоме», – шепнул он мне, подмигнув, полагая, что