И все же он кончился, но прежде еще дважды их настигали гулкие раскаты и предостерегающая дрожь. И с каждым разом эта сила нарастала, словно пробуждаясь к жизни.
Джанисса ощупывала дверь, отыскивая замок. Наконец панель сдвинулась с места и отошла.
Они оказались на небольшом выступе скалы, склон которой терялся где-то внизу — где?
Было темно, слишком темно, чтобы различить что-нибудь. Казалось, что они стоят на краю бесконечной пустоты.
И все же они видели свет — он сочился так слабо, точно был лишь напоминанием о самом себе, а источник был глубоко внизу. С головокружительной высоты, облокотившись на перила, Рафт пристально вглядывался в этот бездонный мир, в открывшуюся под ногами бездну, в глубине которой теплилась единственная искра.
Нет, Рафт чувствовал не головокружение — это был страх.
Обычный, простой, безотчетный страх. Рафт знал это чувство.
Однажды, на Мадагаскаре, ему пришлось войти в хижину, где спали часовые. Один звук, одно неверное движение — и копья вонзились бы в его тело. Он знал тогда, что спящие обязательно проснутся. Он чувствовал и осязал это каждой клеточкой своего тела.
Так было и сейчас. Там, далеко внизу, откуда сочился свет, находилось нечто, исполненное необыкновенной жизненной энергии, и Рафту казалось, что он стоит на раскрытой ладони этого нечто.
Вспомнилось ему и другое. Джунгли. Вернее, та жизнь, которая наполняет их. Влажные от испарений, плодоносящие леса Амазонки, ее ревущие потоки, яростная зелень тропиков — вся эта неукротимая, необузданная жизнь. А там, внизу, неистовствовала слепая, голодная, чудовищная сила, сердце непостижимой далекой туманности, повергающее в прах и пробуждающее к жизни, и имя ей — Курупури!
— Пламя спит, — еле слышно вымолвила Джанисса.
Но неясный свет в глубине разгорался все ярче. Низкий, почти неуловимый звук рос и набирал силу, пока не превратился в сокрушающий грохот — рев рождающегося в муках божества.
И оттуда, из пучины, которая вела к сердцу мира, из бездны — вставало Пламя.
Оно росло и поднималось — шпиль, башня, сверкающий нестерпимым огнем колосс. Суть всего живого. Рафт чувствовал, как все его существо тянется к этому пылающему источнику.
И туда же унесся его дух. Душа закачалась над самой бездной.
Оглушающий грохот ударил в стены. Яркое, сверкающее Пламя взвивалось все выше, оно билось в ярости, безумствовало в наслаждении, в исступленном восторге жизни.
Внизу, под уступом, Рафт различил странное очертание. Даже два очертания — силуэт человека и контуры до странности знакомого устройства.
Паррор! И прибор, который он сконструировал по записям Первого Рода.
Пламя становилось все ярче и ярче. Рафт бросился вниз по уступу. Только бы успеть, заклинал он себя на бегу. Паррор, ослепленный своей самонадеянностью, мог и не заметить очевидных признаков, но Рафт-то знал, что никому сейчас не подвластное Пламя просыпается.
Ничего подобного с амулетом, когда они испытывали устройство, не происходило.
Галактическая сила неистовствовала в Паитити. Может быть — уже во всем мире!
Рафт стремительно бежал вниз, словно охотник за добычей. Огонь взметнулся с чудовищной силой и вдруг начал ослабевать. Столб света медленно и неохотно опускался. Грохот умолкал.
Рафт стоял на прозрачном, как стекло, полу пещеры. Лишь однажды он взглянул вниз — и у него закружилась голова. Пропасть обрывалась вниз, к пылающей земной сердцевине, и он висел над этой бездной.
Он ринулся навстречу Паррору, а Паррор — к нему.
Откуда-то снизу исходил свет, и его блики оставляли на лице Паррора загадочные, колдовские тени, На руке у Паррора Рафт заметил рукавицу с когтями. Наступая, Паррор тихо рычал. Рафту хотелось немедленно покончить с ним, но сейчас важнее было усмирить Пламя. Он замедлил шаг и вытащил из-за пояса предохранитель.
— Паррор, — закричал он в наступившей после громовых раскатов тишине. — Твое устройство не сработает без этого!
Но Паррор уже ничего не слышал. Неистовая жажда крови и бешеная ярость оглушила, ослепила его и почти лишила рассудка. Рафт уже видел его таким. Острая сталь его когтей-пальцев полоснула Рафта по лицу.
Увернуться он не успел. Из разодранной щеки хлынула кровь, и жгучая боль пронзила все его тело. Предохранитель выпал из рук.
Рафт попытался схватить противника, но тот ловко ускользнул от него. Снова и снова в Рафта вонзались острые когти. Грудь и бок мучительно жгло. Он бешено отбивался, но его удары не достигали цели.
И вновь прогремели раскаты. Свет внизу становился все ярче.
Восторженно бушуя, Пламя вырывалось на свободу! Огонь накатывал, подступал, вздымался — словно хотел найти обратный путь к своей межзвездной колыбели.
Когти вновь вонзились в Рафта. Ему показалось, что кто-то провел лезвием бритвы по глазу. Полуслепой, с рассеченной до самой кости щекой и разорванным носом, он все же посылал удар за ударом в своего неуловимого врага.
Подбежала Джанисса и бросилась между ними.
Паррор сжал кулак и со всей силы ударил ее в подбородок. Удар отбросил девушку в сторону, и она неподвижно распростерлась на стеклянном полу.
— Твоя наука, Рафт, — прошипел Паррор.
Рафт неистово ругался, чувствуя свое бессилие. Если бы он только мог добраться до этого ухмыляющегося дьявола и сжать пальцы на обросшем шерстью горле.
Невыносимо ярко блеснуло Пламя, и громоподобные раскаты вновь обрушились на пещеру. На этот раз рожденный звездами огонь не угасал.
Неуклонно и яростно он поднимался все выше и выше, пробуждаясь к жизни, непостижимой для земного разума.
И вдруг, к своему удивлению, Рафт понял, что оба его глаза снова видят. Боль прошла. Кровь перестала капать. Он увидел изумленное лицо Паррора.
Излучение Пламени исцеляло. Оно стремительно регенерировало живые ткани и ускоряло жизненные процессы.
Рафт услышал, как Крэддок что-то прокричал. Сквозь грохот раскатов до него долетели только несколько слов. Он посмотрел и увидел его в футах тридцати от себя. Крэддок бежал к устройству Паррора, в его руках блестел знакомый цилиндр предохранителя.
Рафт так никогда и не узнал, о чем в ту минуту думал Паррор. Он увидел, как человек-кошка, хрипло и яростно вскрикнув, вихрем бросился к Крэддоку.
Он успел сделать только один шаг. Только один — и Рафт схватил его.
Это было непросто. Рафт никогда не боролся с ягуаром, а теперь именно это ему и предстояло. Безумная, свирепая ярость, переполнявшая Паррора, превратила его в дикого зверя. В зеленых кровожадных глазах сверкала ненависть. Их скорченные, объятые злобой, задыхающиеся тела сплелись в клубок и покатились по земле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});