У евреев есть поговорка, что каждый отдельный еврей знает все лучше всех остальных людей. Но это о мнениях, а как со слухами?
Я поспешила по своим делам.
Крым – полуостров небольшой, Симферополь – город хоть и губернский, но тоже не Москва. К двадцатому году на полуострове собралось столько не знавших, куда деться, людей, что он казался муравейником. Как всегда, большая часть скопилась на побережье, все же там климат лучше. Но и Симферополю хватало, особенно в последние месяцы, когда с севера из Джанкоя подтянулись потоки беженцев, но на юг не ушли, веря заявлениям барона Врангеля, что Крым войска Русской Армии отстоят. Несколько дней назад делались именно такие бодрые заявления. А потом вдруг: эвакуация! Русская Армия не в силах удержать Крым, и покидает полуостров, с собой зовет всех, кто посчитает, что им оставаться смертельно опасно.
Но народ побежал за сутки до того, как прокламации и листовки заполнили все столбы. И вот через полтора дня после начала движения город казался вымершим, а значит, огромным.
Я уже замечала, что, когда холодно и на улицах мало прохожих, они выглядят много шире и больше. Тогда, в стылом Симферополе, особенно.
Вдруг вспомнила, что именно в дни эвакуации природа словно сжалилась над людьми и потеплело. Но никто на это не обратил внимания, не до погоды. Говорят, покидать родной дом в дождливый день – к скорому возвращению. Вчера люди уезжали в солнечную погоду. Не вернутся?
Собор Александра Невского блестел своими куполами.
Я остановилась. Помолиться бы, но как?
Совсем недавно с паперти этого собора звучали призывы уничтожить кровопийц-жидов. Теперь храм был закрыт – большевики не жаловали церкви, и священники кто бежал в Севастополь, как тот же яростный Востоков, кто просто спрятался дома в надежде переждать.
Священников нет, но Бог есть.
…Не могу молить – не православная.Защитит любовь пусть как броня.Господи, его спаси – и это главное!Если нужно – забери меня.
Я смотрела на купола и кресты, и пыталась представить, что с Андреем. Стало страшно. Тогда и родилось это четверостишье.
Однажды я слышала, как разговаривали две матери. Одна говорила о том, что готова собственную жизнь отдать Господу, только бы сохранил жизнь ее сына. Я готова была так же. Но зачем Ему жизнь иудейки?
Вторая убеждала, что смерти сына не боится, только бы знать, что Господь так решил, его из всех выбрал. «В руки Господа предаю его»…
Тогда мне показалось это совершенным кощунством, как можно соглашаться со смертью дорогого тебе человека, но теперь поняла, что женщина верила по-настоящему, верила, что если выбран ее дорогой мальчик, то не случайно, а избран, это не все равно.
Но разве бывают случайные смерти? С точки зрения людей бывают, а для Господа? Все в его власти – и жизнь, и смерть, значит, все не случайно.
Окончательно запутавшись в своих мыслях и замерзнув, я снова просила Всевышнего оставить жизнь Андрею. Говорят, любящее сердце чувствует боль любимого, мое ничего не чувствовало. Я убеждала себя, что с Андреем все в порядке. И у Маши тоже, она успела на нужную квартиру в Севастополе.
Сердце болело за всех – за Андрея в Севастополе, за Павлу Леонтьевну с Ирой и Татой, которые теперь неизвестно как вернутся в Симферополь, за своих родных, которые из Таганрога уплыли, а вот доплыли ли и куда – бог весть.
Это очень страшно – находиться одной и в неизвестности.
Я сходила в квартиру Маши и принесла оттуда продукты, решив до возвращения Павлы Леонтьевны и Иры с Татой пожить у себя, а переехать всем вместе. Снова походила по квартире, вспоминая, посидела за столом, посмотрела фотографии…
Чтобы не возвращаться в монастырь в темноте, торопилась собрать все, что стоило унести. Этого всего оказалось так много, что сразу не забрать.
Сложила продукты, какие нашла, добавила свечи, мыло и спички. Когда дело дошло до альбома с оставшимися фотографиями, на которых Андрей вместе с Полиной, оказалось, что взять его я могу только под мышку. Наученная горьким опытом предыдущей потери книги, я решила быстро отнести собранное и вернуться еще раз.
Взяла немного, но ноша получилась очень тяжелой для меня в том полуголодном состоянии. И все же я тащила.
Потом задумалась, почему бы не остаться на месте? Но где-то в глубине души чувствовала, что не смогу одна в этой квартире, с Павлой Леонтьевной, Ирой и Татой, пожалуй, смогу, а вот одна нет. Пока они не вернутся, поживу в монастыре. С дровами как-нибудь разберусь, а что кушать, у меня теперь есть. И даже мыло есть и свечи!
Если Павла Леонтьевна поддастся на уговоры и согласится переехать в Машину квартиру, то мы благополучно вернем все на место. А пока я перетащу все, что осилю.
Переноской нужно было заняться прямо с рассветом и не останавливаться, пока не упаду. Это я поняла довольно скоро.
Планировала еще за пару ходок перенести остатки продуктов, свечей и всякой всячины, включая керосин и теплую одежду, оставшуюся от Глаши. Обязательно альбом и вообще все, что могло напоминать об Андрее, часть Машиных книг.
Но ничего этого сделать я не успела…
Никакой битвы за город, как мы боялись, не было. Когда входили немцы, была канонада, дрожали стекла, их приходилось чем-то укреплять, заклеивать и даже затыкать окна всякой всячиной вроде старых одеял или подушек. Но тогда большевики сопротивлялись.
Русская Армия не сопротивлялась, видно, барон Врангель рассудил, что не стоит губить людей, если город и Крым все равно не удержать. Оставив только заградительные части (наверное, это отряды отчаянных, готовых погибнуть, чтобы дать время остальным отойти к Севастополю), Армия действительно отходила к портам.
Мы о том, что творится в Крыму, понятия не имели. Все сидели в своих домах, словно в норах, затихнув в страшном ожидании какой-то беды.
Андрей однажды сказал, что ожидание смерти куда страшней самой смерти. Так и с неприятностями, их ждать куда тяжелей, чем переживать. И тем не менее все норовят любые неприятности оттянуть, как и смерть тоже. Пусть что угодно, только не сейчас, не сегодня, не завтра, когда-нибудь потом.
Сделать еще одну ходку, чтобы забрать альбом, я уже не рискнула – в городе раздавались выстрелы и какие-то крики. К тому же осенью рано темнеет. Ничего, будет утро, пойду снова. Больше не буду сидеть на диване или стоять перед зеркалом, быстренько соберу еще одну коробку и вернусь.
В первый день после эвакуации ничего особенного не произошло, никто не врывался в дома, не выбрасывал полураздетых людей на улицу на холод, не забивал ногами. Собственно, и армии тоже не было, просто не было. Немного постреляли на окраинах и все. У многих уже зародилась надежда, что Красная армия пройдет мимо Симферополя сразу на Севастополь, догоняя Русскую Армию Врангеля. А потом сюда пришлют чиновников, которые наладят жизнь в опустошенном, брошенном городе, где оставались только гражданские.