Нужно было срочно выезжать в Аризону!
Но ни выйти из отеля, ни просто сдвинуться с места я не мог. Мои мускулы были парализованы. Я лежал в постели, и у меня в голове творилось что-то невообразимое. Мои мысли все быстрее кружились вокруг все той же абсурдной фразы: «Во мгле без проблеска зари…» Мелькали какие-то незнакомые лица, слышались чьи-то бубнящие голоса. В конце концов я заснул.
18 декабря
Меня разбудил телефон. Часы показывали пять минут восьмого.
За ночь я отдохнул, ко мне вернулось прежнее самообладание. Шратт поступил правильно, отказавшись подчиниться моему приказу. Если бы не мои расшалившиеся нервы, я бы не обратился к нему с таким дурацким требованием. Хорошо еще, что он вовремя проявил характер.
Звонил Говард Донован. Поздоровавшись, он сказал, что Хлоя не желает видеть никаких врачей и просит меня приехать в Энсино. В голосе Говарда слышались умоляющие нотки. Он боялся, что у его сестры случится новый припадок.
— Я взял на себя смелость выслать за вами машину, — заключил он.
Я обещал приехать.
Затем позвонил Пальс. Он тоже хотел срочно увидеть меня.
Я сказал, что к ланчу буду в отеле.
Через сорок минут машина Донована привезла меня в Энсино.
Говард ждал меня на ступеньках парадного входа. За ночь его лицо осунулось, под глазами появились темные круги. Пробормотав что-то невнятное, он провел меня в спальню Хлои, причем всю дорогу держался поодаль, как будто чего-то побаивался.
В спальню я вошел один: Говард не решился еще раз показываться на глаза сестре.
Сквозь полузашторенные гардины солнечный свет узким косым лучом падал на шелковое покрывало необъятной испанской кровати. На розовой подушке лицо Хлои Бартон казалось особенно бледным. Она смотрела на меня спокойно, даже безучастно — как будто истратила все эмоции на вчерашний день и сегодняшнюю ночь.
На столике в изголовье стоял нетронутый завтрак. Там же лежали градусник и букет свежих цветов.
— Привет, — чуть осипшим голосом произнесла она.
— Чувствуете себя лучше, чем вчера? — спросил я, придвигая стул к постели.
Продолжая разглядывать меня, Хлоя осторожно коснулась моей руки. Ее пальцы были холодны, как лед; пульс едва ли достигал шестидесяти ударов в минуту. Ей бы не помешала инъекция кофеина.
— Кто вы? — спокойно спросила она.
— Патрик Кори, врач, — сказал я.
Хлоя по-прежнему не сводила с меня глаз.
— Вечером я вас испугалась, — прошептала она. — Вы говорили, как мой отец. И так же прихрамывали на правую ногу. И в точности воспроизвели его подпись. Но главное, вы сказали то, что знали только он и я!
Пытаясь скрыть смущение, она улыбнулась.
— Где вы слышали об этой коллекции почтовых марок? Отец не мог рассказать вам о ней!
— Зато я мог прочитать о ней в газетах, — ответил я, но Хлоя покачала головой.
— Нет.
Она посмотрела на стену и надолго задумалась, а потом произнесла так, словно разговаривала сама с собой, совершенно забыв о моем присутствии:
— Я знала, мой отец не умер. Знала, что он вернется — в той или иной форме, неважно! Я ждала его.
Хлоя резко повернула голову и взглянула на меня широко открытыми глазами.
— Уверена, вы сказали правду — отец и в самом деле не разговаривал с вами. Но теперь он действует через вас!
Она нашла объяснение вчерашнему феномену — и не сомневалась в том, что я понял ее мысли.
— Вы любили отца? — спросил я.
— Я его ненавидела, — ответила она. — И мне казалось, что на земле никогда не будет справедливости, потому что даже сам Господь Бог отвернулся от правды.
Хлоя приподнялась на локте. Ее глаза затуманились — остановились на какой-то точке, точно она вслушивалась в чей-то голос.
— Вам удалось нанять Фаллера, чтобы он защищал Хиндса, но вы не знаете, зачем это сделали! — с торжествующим видом воскликнула Хлоя.
Она вдруг расхохоталась. Я ожидал нового припадка, но его не последовало.
— Мой отец хочет спасти Кирилла Хиндса от виселицы, чтобы обменять его жизнь на ту, которую он загубил. Для него это так же просто, как заменить испорченный бифштекс или вернуть пару занятых долларов. Когда мне было семь лет, он в двух словах изложил мне свое мировоззрение: борьба за деньги у людей означает то же самое, что борьба за существование у животных. Богатый человек живет жизнью, равнозначной существованию нескольких бедных. Нанимая помощников, слуг, секретарей и советников, он успевает в короткое время сделать то, для чего бедняку понадобились бы целые годы. У состоятельного человека жизнь в сотни раз длиннее, чем у нищего. С помощью денег мы можем пережить других людей — во всех смыслах этого слова. Деньги это и есть жизнь.
Ее утверждение меня не удивило. Все нервные женщины склонны к мистике.
Много лет, страдая от отцовских притеснений, она ждала его старости, чтобы, в свою очередь, насладиться властью над ним. Но скоропостижная смерть избавила его от возмездия. Поэтому ей хотелось, чтобы он вернулся. Она не знала о мозге, живущем в моей лаборатории, но чувствовала, что Уоррен Горас Донован еще не покинул этот мир.
Я пошевелил правой рукой, прикусил губу — больно! Здесь сидел я, а не Донован.
— Настоящая фамилия моего отца — Дворак. Он родился в небольшом городке в Богемии, в тысяча восемьсот девяносто пятом году. Приехав в Америку, он сменил имя, поселился в Сан-Хуане и некоторое время работал грузчиком на фабрике скобяных товаров. У владельца магазина была дочь — потом она стала моей матерью. А у отца был один друг, единственный. Его звали Роджер Хиндс, он чинил оборудование.
Хлоя замолчала, вспоминая о своем детстве. Затем посмотрела на меня и сказала:
— О Роджере Хиндсе я услышала от матери и с тех пор ни с кем не разговаривала о нем. Даже Говард ничего не знает. Я хранила это в тайне, потому что любила свою мать — больше всех на свете!.. Но только я и Роджер Хиндс любили ее!
Ее голос задрожал.
В таком состоянии ей нельзя было волноваться. Поэтому я перебил Хлою:
— На той фабрике была налажена линия по производству складных ножей. Ваш отец выкупил ее и стал продавать ножи фермерам — с этого и начался его почтовый бизнес. Так писали в газетах.
Она усмехнулась.
— Но газеты не писали о том, что он начал этот бизнес с деньгами, занятыми у Роджера Хиндса — мужчины, которого любила моя мать.
Последние слова она произнесла с таким возмущением, точно этот мужчина принадлежал ей, а не матери.
— Роджер восхищался моим отцом, и тот сознавал свою власть над ним. Однажды, чтобы разорить своего счастливого соперника, он попросил у него денег — много, столько у Роджера никогда и не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});