Читать интересную книгу Том 1. Педагогические работы 1922-1936 - Антон Макаренко

Единственное заключение, которое можно сделать из этой фразы, это только такое: кроме биологического и социального факторов поведения есть еще третий — прикосновение педагога к личности воспитанника, которое наносит такой сильный удар по этой самой личности, что даже дальнейшие педагогические прикосновения становятся невозможны. Разрушительное влияние этого третьего фактора подчеркивается тем обстоятельством, что ни биологический, ни социальный факторы ни к каким подобным катастрофам не приводят.

Такое выражение: «…На фоне этих двух факторов изучать поведение».

Нужно помнить, что все эти фразы заключаются во вступлении, занимающем только две страницы.

Второй раздел той же вступительной части слишком растянут. Не нужны, на наш взгляд, ссылки на съезды комиссий (с. 66–67). Технически очень неудобно, что при чтении этого раздела необходимо все время справляться с планом обследования и искать разделы, подразделы и литеры плана. В книге это будет особенно неудобно, а без этого во многих местах непонятно, о чем идет речь. Относительно влияний улицы и семьи дано слишком поверхностно: «Яркие впечатления вокзала, знакомства, приобретенные в соседстве с беспризорными, не раз сводили на нет слабое влияние семьи» или: «Ибо чем слабее семья, чем меньше она воспитывает несовершеннолетнего, тем сильнее влияние улицы…» (с. 69).

Можно ли так категорически утверждать, что влияние улицы всегда пагубно. Вероятно, понятие «улица» можно дифференцировать, как и всякие другие понятия, например: улица рабочего района, сельская улица, иллюминированная и украшенная улица революционного праздника.

Влияние этих улиц может быть гораздо полезнее влияния семьи — замкнутой индивидуалистической ячейки.

С другой стороны — семья. При чтении такое впечатление, что семья обязательно фактор положительный. «Слабое влияние» хорошей семьи явление отрицательное, а сильное влияние плохой семьи, обывательской, мещанской, кулацкой, — явление очень нередкое. Выходит так, что влияние такой семьи — фактор положительный, особенно в сравнении с улицей. Вот к чему приводят безапелляционные и малопродуманные формулировки. Вообще, со второго раздела, а пожалуй, и от всех материалов, вероятно против воли авторов, остается впечатление некоторого фетишизма семьи.

Дальше с. 70: «Несмотря на наше стремление максимально конкретизировать программу, остается какой-то почти невесомый элемент, который конкретизации не поддается».

Начнем с того, что при перечислении этих невесомых величин упущена одна очень существенная — слишком большое внимание семьи к несовершеннолетнему, но это так, только к слову, и существенного значения не имеет. Ибо попытка организации учета «почти незначительных элементов» совершенно недопустима в популярном руководстве. Это ставка на ощущение. Почему здесь можно руководствоваться ощущением, а в другом месте нельзя?

Есть отдельные дефекты, по-видимому просто дефекты языка.

С. 68. «Мы начинаем программу обследований широкой неорганизованной с воспитательной целью среды, которая влияет, с педагогической точки зрения, часто в большинстве своем стихийно».

Здесь не только местный работник, а и любой работник споткнется.

С. 73. «Отмечая все изменения и все, что нарушало покой семьи и самого несовершеннолетнего…»

В каком смысле здесь производится ревизия диалектического метода и какое участие в этой ревизии должен принимать обследователь, понять трудно. Во всяком случае, отношение покоя и движения в этом месте запутано.

Переходя к самой программе и методике, нужно отметить, что некоторые ее отделы написаны очень подробно и, видимо, человеком, хорошо знающим практику современной работы в комиссии и условия этой работы. К таким отделам мы относим первый опрос и обследование семьи. Но очень многие достоинства, заключающиеся главным образом в указании отдельных приемов опроса и обследования и могущие принести много пользы начинающему обследователю, бледнеют перед самым главным дефектом — невыдержанностью основного подхода к работе с точки зрения советской педагогической логики.

Прежде всего в программе обращает на себя внимание ее индивидуализм. В отдельных местах, конечно, говорится о коллективе, в частности, о его обследовании, но это вовсе не делает весны.

Всегда и на каждом шагу авторы имеют в виду уединенную личность несовершеннолетнего, заботятся только о нем. Поэтому вся программа пропитана той особой деликатностью, какая может быть только в индивидуалистической настроенности. Интересы данной личности настолько доминируют в представлении автора, что им в жертву сплошь и рядом приносятся интересы коллектива. Во всяком случае, какой-либо серьезной задачи по отношению к целому обществу или к отдельным его частям в программе не видно.

Приведем несколько примеров:

«…Мальчика, которого обвиняют в убийстве отца, привели в комиссию в день совершения этого тяжкого преступления. Обследователь, который желает получить самые свежие подробности убийства, устраивает несовершеннолетнему тщательный допрос, следствием чего является резко отрицательное отношение к работникам комиссии. Факт правонарушения может быть и хорошо обследован, но несовершеннолетний является утраченным для дальнейшей педагогической работы над ним навсегда» (с. 68).

Опять утрачен несовершеннолетний для педагогической работы, да еще и навсегда. Это романтическое выражение вполне естественно вытекает из общей установки по отношению к несовершеннолетнему. Приведенный пример просто никуда не годится. Такое редкое в нашей практике преступление, как убийство отца, естественно не может быть примером. В этом случае нужно быть на месте обследователя совершеннейшей ханжой, чтобы в опросе мальчика бояться допустить того, чтобы характер правонарушения был досконально выяснен. Программа просто запугивает читателя утерей человека для педагогической работы. А между тем бывают случаи, что только определенное требовательное отношение к личности может пробудить в ней хотя бы первоначальные социальные чувства. Во всяком случае, на месте обследователя [ханжески] делать вид, что в преступлении ничего особенного не содержится, что убийца отца заслуживает чуть ли не ласки «хорошего дяди», в данном случае возможно в силу преувеличенного и совершенно не марксистского внимания к личности.

Сама схема обследования приспособлена для обследования и изучения отдельного лица. Очень верная мысль о том, что каждый данный район создает характерный фон в деле развития детских правонарушений, не доведена до конца. Между тем самими материалами подсказывается метод детального изучения целых районов и всех отдельных социально нездоровых образований в каждом районе. Очевидно, что для этого нужна особая методика, которая должна была привести к получению, так сказать, социально-санитарной карты города или округа, к изучению не только коллектива, в котором находится данный несовершеннолетний, но и всех вообще коллективов, могущих обратить внимание комиссии.

В «Руководстве» естественно об этом [надо] было поставить вопрос, ибо такое знание района и всех районов нельзя делать в форме временной эрудиции отдельных обследователей: ушел обследователь — и все его богатство ушло вместе с ним, а новому обследователю придется все изучить сначала. Очень важно, что обследованию личности можно было «посвятить» меньше энергии, а все главное внимание направить на обследование общественных и коллективных явлений.

В рецензии об этом говорится не для того, чтобы предложить какой-то новый метод, а только для того, чтобы показать, что вся работа комиссии ведет к постановке такой работы. А теперешнее модулирование отдельной личности в значительной мере представляется растрачиванием энергии работников.

Любопытны высказывания программы по вопросу о правонарушителях-школьниках: «В нашей практике был случай, когда школа предупредила комиссию о том, что один ученик хулиганит, берет чужие вещи и т. п. Обследователь не пошел в школу, не собрал исчерпывающие материалы, а вызвал несовершеннолетнего в комиссию, тот пришел, но был настолько перепуганным, что беседу с ним пришлось отложить» (с. 84).

Ясно, что в этом случае перед комиссией рядом были поставлены интересы школы как коллектива, с одной стороны, и интересы данного хулигана-ученика, с другой. Школа не может в этом случае рассматриваться как случайный свидетель, указывающий комиссии, где для нее есть работа. Что здесь вниманию комиссии предложены интересы школьного коллектива, доказывается уже тем, что школа обращается к комиссии за помощью и защитой, поскольку школа меньше, чем комиссия, вооружена правом принуждения. За основание нужно взять, во-первых, общее соображение, что в школе работают такие же педагоги, как и в комиссии, и возможность для них ошибиться не больше, чем для работников комиссии.