Читать интересную книгу Эликсир и камень - Майкл Бейджент

Таким образом, прогрессия лежит совсем не в плоскости морали – в обычном значении этого слова. Это развитие от пассивности к усиливающейся активности – от интерпретации к Участию и энергичному воздействию. Это также прогрессия силы, могущества и возможностей. Под названием «символы Духов» Агриппа имеет в виду силы, обладающие апокалиптическим потенциалом – такие, которые в современном мире ассоциируются с расщеплением атома. Говоря об Агриппе, один из видных ученых современности отметил, что, «рассматривая магию, язычество и христианство как явления одного порядка, он наглядно демонстрирует, насколько опасной… была магия с точки зрения христианина»[162]. По мнению Фрэнсис Йейтс:

«Идеал мага эпохи Возрождения, «божественного» человека, наделенного силой воздействия на космос и способностью достичь универсального знания и власти – его образ очерчен в знаменитой речи Пико делла Мирандолы о достоинстве человека, – получает свою теоретическую основу у Агриппы, который написал учебник о том, как стать магом. Его «Оккультная философия» является самым известным пособием по магии эпохи Возрождения, включающим в себя магию Фичино… и каббалистическую магию, на которую впервые указал Пико и которая была развита Рейхлиным и другими каббалистами Возрождения»[163].

Фрэнсис Йейтс делает следующий вывод-.

«Мягкая, артистичная, субъективная магия Фичино, глубоко религиозная и умозрительная каббалистическая магия Пико не несут на себе никакой вины за ужасные применения магии Агриппы»[164].

Всего этого было вполне достаточно для создания определенного образа Агриппы, однако он к тому же обладал превосходным чутьем на внешние эффекты и тщательно следил за тем, какое впечатление он производит. В возрасте, слишком юном, для того чтобы считаться великим магом, он выполнял различные трюки, чтобы быть причисленным к их числу. Так, например, он вел оживленную – и иногда тайную – переписку с мыслителями и коллегами за границей, нередко из экзотических стран, а затем приписывал себе то, что они доверительно сообщали ему о демонах или духах. Он взял себе за правило везде появляться с черной собакой, поддерживая слухи о том, что за этим обликом скрывается его домашний дух. Реального Фаустуса, по слухам, тоже сопровождала собака, и этот факт еще больше способствовал отождествлению Агриппы с фигурой Фауста, разумеется, и три столетия спустя собака появилась в драматической поэме Гете как одно из обличий Мефистофеля.

При помощи подобных приемов Агриппа окружил себя завесой тайны и превратился в буквальном смысле слова в «легенду своего времени». О нем рассказывали массу вымышленных историй. Ходили слухи, что на постоялых дворах он расплачивается монетами, которые внешне выглядели как настоящие, но после его отъезда превращались в бесполезные раковины. Говорили, что у него есть магическое зеркало, в котором он способен видеть события, удаленные во времени или в пространстве. В этом зеркале граф Суррей, разлученный с женой, якобы увидел, что она тоскует по нему. В другом случае Агриппа в присутствии графа Суррея, курфюрста Саксонии, Эразма и других известных личностей якобы вызвал тень Цицерона, который (или которая) произнес перед собравшимися свою знаменитую речь.

Еще одна вымышленная история, датируемая концом шестнадцатого века, способна продемонстрировать, какое благоговение вызывала фигура Агриппы. Как-то раз во время отсутствия самого мага студент, снимавший комнату в его доме в Лувене, выпросил у жены Агриппы ключ от его кабинета или лаборатории. Получив доступ в святилище мастера, студент наткнулся там на книгу заклинаний и – в подтверждение того, как опасно бывает невежество, – вызвал демона, с которым не смог совладать. В одной версии студент тотчас умер от страха, а в другой демон – обратившись не к демонической, а к грубой физической силе – задушил беспомощного юношу. Когда Агриппа вернулся и увидел, что произошло, он, разумеется, не захотел, чтобы его обвинили в убийстве. По легенде, он вновь вызвал демона и приказал ему временно оживить мертвого студента. Ожившее при помощи нечистой силы тело вышло из дому и прошлось по рынку, чтобы все могли видеть юношу живым и здоровым. Затем злой дух улетел, и труп юноши упал на землю, так что его смерть сочли естественной.

Выдумки такого рода были типичны для окружавшей Агриппу атмосферы загадочности и для того образа, который он создавал у публики. Однако за всеми этими трюками и саморекламой шарлатана скрывался один из самых дерзких, оригинальных и мощных умов эпохи. Комментарии Агриппы к различным аспектам магии и философии герметизма и сегодня остаются основным источником информации, а влияние его книги не уменьшилось и по сей день. Невозможно читать, к примеру, Джойса или Томаса Манна, Хорхе Луиса Борхеса и Робертсона Дэвиса, а также многих других видных писателей нашего столетия, не натыкаясь на цитаты из Агриппы или на аллюзии с ним. Личность Агриппы оказалась достаточно харизматической, чтобы оставить след не только в своей эпохе, но и – в образе Фауста – в последующих столетиях.

Алхимия и медицина

Если Агриппа является олицетворением одного из обличий мага эпохи Возрождения, то другое его обличье воплощено в не менее выдающейся личности – Ауреоле Филиппе Теофрасте Парацельсе Бомбасте фон Гогенгейме, больше известном как просто Парацельс. У них с Агриппой было схожее мировоззрение, общие ценности, такие же герметические представления, однако трудно себе представить две более непохожие друг на друга личности. Если Агриппа был неприветливым, высокомерным, заносчивым, замкнутым и загадочным, то Парацельс отличался буйным темпераментом, общительностью, веселостью, склонностью к проявлению как необузданного гнева, так и привычек, напоминающих о Рабле или о шекспировском Фальстафе. Парацельс родился в 1493 году – через семь лет после Агриппы – на склонах Альп к югу от Цюриха. Умер он в 1541 году через шесть лет после Агриппы. Его отец был незаконнорожденным сыном опального швабского дворянина, бывшего командира тевтонских рыцарей, лишившегося как поместий, так и репутации. Получивший медицинское образование старший Гогенгейм хотел, чтобы сын пошел по его стопам, и Парацельс начал изучать медицину. В 1509 году в возрасте шестнадцати лет он поступил в университет Базеля. В 1513 году он покинул стены университета и отправился в путешествие, которое продлилось у него всю жизнь. В Эрфурте он познакомился с другом Пико делла Мирандолы Руфом Муцианом и поступил к нему в ученики. В 1516 году, незадолго до смерти Тритемия, Парацельс, как и гриппа, состоял учеником аббата-герметика.

Отличавшийся прямотой и агрессивностью, Парацельс быстро поссорился с медицинскими светилами своей эпохи и большую часть жизни был вынужден не только пропагандировать свои идеи, но и бороться с традиционными предрассудками влиятельных медицинских кругов. «Я задаю себе вопрос: как бы я мог научиться искусству медицины, если бы на земле не было ни одного учителя? Не существует иного способа, кроме как обратиться к великой книге природы, написанной рукой Господа»[165].

Книги Агриппы отличаются взвешенностью, беспристрастностью, отстраненностью и нередко стремлением держаться в тени. Парацельс же, наоборот, был в своих работах высокомерен, высокопарен, категоричен и претендовал на непогрешимость, а его эгоизм не знал границ. Без всякого намека на скромность или внешние приличия он критиковал взгляды на медицину Аристотеля, Галена и Авиценны, открыто заявляя о своем превосходстве над ними-.

«Я… Парацельс, утверждаю, что милостью Божией философский эликсир искали многими способами, и все эти попытки окончились одинаково. Гермес Трижды Величайший подошел к решению этой задачи своим способом… Каждый из них немного продвинулся в своем методе, но все они пришли к одному финалу. На этот раз я… наделенный Господом особыми талантами в данной области, которые каждый прочитавший этот величайший философский труд может пожелать повторить, чтобы следовать по моим стопам… посредством огня отделил правду от лжи. На этом пути был открыт свет Природы, который может показаться методом проб и ошибок, но только тому, чью дорогу освещает этот свет»[166].

Что касается влиятельных медицинских кругов той эпохи, то «древняя «Изумрудная скрижаль» содержит больше искусства и опыта в философии, алхимии, магии и тому подобном…»[167].

Открестившись от медицинских авторитетов эпохи, Парацельс принялся самостоятельно учиться искусству врачевания, создав в процессе этого обучения абсолютно новую медицинскую систему. Только в наши дни к этой системе стали относиться серьезно. Начав с основной и типично герметической предпосылки, что человек является частью природы и неотделим от нее, Парацельс попытался рассмотреть организм человека в его естественном окружении – такой подход в настоящее время называется «холистическим». Если – в соответствии с тезисом герметизма – все в этом мире взаимосвязано, то человек является микрокосмом космоса, а каждая человеческая черта, в свою очередь, является микрокосмом целого. Следовательно, человек должен рассматриваться как единое целое внутри некоего большего единого целого – живой организм, а не механизм, составленный из разных деталей. Парацельс считал, что для того, чтобы понять человеческий организм и его болезни, следует овладеть всей суммой знаний, понять весь космический контекст, в котором существует организм. Таким образом, знающий врач не может быть узким специалистом. Он должен быть также психотерапевтом (или его эквивалентом времен эпохи Возрождения), знатоком трав, ботаником, химиком, физиком, астрономом, астрологом, алхимиком, минералогом, металлургом, а также разбираться практически во всех остальных областях науки. Во всех этих знаниях главным фактором была природа – внимание к природе, наблюдение за природой, экспериментирование с природой, уважение к природе. Для Парацельса, как и для Агриппы, природный мир был живым организмом, который признавался таковым и требовал соответствующего отношения. Врачи, придерживавшиеся традиционных взглядов, не были способны понять это. Игнорируя природу, они опирались исключительно на рассуждения и логику, а иногда просто на домыслы. Парацельс говорил своим студентам в Базеле: «Врачу нужно не красноречие или знание литературного языка… а глубокое знание Природы и ее созданий… Если мне необходимо что-то доказать, я не стану цитировать авторитеты, а буду экспериментировать и рассуждать…»[168]