class="p1">«Нет, Маш, не всё. Ты меня здесь больше не увидишь…»
«Что такое? Что с тобой, любимый?»
«Мария, ты спишь».
«Что?»
«Да-да, ты спишь».
Мария поняла, что это так. Никогда раньше такого не было, но сейчас она точно это знала.
«Я сплю?»
«Да, любимая, да. Мне надо сказать тебе то, что ты должна знать… Я мёртв».
«Что? Нет, не может быть этого».
«Маш, слушай меня. Я мёртв. А тебе надо жить».
«Нет. Нет. Я не могу без тебя».
«Ты должна. Ты должна растить нашего ребёнка».
«Я не могу без тебя», — Мария прижала любимого крепко-крепко, как только смогла.
«Любимая, ты должна… Ради нашего ребёнка».
«Я не хочу просыпаться. Я не хочу быть без тебя».
«Это твоя судьба, любимая. Ты должна это пережить… Ты должна. И мы будем вместе».
«Я не смогу. Без тебя не смогу. Любимый, пожалуйста, не оставляй меня одну».
«Я всегда рядом».
Они поцеловались и снова обнялись. Так и сидели у берега, пока не настало утро. Сон закончился.
Мария открыла глаза. Уже ярко и солнечно. А на душе так тяжело. «Это просто кошмар. Нет, это правда. — витали мысли. — Так кошмар ли правда?»
Девушка огляделась вокруг: красивая и игривая река, ветерок, поддувающий берёзку стоящую на пригорке, и зелёная трава у растаявшего берега. Надо же, только растаяло, и уже свежая весенняя трава. А, может, она уже давно; вчера было так темно… Но что это за сон?
Мария никак не могла понять, что это было. Неужели всё это правда?
«Всё это правда», — шептала земля под ногами.
Ей не хотелось верить, что это так, но и тот внутренний голос всё время помогавший раньше тоже говорил об этом. Тот голос когда-то говорил ей, кто её суженый, что она убежит с шахты, а сейчас он говорил вот это.
Мария прикрыла лицо ладонями и заплакала.
Мгновения стали ещё медленнее, чем раньше. Река текла также безостановочно. И сколько прошло времени одному Богу известно.
«Чего ты плачешь, доченька?» — сзади послышался добрый открытый голос немного старого человека.
Маша, оставаясь на прежнем месте, быстро обернулась и убрала ладони с лица. Прямо перед ней, метрах в десяти, стояла бабуля, невысокого роста, но с удивительно прямой осанкой как у двадцатилетней, и с такими же чистыми карими глазами как у неё самой.
«Господи, что со мной происходит?» — подумала Маша. Её лицо немного покраснело, по щекам катились слёзы, и рот немного приоткрытый тихо хватал воздух. Этот новый свободный воздух! Которого никогда не было раньше. Он так сильно пьянит, что снится то, что никогда не снилось, и чудиться то, что невозможно… Что здесь может делать эта бабуля? К речке пришла отдохнуть? Будь она из маки, никто из лагеря её бы не выпустил.
Девушка хотела было отвернуться, но бабуля начала приближаться и вот уже была в одном лишь шаге: лапти, тёмно-коричневая юбка ниже колен, красный шерстяной свитер и такого же цвета косынка на голове, прикрывающая светлые, ни чуть не седые волосы.
«Как ты доченька?»
Что делать Маша понятия не имела. Она протянула руку и аккуратно потрогала женщину: «Вы мне не кажетесь?»
«Нет-нет».
«Вы из маки?»
«Маки? Нет. Нет… А что это?» — теперь и бабуля запуталась в том, что её спрашивают.
«Партизаны. Они воюют с чумами», — после этих слов горечь Маши слегка спала, и она вытерла лицо тыльными частями ладоней.
«А кто такие чумы? Это вы играете что ли?»
Это становилось уже не смешно. Если человек этого не знает, объяснять всё остальное смысла не имеет.
«Ах… Это просто звери. Ничего особенного. — а вот по поводу игры и правда возник вопрос: всё так похоже. — Играем? Может быть и играем. Я сама не знаю. Я не в первых рядах…»
«А ты потерялась, да?»
«Да… Можно и так сказать…»
«А как тебя зовут, доченька?»
«Мария».
«Очень приятно. Ольга Юрьевна».
Маша сама не знала почему, но знала, что ответ будет подобным — эта бабуля — Ольга. Однако, это пока ей ни о чём не говорило.
«Ну раз ты потерялась… пойдём тогда к нам», — сказала Ольга Юрьевна.
«К вам?»
«Да, к нам… с мужем».
Воздух был светл, и чист. И Небо легко и спокойно.
Единственная должность
Следующий день после восстания. Всё подавлено. Кабинет Совещаний.
Помещение столь же пустое, что и раньше. Однако есть стены и достаточный свет.
Почти у середины, но ближе к дальней от входной двери стене, стоит Гора. Справа и чуть позади него — Богатый, слева — Волин. Оба его заместители.
Напротив Гавриила Бражик и Дожик из 420-ой и Голушко и Прескович из 647-ой сом. Они мрачнее тучи, и позади них ничего нет и только дверь.
«У менч к вам пара новостей, товарищи», — сказал Диктатор. Все присутствующие до сих пор находились под впечатлением вчерашнего. Никто из них толком не спал: погибло сто восемьдесят четыре болгарских шахтёра и вместе с ними их командир Валиков. Тело Гринифенко никто не видел. Откуда чумы узнали о восстании все, конечно, догадывались — им кто-то сообщил из своих; никто не знал, кто это сделал.
«Новость первая. Чумы вводят в нашей группе особый режим».
Эти слова в кабинете каждый воспринял по-своему: и с иронией, и с ненавистью.
«Особый режим означает, — продолжил Гавриил. — Что наша группа получает автономию. Самосуществование. А это целый ряд возможностей. Во-первых, нам дают план на месяц, и сколько добывать за день мы решаем сами. Во-вторых, система наказаний резко смягчается. Как именно разъяснять не буду — слишком длинно. Помимо наказаний изменяется и уровень питания. Не то чтобы он станет таким, каким нужно, но всё-таки лучше. И, в-третьих, группой, всей будет теперь руководить человек. Именно человек, а не чум».
Реакция на всё это последовала совершенно неадекватная: по сути люди должны были бы начать радоваться, а они все покрылись известью и зачерствели. Этот чумной юмор оказался им вовсе не по душе — когда это было, чтобы после восстания облегчали режим. Они вообще не видели в этом смысла. Они никогда не встречались с теми, кто занимается стратегическими вопросами. Они не знали, как действует податная система.
Но всё изменилось после очередной фразы Диктатора: «Новость вторая. Этим человеком буду я… Их командир уже подписал такой приказ».
Авторитет Горы не позволял сомневаться в его словах — он не шутит на такие темы.
«Гора, что всё это значит?» — Бражик не выдержал