— А ты уж лучше скажи, что тебе все приснилось! Если вышло один раз, должно получиться и в другой. Только следует исхитриться и создать соответствующие условия. — Док поглядел на меня. — Не станешь возражать против крошечной дозы гипноза?
— Я? Конечно нет, сэр. Только меня почти невозможно загипнотизировать.
— Вот как? Согласно твоему личному делу, доктору Арно это все же удалось. Давай притворимся, что я — это она.
Я чуть не расхохотался ему в лицо. Скорее уж я похож на Клеопатру, чем док на хорошенькую доктора Арно. Однако ради шутки я согласился попробовать.
— Все, что потребуется от вас обоих, это легкий транс, который позволит отключиться от местных раздражителей и сделает вас более восприимчивыми.
Не знаю, как он должен ощущаться, этот самый «легкий транс». Я его не чувствовал, хоть и не спал. Зато я опять услышал голос Конфетки.
Полагаю, что интерес доктора Деверо носил чисто научный характер. Любой неизвестный ранее факт, касающийся вопроса, что заставляет людей «тикать», мог вывести доктора из состояния его всегдашней апатии. Дядюшка же Альфред считает, что доктора привела в восторг еще и возможность создать дополнительную линию связи — просто так, на всякий пожарный случай. В том, что сказал Дядюшка, явно прозвучал намек, что ему лично вечная жизнь не суждена.
В словах Дядюшки таился и еще более глубокий смысл. Дядюшка очень деликатно дал мне понять, что если с ним что-то случится, то ему будет радостно знать, что кто-то, кому он верит, станет приглядывать за его бэби. Он не сказал этого напрямик, во всяком случае, не так ясно, поэтому от меня не требовался ответ… И это хорошо — иначе у меня могло бы перехватить горло. Все только подразумевалось — и это был величайший комплимент, полученный мной за всю жизнь. Не уверен, что я его заслуживал, а потому я просто решил вести себя так, чтобы заслужить его в будущем. Если мне когда-нибудь придется занять то место, на которое намекнул Дядюшка.
Теперь я, конечно, мог «разговаривать» и с Дядюшкой Альфом не хуже, чем с Конфеткой. Только я никогда не прибегал к этому, за исключением тех случаев, когда мы все трое собирались вместе; телепатия — это всегда вторжение в личную жизнь, если оно не вызвано необходимостью. Сам я никогда даже не вызывал Конфетку — исключением была пара опытных тестов, проводившихся доктором Деверо, которому загорелось узнать, могу ли я вызвать Конфетку без помощи Дядюшки. Для этого понадобились наркотики — Дядюшка мог проснуться, услышав, что кто-то работает на его «волне». В других случаях я Конфетку не тревожил. Просто не имел права лезть в мозг малышки, если она не была к этому готова и не хотела моей компании.
Все это случилось почти сразу же после того, как Пат женился.
Глава XI
«Пробуксовка»
В течение всего времени, пока мы наращивали скорость, то есть уже после того как доктор Деверо занялся мной, мои отношения с Патом непрерывно улучшались. Я выяснил, что, признавшись самому себе в том, что всю жизнь недолюбливал Пата и даже презирал его, я больше не чувствовал ни того ни другого. Я вылечил его от привычки вызывать меня в любое время, когда ему заблагорассудится, тем, что начал сам вызывать его по пустякам, когда захочу, а он, к своему удивлению, не смог выключать меня с той же легкостью, с какой выключал будильник. В результате мы выработали формулу «живи и давай жить другим» и с тех пор отлично сосуществовали. Вскоре я нашел, что с нетерпением жду времени, установленного для «свиданий», и понял, что люблю Пата, но не «опять», а «наконец-то», так как никогда раньше не испытывал к нему таких теплых чувств.
Но постепенно сближаясь с Патом эмоционально, мы одновременно расходились все дальше и дальше в другом — стало сказываться воздействие «пробуксовки». Как вы легко можете понять, анализируя формулы относительности, взаимосвязь их компонентов отнюдь не линейна — она может быть слабо выражена на начальных стадиях процесса, а затем нарастает черт знает с какой силой по направлению к другому концу шкалы.
Когда мы достигли трех четвертей скорости света, Пат стал жаловаться, что я приобрел дурную привычку растягивать слова, в то время как мне казалось, что он бормочет их с какой-то непонятной быстротой. При девяти же десятых скорости света различия в произношении составили уже один к двум, но мы поняли, где зарыта собака, и теперь я старался говорить как можно быстрее, а Пат умышленно растягивал слова.
При девяноста девяти сотых скорости света разница достигла уже отношения одного к семи, и нам с Патом оставалось только одно — постараться хоть как-то догадываться о смысле передачи. Однако в тот же день контакт между нами прервался окончательно.
Все остальные мыслечитчики переживали такие же трудности. Конечно, телепатическая связь мгновенна, во всяком случае, триллионы миль, лежавшие между нами, не создавали никакого лага, никакой задержки, типа той, которая возникает при телефонных разговорах Земли с Луной; да и сила сигнала ничуть не слабела с расстоянием. Однако мозг — это плоть и кровь, а сам процесс мышления требует какого-то времени, причем у каждого из нас скорость мышления своя, что и вызвало помехи. Я думал так медленно (с точки зрения Пата), что он никак не мог приноровиться, чтобы замедлить работу своего мозга и остаться на связи со мной. Что касается меня, то время от времени я чувствовал, как Пат пытается «докричаться» до меня, но ощущал это всего лишь как треск в телефонной трубке и уловить смысл шумов при всем старании не мог.
Даже Дасти Родсу и тому не удавалось. Его близнец не мог так долго концентрировать свое внимание на картине, ведь Дасти требовались многие часы, чтобы «увидеть» ее.
Все это было для нас, мягко говоря, очень грустно. Слышать голоса — хорошо, но не тогда, когда ты не понимаешь, что тебе говорят, и не можешь от них отключиться. Возможно, некоторые странные случаи, известные психиатрам, в конце концов вовсе не были сумасшествием. Может быть, несчастные психи просто настраивались не на ту длину волны, на которую надо.
Дядюшка Альф сначала переносил это тяжелее других, и мы с ним как-то просидели весь вечер, пытаясь наладить связь, объединив наши усилия. А потом он вдруг снова обрел свое всегдашнее спокойствие; Конфетка думала о нем, и он это знал; в таком случае в словах не было нужды.
Пру была единственной, кто радовался нарушению связи; наконец-то ей удалось выскользнуть из-под каблука своей сестрички. Наконец-то ее целовали по-настоящему, может быть, в первый раз за всю жизнь. Нет! Целовал ее не я; просто я как-то спустился вниз, чтобы попить из бачка с водой, но тут же быстро и тихо попятился назад, напрочь позабыв о жажде. Не стоит говорить о том, кто это был, поскольку личность не имеет значения; думаю, что Пру сейчас была в таком состоянии, что накинулась бы и на самого капитана, если б смогла его изловить и заставить стоять смирно. Бедная маленькая Пру!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});