Большинство оставшихся обывателей вздохнуло свободней: ну вот, а пугали…
Так хотелось верить, что по обе стороны фронта одинаковые люди, только какая-то злая сила бросает их друг на друга, заставляя воевать, убивать, насиловать. Но, может, эта сила уже устала и оставила Россию в покое? Может, устали воевать уже все? Русская Армия не стала сопротивляться, барон Врангель приказал оставить Крым большевикам, не желая множить жертвы и лить кровь. Может, на этом уже все закончится?
Покоя жаждали все, уже все равно под какой властью, только бы жизнь без страха перед завтрашним днем, страха оказаться между молотом и наковальней.
Мы не представляли, что самые страшные месяцы у нас еще впереди.
А еще не знали, что город доживает свой последний спокойный день.
Утро первого дня новой власти выдалось хмурым, холодным, выглядывавшее вчера солнце спряталось за тучами, словно чего-то опасаясь.
Подражая светилу, попрятались и жители города. Повисла какая-то гнетущая тишина. Ночью снова стреляли на окраинах, но никакой канонады не слышно, но к утру послышался шум. Любопытные, высунувшие носы на улицу, или те, кому пришлось там оказаться в этот страшный день (первый из череды не менее страшных), поплатились жизнями.
Красная армия, сильно пострадавшая во время боев на Перекопе, промерзшая (недаром Андрей говорил, что там настоящий ужас), оборванная и голодная не меньше нас, в Джанкое поживиться ничем особенно не могла – городок мал, да и сам пострадал от пребывания там Русской Армии.
Симферополь был отдан на три дня на разграбление, как обычно делалось армиями победителей. Только город ведь свой и не сопротивлялся. Никто не верил, что русские смогут грабить русских.
Смогли.
Об этом не говорят, но грабили так, что мы вспоминали все прежние власти словами сожаления. К счастью, монастырь внимания не привлек, прежде всего потрошили богатые дома и квартиры и магазины. Вернее, в первый день обирали прохожих, отбирая все, что можно отобрать.
Все кто мог, попрятались в свои дома. Улицы опустели. Конечно, в такое время и думать нечего отправляться в Машину квартиру. Мы не ведали, что творится на соседней улице. Я решила подождать, хотя в душе уже понимала, что ничего не смогу забрать. Больше всего жалела альбом с фотографиями – единственную память об Андрее.
А в пустынном Симферополе начало твориться невообразимое. Части с фронта расквартировывались как попало, красноармейцы просто занимали дома и квартиры, безжалостно выставляя вон хозяев, если те мешали. Стоял крик, визг забиваемых животных, перебиты оказались все собаки, сидевшие на цепи, зато для бродячих наступила воля. Закололи свиней, свернули шеи курам – так армия добывала себе пропитание.
Но настоящий кошмар на улицах начался на следующий день – победители принялись грабить магазины, прежде всего винные. Крым всегда славился своими виноградниками и своим вином, оно дешево и вкусно. Сомневаюсь, что те, кто громили винные магазины, разбирались и даже интересовались сортами и вкусом вин, главное – напиться.
Позже Г., жившая на Феодосийской по ту сторону Салгира, как раз напротив винного завода Христофоровых, у которых огромный склад в погребах, рассказывала, что видела через щелку между плотно задернутыми шторами.
Сначала разбили витрину, поскольку дверь в большой магазин была закрыта. Лезли туда, не заботясь о том, что могут порезаться. Вытаскивали бутылки и пили прямо из горлышка. Горлышки отсекали, чтобы не открывать штопором. Потом, видно, стали открывать бочки. Но бочки огромные, в сотню, а то и две литров. Если сбить у такой бочки кран, остановить поток будет тяжело. Это не смущало, не только сбивали краны и выбивали кляпы, но разбивали сами бочки. Из подвала на улицу хлынул поток вина.
Потом поговаривали, что бочки разбивали сами командиры, чтобы вино поскорей закончилось и пьянство прекратилось. Вино из расстрелянных бочек и впрямь потекло в сторону Салгира потоком. Тогда красноармейцы и местные выпивохи принялись черпать его чем попало, ложиться на краю потока и лакать пойло, смешанное с грязью.
Об этом рассказывали потом многие.
Видно, в Красной Армии было запрещено пить алкогольные напитки, потому красноармейцы, добравшись до винного потока, оторваться от него уже не могли. Говорили, что в подвалах Христофоровых двое даже утонули.
Производство, организованное Георгием Христофоровым, поставлявшим продукцию в лучшие магазины не только Киева, но и Москвы, и Петербурга, было уничтожено. Запасы вина вылиты или выпиты, а оборудование разбито. Новой власти вино ни к чему, и торговать им она не собиралась, хотя могла бы продавать за границу.
Неделю красноармейцы расселялись, нередко выбрасывая из своих домов местных жителей, и пили. У нас пострадало трое знакомых в разных краях города, все три семьи посреди ночи безжалостно выбросили из их жилья на улицу, позволив забрать с собой только смену белья. Одна из семей – Л., его больная жена, двое детей и живший с ними старик – перебралась в монастырь. Кельи приютили многих, пустовавшая обитель стала заполняться жильцами, не имевшими к монастырю никакого отношения, людям просто некуда деваться. Ночевать под открытым небом невозможно – снова наступили холода, морозы до пятнадцати градусов. Может, и больше, но мы не имели возможности измерить температуру, да и к чему?
Винные потоки замерзали, а вместе с ними замерзло и немало тех, кто прикладывался к бесплатному питью. На улицах творился кошмар, они были засыпаны мусором, битыми стеклами, обрывками прокламаций старых и новых, где-то валялись трупы животных, стаями бегали бродячие псы, охотясь на всех подряд.
Ни магазины, ни рынок не работали, хлеб не выпекался, во всяком случае, купить его было негде. Не работало вообще ничего. Все сидели по своим углам, прятались в погребах и подвалах, стараясь не попадаться на глаза людям с любым оружием и в любой одежде.
О том, чтобы идти в театр, не могло быть и речи. Я очень боялась, чтобы Павла Леонтьевна, Ира и Тата не вздумали именно в то время вернуться в Симферополь. Не жаль того, что отнимут, но могли и изнасиловать, и убить. В Симферополе царили анархия и насилие.
Мы мечтали о порядке, пусть жестком, но порядке. Мечтали и получили его.
Приказ о регистрации всех, кто служил в Русской Армии или работал на нее, последовал незамедлительно. Регистрацию все оставшиеся в Крыму, причастные к генералу Врангелю, должны пройти в трехдневный срок.
Это было понятно и возражений не вызывало. Даже из Севастополя уплыли не все, говорили, что барон честно признался, что содержать никого по ту сторону моря не сможет, жить будет не на что, союзники поддерживать Русскую Армию перестали. Не желая быть нищими на чужбине, немало офицеров, солдат и особенно гражданских остались. Остались и в Симферополе.