Он не будет ни во что посвящен. Он сделает ровно столько, сколько я попросила. Он не задает лишних вопросов.
— Полагаю, тебе не хватает этого от меня?
Я отпила вина и чуть дернула уголком губ в улыбке.
— Полагаю, вы не мой брат.
— Я очень рад, что я не твой брат, — неопределенно сказал он, заставив меня гадать над смыслом этих слов.
— Быть моим братом — определенное преимущества. Никому не разрешено со мной столько спорить сколько ему. И обзываться… и… дурачиться.
— Не представляю тебя, чтоб ты дурачилась.
— Это весело. Мы валяем друг друга в грязи, он поднимает меня через плечо и швыряет обычно в Люшери, а я не могу вырваться.
— Не знаю, что более странно: то, что ты не можешь вырваться, и что ты называешь это дурачиться.
— Я же ассасин из семьи ассасинов, рано осталась без родителей. А у вас «дурачиться» означает что-то другое? У вас было счастливое детство при вашем отце? — спросила аккуратно я.
— Относительно, на сколько возможно. Но для в это понятие входило убежать от наставника, накидать лягушек в кровать сестрам, стащить меч у кого-нибудь из охраны.
— Стащить меч…
— Да-да, такие забавы. Когда проходил обучение в штабе ассасинов, чтоб получить военную подготовку, мы метали лезвия в…
— Где?
— Борделе.
— Они же запрещены! — воскликнула я, удивившись самой себе, что поддалась эмоциям и обсуждаю такие глупости.
— Официально. Разные лаундж-зоны не запрещены, чайные с кальянами. Там существует несколько видов меню.
— А лезвия метали зачем? И в кого там метать…
— Незаметно, бесшумно мимо девушек там, задевая их предметы гардероба, чтоб лямка сползла или юбка снялась.
— Ну вы и хулиган!
— Я таким больше не помышляю.
— Разумеется, ведь девушки сами готовы снять одежду в ваших покоях. Неужели это не скучно? Не надоело?
— Что именно?
— Когда-то каждый день, вернее каждый вечер или ночи, девушка сама приходит, и вам не нужно ничего делать даже для ее раздевания.
— Я иногда раздеваю их, если успеваю.
— Бедный король! Не успевает раздеть даму, ведь она раздевается сама, — рассмеялась я, почувствовав при этом дискомфорт в груди.
— Да, это все предсказуемо, и им нужен лишь факт ночи с королем, а не я сам. И ко мне не каждую ночь они приходят, если ты не заметила.
— Я не проверяю ваши покои каждый день, ваше величество.
— Я заметил, — усмехнулся он и прикрыл глаза. — Еще вина?
— Нет, благодарю.
Он забрал у меня пустой бокал и поставил на стол. А мне в руки дал папку с бумагами.
— Что это?
— Список семей сватающих дочерей ко мне.
— У меня есть такой.
— Нет, это список для меня. Что-то вроде резюме.
Я хихикнула и открыла. Тут были фотографии, рост, вес, состояние здоровья и, какой кошмар, зубов даже. Перечислены увлечения, количество ухажеров, любимый цвет и блюда.
— Вау! — протянула я. — Это поинтереснее чем досье из штаба. Хм… первый размер груди, — прочитала я у одной из девушек. — Но при небольшом росте в метр пятьдесят выглядит гармонично и аристократично. Это…
— Мерзко? — спросил Шафран.
— Да. Мне жаль их. Будто они кобылы племенные.
— Уверен, у них есть подобная информация обо мне.
— Очень подробная? — усмехнулась я.
— О, нет! Обсуждать то, что в штанах не принято.
— А то, что в лифчике принято?
— К сожалению. Я не в восторге от этого.
В покоях резко раздался стук, мы одновременно посмотрели в сторону двери.
— Заходите, — скомандовал Шафран.
В дверях показался распорядитель покоев Герберт. И какая нелегкая его принесла? Он хмуро глянул на меня, осмотрел тут все деловито, пока кланялся королю. Скользнул взглядом по моим рукам, держащим документы и дистанции на диване между мной и Шафраном. В его глазах заиграло удивление, а затем… что-то похожее на облегчение либо небольшую радость. Нет, ну он серьезно думал, что я тут раздеваюсь перед его величеством? Хотя, о чем это я. Герберта можно понять, мы сами недавно обсудили, чем тут занимаются девушки.
— Ваше величество, прошу простить меня за беспокойство. Но дело очень важное. Разрешите с вами наедине переговорить?
Я ничего не говорила, но приготовилась встать. Напрасно, однако.
— Можешь говорить в присутствии Николетт, Герберт.
Тот покосился на меня недоверчиво, выдерживал паузу, словно прикидывал можно или нет.
— Я… не осмелился бы вас беспокоить по пустяку. Но мне больше к кому пойти… и все же… я не очень хочу, чтоб разговор касался еще кого-то. Опасаюсь за… безопасность.
— Ты что же? Боитесь Николетт?
— Я не хочу ставить никого в неловкое положение. Я, действительно, удалюсь в покои.
— Останься, — мягко, но властно приказал Шафран, и я осталась сидеть на месте.
— Ваше величество, не сочтите за наглость, что беспокою вас по ерунде, но не к кому мне больше пойти.
— Я весь во внимании, Герберт.
— Одну из горничных дворца обвинили в краже и уволили. Понимаю, что нужно радоваться милосердию, что не казнили. Но девчонка ни в чем не виновата, клянусь.
Если бы я себя не умела контролировать, то я бы открыла рот. Нет… я бы от удивления закинула бы нижнюю челюсть в самые недра земли.
— О ком идет речь? — заинтересованно спросил Шафран, уже догадываясь, чье имя прозвучит.
— Латифа, ваше величество. Была одной из горничных Николетт. Но… я готов поручиться за нее. Она не виновата, ее подставили. Я уверен.
На долю секунды его взгляд метнулся на меня. Он считает, что я подставила Латифу, потому и не хотел при мне говорить. Считал еще раньше, что я хочу спать с королем, могу иметь влияние и ее действительно выгонят.
Либо, если она, правда виновата, то он ее выгораживает.
О, Судьба! Как все запутано! И почему я стала вспоминать госпожу Судьбу так часто? Может в этом есть какой-то знак? О, нет! Какой знак еще. Я не верю в знаки и даже не думаю о них.
То, как он опасливо на меня оглянулся. Либо он боится меня, что я раскрою все его грязные тайны, либо ненавидит за поломку судьбы Латифы. Которую, вообще-то, я не устраивала! Меня так раздражает, что почти все тут подозревают меня в чем-то.
Шафран молча смотрел на него, на меня. Я хотела бы поговорить с Гербертом, но без Шафрана. И я бы не хотела, чтоб сам король дал понять, что в курсе, что я пытаюсь что-то изменить. Я тяжело выдохнула, и сжала кулак. Шафран понял меня.
— Я изучу это, Герберт. И дам ассасинам разобраться, но… не разглашайся, что ты просил у меня это.
— Я думаю, что Герберту, также, не стоит распространяться