Финал наших странствий напоминает триумфальное шествие. Аборигены так неистово благосклонны, что это становится просто утомительным: нас поминутно угощают то ягодами, то вкусными кореньями, то прекрасной дичью, причем в количествах, точно отвечающих гостеприимству хозяев, но никак не соответствующих вместимости наших желудков.
После того как вода в ручье спала, удалось найти колеса повозки-лодки и снова поставить их на место. Впрягаем в нее пять лошадей, уцелевших от всего эскадрона.
Племя беспрекословно подчиняется авторитету Джо-второго. Сын Рыжего Опоссума — очень красивый метис:[126] кожа — цвета кофе с молоком, густая рыжеватая борода, правильные черты лица и, главное, — ум, светящийся в глазах. Он сносно говорит по-английски, и это уязвляет нашего старого Тома. Тот чувствует себя отодвинутым на второй план. Впрочем, это не мешает ему покровительственно смотреть на туземцев, восхищенных его рубашкой цвета бычьей крови и каталанским ножом стоимостью шесть франков семьдесят пять сантимов[127].
— Дитя мое, — ласково обращается сэр Рид к молодому помощнику вождя, — растолкуй, пожалуйста, из-за какого рокового недоразумения нам едва не перерезали глотки?
— Вас бы не убили, — отвечает атлет. — Всему племени и нашим союзникам уже давно отдан приказ уважать белых людей.
— Но чем тогда объяснить это внезапное нападение?
Юноша поясняет после некоторого колебания, как бы стыдясь за наивность своих соплеменников:
— Дело в том, что белый цвет у нга-ко-тко — цвет войны; когда племя увидело, что большинство из вас одето в белое, оно решило, что чужеземцы пришли с враждебными намерениями.
Пусть и необычное, это объяснение было вполне правдоподобным.
— А почему маленькая деревянная скульптурка, найденная в саквояже месье Б. одним из ваших людей, вызвала такое благоговение?
— Это великая эмблема нашего племени. Она вырезана из корня вай ненд, дерева смерти, в виде головы змеи с глазами из двух маленьких кусочков золота. Мой отец подарил ее двадцать лет назад одному белому ученому, своему другу…
— Доктору Стивенсону, который упаковал фигурку в маленький ящичек и отдал его мне в момент отъезда с разрешением вскрыть в минуту большой опасности! — воскликнул я, потрясенный.
— Да, именно так звали друга Рыжего Опоссума.
Поскольку сэр Рид захотел побыть наедине с молодым человеком, мы тактично оставили их вдвоем, обсуждая по дороге цепь событий, столь невероятных.
После долгого разговора с Джо скваттер, бледный, расстроенный, разыскал своих племянников и их сестру.
Увы! Их отец умер вскоре после того, как написал письмо, которое один возница привез в залив Карпентария. Старик тихо угас на руках друзей, прошептав в последний раз дорогие имена своих детей. Теперь он покоится в лесу камедных деревьев. Аборигены часто совершают к его могиле, для них священной, благочестивые паломничества.
Вот в основном то, что мы узнали, пока проделали последний отрезок пути.
Быстроногие гонцы заранее возвестили о нашем предстоящем прибытии в деревню нга-ко-тко.
Прием был восторженным. Навстречу вышел сам Рыжий Опоссум. Он сердечно пожимал нам руки, бросал нежные взгляды на детей своего дорогого друга, и на его глаза набегали слезы.
Джо МакНайт — замечательный старик с белыми как снег волосами, прямой, как дуб, со все еще живыми черными глазами. Кажется, годы нисколько не ослабили его мощную мускулатуру. Человек доброй души, он с любовью и искренним интересом расспрашивал меня о докторе Стивенсоне. Любопытно, что, МакНайт, давно порвавший с цивилизованной жизнью, прежде всего поинтересовался, как восприняли соотечественники описание его приключений, много лет назад опубликованное в книгах и журналах, и был безмерно рад, узнав, что ему посвящен целый доклад, хранящийся в библиотеках Мельбурна и Сиднея.
Деревня нга-ко-тко состоит по меньшей мере из трехсот просторных хижин, сложенных из крепких ветвей, воткнутых основанием в землю и соединенных вверху необычайно прочными растительными волокнами. Щели заделаны растертой землей, снаружи все сооружение покрыто специально обработанной корой. Эта разумная система делает хижины непроницаемыми для ветра и дождя. Вход, неизменно обращенный к восходящему солнцу, просто прикрывается занавесом из коры или шкуры кенгуру. Сухой душистый вереск в несколько слоев, застеленный шкурами, служит кроватями, удобными и мягкими.
И наконец, самое большое потрясение из увиденного — целые гектары вспаханной земли, засеянной белоусами[128], ямсом[129], бататом[130] и иными полезными растениями, названия которых нам неизвестны. Урожаи с этих полей служат надежной защитой от голода клану, возглавляемому нашим другом. Нельзя не подивиться тому, как много совершила энергия одного белого человека, подкрепленная добротой и примером неустанного труда! И какой дикой после этого кажется политика «цивилизованных» англичан, преследующих и уничтожающих бедных туземцев, словно диких зверей, вместо того чтобы улучшить условия их жизни и помочь воспользоваться благами европейской культуры.
Нга-ко-тко удивляли нас на каждом шагу.
Самые видные люди племени, не столь обнаженные, как аборигены, встречавшиеся до сих пор, отвели нас за триста метров от деревни к месту захоронения своих предков.
Племя отказалось от древнего обычая бросать тела умерших под открытым небом и стало закапывать их в землю. Но, не имея возможности увековечить память почившего в бронзе или мраморе, на которых в мире белых — увы! — часто начертаны лживые слова скорби, эти простодушные дети леса и солнца превратили последнее прибежище своих близких в ослепительный цветник, где всегда поют птицы. И насколько же отличается это скромное австралийское кладбище от скорбных огороженных могил цивилизованных наций.
После недели, посвященной отдыху, так всем необходимому, МакНайт, добросовестный душеприказчик, приступил к передаче детям своего друга состояния их отца.
Количество золота, собранного бывшим каторжником с помощью аборигенов, действительно колоссально. Первый тайник, открытый Рыжим Опоссумом, по словам поселенцев, в той или иной степени занимавшихся золотоискательством, содержал драгоценного металла примерно на четыре миллиона. Это отборные слитки, каждый почти с куриное яйцо. Их около двухсот пятидесяти.
Поскольку удельный вес золота в девятнадцать с четвертью раз превосходит удельный вес воды, сами можете судить, сколь мало места в нашем багаже заняло это богатство. При виде бледно-желтых, дымчатых самородков в голову вдруг пришел банальный образ: померещилось, что передо мной три или четыре буасо[131] только что вымытого картофеля. Таково единственное впечатление от кучки золота, достойной быть выкупом даже для короля.