больше чем на пару месяцев из дома отлучиться не могу.
А теперь…
Я вообще невыездной.
Паника, которую держал в узде всю дорогу, наваливается на меня сейчас, когда вижу стены родного дома. Осознание того, что у меня в больнице отец в “плохом” состоянии. И я… блять, не знаю, чем ему помочь.
В доме пусто. И холодно, как в морозилке.
Что за херня?
— Кир? — ору, проходя через гостиную и спускаясь в подвал, чтобы врубить отопление.
— Твою мать! — стучу зубами, устанавливая температуру в двадцать три градуса тепла.
Я, блин, яйца отморозил летом. Чё тут творится?
Дому уже почти пятнадцать лет. Давно нужно все регулировки поднять наверх, но ремонтом и вскрытием полов у нас никто не хочет заниматься.
— Чё орешь? — ворчит брат.
Его тощая фигура возникает на верхней ступени подвальной лестницы. В отсиженных трениках, носках и толстовке.
— Какого хрена так холодно? — рычу я.
— Не знаю, как тут всё включается, — буркает он, собирая волосы в хвост.
— Позвонить и спросить не судьба?
— Ты чё-то не особо названивал, — плюется он.
В последние дни я лихо выпал из реальности.
— Какие здесь дела? Новости есть? В больнице был? — спрашиваю быстро, проверяя показания счётчиков.
— Не пускают в реанимацию, — говорит, почесывая голову. — Врач там какой-то, мне толком ничего не сказал. Я в больнице этой вообще не ориентируюсь, еле корпус нужный нашёл.
— Блть, Кир, тебе что, двенадцать? — Опускаю лицо в ладони и усиленно его тру.
В самолете и поезде поспать не удалось и хрен пойми когда удастся.
— Нет, млин, я там каждый день бываю? — зло говорит он. — Разрули всё, раз умный такой.
— Имя врача есть?
— Римке позвони, у неё там мать работает. Она подскажет, — буркает, отворачиваясь.
Я не знаю, что из него получится. Если бы не я, он бы вообще за ворота раз в месяц выползал. Целыми днями за компом торчит, и ни хрена ему не надо от жизни. Я тоже учитель так себе, сам с той же проблемой маюсь.
Маялся, до недавнего времени.
Свалить от него насовсем тоже не могу, пока не доучится — точно. Да и потом вряд ли. Куда ни поеду, он поедет со мной. Он и отец — моя единственная семья. Пока что.
Сейчас главное — время. Я даже сделать ничего не могу. Проблему нужно решать постепенно.
Переодевшись в толстовку с начёсом и джинсы, вывожу из гаража свой “ровер”. Два часа спустя целую дверь главврача в областной больнице, только на месте вспоминая, что сегодня воскресенье. Через сестру крестного выхожу на тетку, которая выводит меня на главврача по телефону. По телефону он денежные вопросы обсуждать отказывается, поэтому договариваемся о встрече в понедельник. Больше я тут ни черта не добиваюсь. О состоянии отца говорят то же самое, что и вчера. Тяжёлое.
Возвращаюсь домой и пытаюсь найти что-нибудь пожрать. Кир ходит за мной по пятам, отвечая на вопросы, и пихает ногой гору коробок из-под пиццы в углу кухни.
— Люба что, не приходила? — спрашиваю его, имея в виду нашу домработницу.
— Не видел.
— Ты прикалываешься сейчас? — психую. — Ты чем тут занимался?
— Играл! — психует тоже. — Чё мне ещё делать было? Каникулы.
Сажусь на барный стул и открываю приложение с доставками. Заказываю пожрать и, забив полуфабрикатами холодильник, беру первый попавшийся контейнер с готовой едой. Ставлю перед Киром и себе беру такой же. Набрасываемся на неё как два освенцимца.
Добро пожаловать домой.
Глядя на весь этот бардак, угрюмо думаю о том, что Рыжая захочет дать по тапкам сразу, как переступит порог.
Но ничего не изменилось за эти часы. Если не увижу её в ближайшее время, сдохну.
Глава 15
— Переверни ещё раз… — наблюдает за моей вялой рукой Алекс, — да… правильно.
Кивает, улыбаясь загадочной дьявольской улыбкой, которая очень идёт его юному лицу.
Подцепив одну треть карточной колоды, переворачиваю её рубашкой вниз и пристраиваю голову на сгибе локтя, рассеянно наблюдая за виртуозными пальцами парня, которые двигаются с такой скоростью, будто поставлены на перемотку.
Количество и разнообразие его талантов немного пугает.
— Ииии… вуаля! — Выхватывает он из перемешанной десять тысяч раз колоды червового валета. — Эта?
— Угу… — бормочу, забирая у него “свою” карту.
Отличное совпадение.
Я в карты не играла никогда, но даже я знаю, что червы… это любовь, только этот валет на картинке слишком самодовольный и смазливый, одним словом… не в моём вкусе...
Спрятав под зонтик обожжённую солнцем пятку, подтягиваю к закутанной в парео груди ноги. Вчера днём я уснула здесь же и опалила половину бедра. Теперь у меня там настоящий ожог, на который Света наложила какую-то примочку.
Моя кожа не для солнца. У меня на него врождённая аллергия, поэтому я никогда не узнаю, идёт ли мне загар...
— Это называется ложная тасовка, — делится Алекс знаниями, раскладывая карты длинной гармошкой на стоящем между нами столике.
Подцепив первую, переворачивает колоду сначала рубашками вверх, потом вниз, будто рушит частокол из домино.
Я уверена, у него найдутся дела поважнее, чем пытаться поднять моё настроение.
Этот Немцев очень умный и наблюдательный, хотя… у них это семейное.
Возможно, для Алекса это просто-напросто вызов, потому что за последние три дня я даже через силу не могу выдавить из себя что-то более содержательное, чем “угу”, “ага” и вялое “спасибо”.
Тоска.
Я и не думала, что это чувство может быть таким подавляющим. Тосковать о ком-то, кто сначала без разрешения вторгся в твою жизнь, растолкав