Читать интересную книгу Иван, Кощеев сын - Константин Арбенин

— Странный твой случай, мужик, — размышляет чёрт, — очень странный. Наистраннейший. Сколько руковожу ведомством, сколько характеров и судеб через лапы мои просеялось, а такого феномена не попадалось. Просто какой-то вырост на равнине.

— Виноват, ваш благородиё…

— Вроде по всему дурень ты, мужик, дурнее некуда, а вот ведь как всё оборачивается…

— А как оборачивается? — спрашивает Горшеня. — Неужто наоборот — умный?

Чёрт лицо сквозь морду просветил на мгновенье, смешок какой-то впрыснул.

— Да нет, — говорит, — до умника тебе далеко ещё. Но удача тебе фортит нешуточно. Чем-то ты, мужик, выделился, видать, — выдохнул, шестипалой ручищей на стол опёрся. — Ну ладно. Будем, стало быть, считать так: именно поскольку ты есть полный дурень, а может, по какой другой причине… В общем, поступило сверху предписание тебя из ада отпустить, обратно к жизни вернуть и даже одарить тебя кое-какими необходимыми сведениями. Чтобы в следующий раз дурака не валял и за чужие грехи по котлам не парился. Понял мораль?

— Понял, ваше благородиё, — покорно кивает Горшеня.

— Задавай мне три вопроса — будут тебе ответы. На то о тебе воля есть.

Горшеня спину рассутулил, лицом просветлел.

— Мне, — говорит, — долго думать не надо, те вопросы давно во мне сидят и момента дожидаются. Я только с этими событиями небывалыми как-то об них запамятовал.

— Стало быть, настал их момент, — говорит чёрт и лист бумаги к себе подтягивает, вопросы записывать готовится. — И давай-ка, брат, поживее!

— Перво-наперво надобно мне знать, — диктует Горшеня, припоминая, — про товарища моего Ваню, Кощеева сына, — простой он смертный парень или же чудище бессмертное?

— …или чудище бессмертное… — записывает чёрт. — Да какое ж он чудище! Мать-то у него обычная баба — работящая женщина из села. Бессмертия в нём — не боле, чем в любом обычном человеке. Понял? Давай второй вопрос.

— Ага, — мотает на ус Горшеня. — Значит, надо так понимать, что Ваня, дружок мой закадычный — обыкновенный человек без всяких льгот и аномальностей. Это хорошо, это мы поняли. Во-вторых, ваше благородиё, интересует меня, где находится иголка Кощеева, в которой его бессмертие скрыто.

— Ох… — вздыхает чёрт, — этот пункт посложней, это надо зад от кресла отнимать и картотеку на ноги ставить.

Поднялся лысый чёрт с места, размялся, поприседал, потом руками принялся водить, как фокусник на арене, из ноздрей ветер дымный выдул, хвостом щёлкнул.

— Батияра-фумияра, — бубнит, — крислом-трислом, сингель-фильгель-тум! — и громко прибавляет: — Аллё, картотека! Даю маячки: игла, смерть Кощеева. Запрашиваю место нахождения.

По металлическим ящичкам сразу какое-то шевеление пошло, дребезг литерный, бумажный шорох. У дальней стены один ящичек отворился, крякнул, и из него картонный листок вылетел — прямой наводкой к чёрту на стол. Тот на место присел, листок разглядывать принялся.

— Значит, слушай, — говорит. — Игла находится в швейной машине. Швейная машина находится в футляре. Футляр — в сундуке. Сундук — в комоде. А комод — тут самое интересное — лежит в животе у чудища одного, у Царь-жаба. Запомнил?

Посмотрел чёрт на Горшеню внушительно, Горшеня кивает: мол, как ни чудно, а я запоминаю всё в подробностях.

— Царь-жаба, — продолжает чёрт, — сидит на Мякишном острове, а остров тот стоит посреди Борщевого озера, что в Проглотитовом царстве. Тут вот и план-чертёж прилагается, чтоб заблуд не получился, да только я тебе его давать прав не имею. Если только скопировать на какую другую плоскость. Это у тебя что?

— Это у меня, — отвечает Горшеня, — портянки, я ж рассказывал.

— Давай, — взял чёрт одну портянку, обслюнявил языком химический карандаш и собственноручно тот чертёжик перерисовал. — Получай, мужик, портянку с росписью, с самоличным моим автографом.

— Благодарствую, — кланяется Горшеня.

— Ясно тебе про иглу? — уточняет чёрт.

— Яснее некуда, ваше благородиё.

— Ну вот, — потирает чёрт лапы, — и с этим пунктом мы, считай, разобрались. Давай выкладывай последнюю свою задачку.

— Можно и последнюю, — говорит Горшеня с облегчением. — Хочется мне, ваше благородиё, ещё немного насчёт справедливости разузнать — есть ли она и коли есть, то какие у неё самой особые приметы и какие на её счёт перспективы имеются.

— Как ты сказал? — подёргивает усами чёрт. — Справедливость? Хм, интересно… Именно о справедливости хочешь спросить или, может, об чём другом?

— Об справедливости, — упорствует Горшеня. — Об чём же ещё!

Чёрт сочувственно на мужика поглядел, носом зашевелил, снова в свистопляску двинулся.

— Служба, даю запрос, — кричит. — Спра-ве-дли-вость. Местонахождение, особые приметы, перспективы развития.

Ящички в движение пошли, высверкнули металлической волной по всем стенам, кассовый звук многократно повторили — а результата нет. Наконец улеглась чёртова бухгалтерия, последний ящик на место встал, винтом лязгнул.

— Нету, — отвечает невидимый секретарь. — Искомое не имеет места быть.

— Как так? — удивляется чёрт как-то не совсем искренне, будто он всё заранее знал. — Аллё, картотека!

— Нету, — повторяет голос. — Искомое не имеет места быть. Желаете повторный запрос?

— Желаем, — говорит в запале чёрт, Горшене рукой машет. — Попробуйте с большой буквы. Тебе, мужик, справедливость с большой буквы нужна?

— Можно и с большой, — огорчается Горшеня. — Мне бы хоть какую…

Повторилась архивная трескотня ещё раз — пуще прежнего всё закружилось и задзынькало. Некоторые ящики даже из ячеек своих вылетали и с другими местами менялись. А искомого опять не нашли!

— Извини, мужик, — разводит руками чёрт и в изнеможении в кресло бухается. — Не могу я твой последний запрос выполнить. Знать, ответ на него в верхней канцелярии хранится, а мы — не того, не компетентны.

Горшеня вздохнул и улыбается глуповато: понятное дело, не всё сразу. Грех жаловаться — и так многое получил, а тут ещё справедливости захотелось! Пожадничал, надо полагать, в своих запросах, вот и получил кукиш на десерт.

25. Тут и там

«Ну здравствуй, бессмертие» — шепчет себе под нос Иван. А бессмертие ему не отвечает — знать, невежливое попалось. А может, это не бессмертие вовсе? Иван руки от ушей убрал, прислушался. Кругом тишина, только помятый секретарь в ногах поскуливает жалобно, по-собачьи. Иван тогда и глаза открыл, но поднять их не решается, смотрит себе под ноги. И тут вообще у него в голове какое-то вскипание мыслей пошло, потому как ковёр, на котором он всё это время стоял, показался ему до умопомрачения знакомым. Иван аж пошатнулся от догадки! Оглянулся на палача, сосчитал стрельцов — и вдруг всё сразу понял, всю диспозицию оценил. Никакое это не бессмертие, а самая что ни на есть жизнь вокруг него пульсирует и нежданные сюрпризы объявляет!

Иван только теперь решился в королевскую сторону взглянуть — и сразу же со взглядом Фомиана встретился. А взгляд этот полон растерянности и страха, нешуточная трагедия в нём сквозит. И есть отчего впасть королю в такую смурь: все кругом молчат, народ не рукоплещет, вельможи залегли в сомнительных позах! Вот и смотрит король на Ивана, будто просит у него поддержки — всяких там аплодисментов, восхвалений, привычного общественного признания. А Иван глядит в ответ на него по-человечески, без умилённого чинопочитания, как никто ещё на Фомиана Уверенного глядеть не смел, и растерявшегося правителя подбадривает:

— Ты, ваше величие, того… не теряйся, всё наладится ещё. Прощай!

Сказал, а потом плаху схватил обеими руками и с помоста её долой сбросил. Стрельцы, которые вокруг Ивана стояли, позапрыгивали на ковёр, а палач-тонконог нагнулся и какие-то слова ковру говорить стал тихим женским голосом.

И вот на глазах у изумлённого короля и его не менее изумлённого народа ковёр резко поднялся с эшафота в воздух, завис на какие-то секунды, а потом стремительно взмыл вверх — прямо с находившимися на нём Иваном, бывшим инквизиторским секретарём, лжепалачом и семью лжестрельцами. И сделав пару разгоночных кругов над площадью, набрал тот чудо-ковёр высоту и улетел прочь — только и видели его!

— Устал я с непривычки, — говорит чёрт Горшене. — Давай, мужик, закончим поскорее наши делишки. Задавай ещё один вопрос заместо справедливости, и разойдёмся обоюдобыстро.

— Ещё? — недоумевает Горшеня, чёлку почёсывает. — Да мне, вроде того, ничего более не надобно. Разве что про погоду узнать — как оно там, на родине-то?

— Про погоду не считается, — вертит чёрт башкой. — Да и зачем тебе про погоду-то? У тебя ж окромя этих портянок никакого зимнего обмундирования нет, сплошной демисезон.

— Не скажи, ваше благородиё, — улыбается Горшеня. — Мужику погода всегда в интерес. От погоды и день пляшет, и душа тон берёт.