направился?
– Нет.
Мы посидели какое-то время молча.
– Скажи мне, о чем ты думаешь. – Генри встал, подошел к окну, положив руки на бедра, и уставился на свою машину под порывистым ветром. – Помочь тебе опустить верх?
Он не обернулся, и его голос будто доносился издалека:
– Я же сказал, снег пойдет только после полуночи. – Я ждал, казалось, целую вечность. – Ты должен понять, что все это ставит меня в крайне неудобное положение.
– Может, я позвоню Биллинсу или Хардину?
– Может, ты напишешь вопросы на листочке, засунешь в бутылку и кинешь ее в реку Паудер? Результат будет тем же. – Я подождал еще, наблюдая за дыханием Генри.
– Ты вполне можешь мне отказать.
– Да, знаю, и это одна из многих причин, по которым я так и сделаю.
– Думаешь, он будет сотрудничать?
– Нет. Если начнет что-то подозревать. – Мне не нравилось так использовать Генри, но я убедил себя, что все это во благо. Уверен, та же мысль вертелась в голове, на которую я смотрел.
– Ты его хорошо знаешь?
– Достаточно.
Я как всегда незаметно сменил тему:
– Ты знаешь, у кого в резервации есть винтовки «Шерп»?
Ответ последовал моментально.
– У Лонни Маленькой Птички.
– Что?
Он развернулся вполоборота и улыбнулся.
– Она есть у Лонни.
Я откинулся на стуле и скрестил руки.
– Знаешь, для редкого оружия эта штуковина слишком часто появляется в поле зрения.
Его руки переместились в карманы.
– Много лет назад ее подарил мой двоюродный дедушка.
– А он где ее взял?
– От отца, который получил ее от белого.
– Мертвого белого?
– Спустя какое-то время. – Генри все еще стоял ко мне боком.
– 45–70?
– Да. – Он глянул в окно, а я развернулся к стойке. Меня было идеально видно в отражении стекла. Я уже устал изучать людей через отражение, и настолько уже устал от того, что так смотрят на меня. – Тебе придется поговорить с семьей Мелиссы. Я пойду с тобой.
– У меня есть кое-что еще. – Я достал конверт от разведки и отбросил на его сторону стойки. Генри повернулся и посмотрел на меня. – Еще одна причина, по которой мне придется ехать в резервацию.
Он вернулся ко мне, сел, открыл конверт и достал оттуда завернутое перо. Его глаза чуть сузились, но на этом все.
– Индейка.
– Как, черт возьми, ты понял так быстро?
Генри рассмеялся и осмотрел перо так, словно держал оружие.
– Изгиб. – Он поднял перо так, чтобы оно было между нами. – Перья индейки странно изогнуты, а это распрямили, погнули, перевернули и погнули снова.
– Как?
– Обычным утюгом, лампочкой или паром, хотя паром намного сложнее.
– Но зачем?
– Перья орла прямые. – Я вспомнил перья на чехле Омара; они были прямыми. – А еще оперение не такое плотное. Можно открыть пакет?
– Конечно, там нет отпечатков.
Генри снова улыбнулся.
– А потом ты не повесишь на меня убийство?
– Да не, я хотел снять твои отпечатки с бутылки.
Он открыл пакет, вскрыв скотч с одной стороны. Генри был тем человеком, который оставляет рождественские обертки на подарках. Он взял перо за кончик и провел пальцами по краям, тонкие, они проплывали между его указательным и большим пальцами. Генри смотрел на что-то, но я не знал, на что именно.
– Некоторые торговцы используют воск, чтобы добиться нужного цвета. У пера более насыщенный оттенок, чем у индейки. Может, это краска для мебели из красного дерева, нанесли с помощью губки. Могу я спросить, откуда взялось это перо?
– От Коди Притчарда.
Генри не отвел глаза.
– Лежало на теле?
– Да, мы подумали, что это просто выпало из местной птицы, но…
– Да, – снова посмотрел он на перо. – Да…
– У него не было ничего такого в баре?
– Нет. – Генри покрутил перо в руках, прямо как я весь день. – Это хорошая работа. Такие можно купить только в парочке мест.
Я закивал.
– Ты можешь написать мне список?
– Я могу сам все проверить. – Он вздохнул и отложил перо.
– Думаешь, это ритуал доблести?
– Вряд ли ты понимаешь суть этого действия, – пожал он плечами. – Когда мы воевали с другими племенами или с армией, ритуал доблести был самым почитаемым элементом. Это прикосновение к вооруженному врагу, полностью контролирующему свою силу. Прикосновение – не удар, оно служит лишь для того, чтобы показать врагу доблесть; такой поступок считался вершиной величия, проявлением абсолютной храбрости и некоторого озорства.
– Что ж, это все объясняет. – Я наблюдал за Генри, а тот снова изучал перо, пока его глаза туда-сюда бегали по всей его длине.
– Все это странно по многим причинам.
Я сделал последний глоток пива и отставил бутылку.
– Например?
– Знак смерти – это совиные перья, вестники из потустороннего мира. А орлиное перо – это символ жизни, связанный со всеми видами деятельности живых существ: призывом дождя, посевом и сбором урожая, успехом в рыбной ловле, защитой домов и лечением болезней. Такое перо считается дыханием жизни, передающим силу и дух птицы, к которой оно когда-то относилось.
Иногда я забывал, каким духовным был Генри. Меня воспитывали как методиста, и для нас высшим таинством была распродажа выпечки.
– Орел олицетворяет духовность. Символизирует жизнь, смелость, свободу и единство всего. В племенах орлиное перо сначала должно быть благословлено. Оно должно быть чистым, чтобы его обладатель не перенял на себя зло от неосвященного пера. Знахарь обязан благословить перо, и только тогда его можно кому-то передавать.
Мы никуда не продвигались.
– Но в нашей конкретной ситуации это все равно не имеет смысла.
Генри взял тарелки и положил в раковину, потом оперся о стойку и скрестил руки.
– Это ненастоящее орлиное перо.
– И что это значит?
– Не знаю. Может, индеец хочет сбить вас со следа или?..
– Или что?
– Белый хочет сделать вид, что виноват индеец. – Я думал об этом. – Или же вернемся к началу – не все индейцы смогут увидеть разницу между этим пером и настоящим, – пожал он плечами.
– Ты сильно помог.
– Это задачка посложнее, чем вино. Здесь нам придется задавать вопросы. – Генри оглядел кухню. – Тебе нужна помощь с уборкой?
– Думаю, я справлюсь. Ты уходишь?
– Мне завтра рано вставать.
Паника медленно, но верно поднималась у меня в груди, а ноги заныли сильнее.
– Мы же не пойдем опять бегать?
Генри не ответил, а просто повернулся и вышел за дверь.
Я подошел к окну и наблюдал, как он заводит «Ти-берд» и осторожно разворачивает ее вокруг моей машины. Два задних фонаря подпрыгнули, пронеслись по гравийной подъездной дорожке и растворились в ночи, как красные турбины. Казалось, что погода еще не испортилась, поэтому я вынес остатки его пива на свое