Чувство близости к отцу еще больше усилилось, когда Эмма открыла дверь его спальни. Северную стену комнаты украшало небольшое полотно, и, как только она вошла, картина тотчас привлекла ее взгляд — даже сгущающиеся тени не могли сделать тусклыми столь яркие краски. Казалось, эти краски сверкали каким-то внутренним светом; красные были как рубины, а синие обладали чистым цветом лазурита, из которого их пигмент и был получен.
На картине был изображен святой Георгий в костюме и латах эпохи Возрождения, и он пронзал копьем фантастического дракона на фоне горного пейзажа. А красивая женщина, стоявшая чуть поодаль, смотрела на защитника и избавителя с любовью и благодарностью. Эта картина Рафаэля была одной из многих, написанных на эту же тему, но отец категорически настаивал на том, что она — лучшая из всех подобных.
Эмма отвела глаза от полотна и посмотрела на постель, затем на стопку книг на столе. Грудь ее сдавило ужасной болью, будто на сердце навалилась невыносимая тяжесть. Эмма подошла к полотну и сняла его со стены. Она уже была готова унести его, когда что-то в обстановке комнаты насторожило ее…
О Господи, где же остальные картины?! Ведь тут должны были висеть еще две — небольшая картина Боттичелли (на мифологическую тему) и портрет кардинала кисти Себастьяно[6]. Папа продал большую часть своей коллекции, чтобы выделить средства на переезд на Албемарл-стрит, но эти все-таки сохранил.
Эмма положила картину Рафаэля на стол и заглянула под кровать, потом поискала в гардеробе. После чего прошла в гостиную, чтобы проверить, нет ли там полотен. Однако она ничего не нашла, стены были пустые.
Но если Рафаэль остался на месте, то, значит, и остальные картины не были украдены. Ни один вор не стал бы оставлять на месте самую вожделенную добычу. «Должно быть, отец все-таки продал эти две картины», — решила Эмма.
Она вернулась в спальню за картиной Рафаэля, теперь уже уверенная в том, что папа пытался выкупить Роберта. Но возможно, что-то у него не сложилось… Что же касается Рафаэля, то с ним все было ясно. Отец не продал эту картину, потому что считал, что не вправе продавать ее. Когда-то он купил Рафаэля для их с Робертом матери, своей жены, а та, в свою очередь, сказала, что после их смерти картина должна перейти к их дочери, то есть к ней, Эмме.
В своей комнате она бережно завернула картину в полотно и положила на дно своего саквояжа. И весь вечер думала о том, как добиться свидания с людьми, умеющими всегда оставаться невидимками.
В эту ночь Эмма почти не спала. Присутствие мистера Диллона в каретном сарае неподалеку предотвращало опасность вторжения, но не могло отогнать воспоминания — она вспоминала отца и брата, вспоминала те времена, когда они в последний раз были все вместе…
А потом Роберт отправился в путешествие, из которого не вернулся. Перед отъездом брата между ним и папой возникла небольшая размолвка, о которой она вспомнила теперь. Она находилась в саду, но слышала их необычно громкие голоса. А на следующий день Роберт сообщил ей, что скоро отправляется на континент — купить свою первую коллекцию картин, которую он намеревался выставить на продажу на аукционе «Дома Фэрборна» как собственную.
Но похоже, брат так и не приобрел коллекцию. И его не было на том корабле, который, возвращаясь из Италии, пошел ко дну.
Куда же он тогда отправился? Он ведь покинул Англию. Или нет?
Эмма решила, что обязательно должна это выяснить. Завтра она отправится в деревеньку и найдет способ поговорить с теми, кто мог что-либо знать о контрабандистах. И она добьется своего, даже если ей придется прибегнуть к подкупу.
Миссис Норристон вернулась на следующее утро, а Эмма к тому времени уже спустилась к завтраку. Пожилая дама дождалась, когда хозяйка закончит есть, потом, нахмурившись, сказала:
— Ладно, хорошо. Но вы должны вести себя так, как я скажу, ясно?
Эмма тут же кивнула:
— Да, конечно.
— Завтра в одиннадцать часов пойдете в деревню, в паб «Меч принца». Не надевайте слишком хорошей одежды. Не приезжайте туда в карете и не берите с собой кучера. Так мне велели вам передать. Просто приходите туда и ждите.
Эмма снова кивнула:
— Да, так и сделаю.
— И лучше приходите не с пустыми карманами, — продолжала миссис Норристон. — Возможно, вам не понадобятся деньги, но следует иметь их при себе.
— Принесу все, что у меня есть. — Эмма потянулась к миссис Норристон и взяла ее за руку. — Поверьте, все будет хорошо, не беспокойтесь. Я очень благодарна вам за помощь.
Миссис Норристон тяжко вздохнула и, сокрушенно покачав головой, молча направилась на кухню.
На следующий день Эмма надела коричневую накидку поверх розового платья и простенькую соломенную шляпку. Все эти вещи оставались в доме после ее последнего приезда сюда, и, надевая их, она снова вспоминала об отце. Нахлынувшие воспоминания были настолько живыми и яркими, что временами ей казалось, будто она слышит шаги отца в соседней комнате.
Стиснув зубы и стараясь справиться с волнением, Эмма вышла из дома и прошла пешком до деревни. Почти все дома тут обветшали и явно нуждались в покраске и побелке. Однако даже при самых ветхих и маленьких домиках имелись небольшие сады. Жили в деревне в основном рыбаки со своими семьями. Впрочем, были тут и несколько торговцев, без которых никак нельзя обойтись.
Эмма прошла по главной улице, и некоторые из жителей, те, что узнали ее, вежливо здоровались с ней. Остановившись возле паба «Меч принца», девушка заглянула в окно. В этот час людей в заведении почти не было, а человек, сидевший у окна, мельком взглянул на Эмму и тотчас же потерял к ней интерес.
Прежде она не бывала в пабе, так как это место считалось неподходящим для девушек вроде нее. Эмма подумала, что лучше бы контрабандист назначил ей встречу… да хоть на кладбище! Но выхода не было — не уходить же…
Собравшись с духом, Эмма вошла, и несколько завсегдатаев, сидевших за столиками, не обратили на девушку внимания. Хозяин же едва взглянул на нее. Эмма выбрала стол подальше от окна и, усевшись, приготовилась ждать.
Прошло добрых десять минут, а она все сидела в одиночестве под низким бревенчатым потолком. Наконец дверь открылась, и в зал вошел худощавый мужчина. Никто не обратил на него внимания, а он тотчас же направился прямо к столу Эммы и сел на скамью напротив девушки. Она взглянула на него с удивлением. Контрабандист представлялся ей старым, седым, с обветренным красным лицом, а этот…
Сидевшему напротив мужчине было, наверное, чуть за тридцать. В своем длинном коричневом сюртуке и небрежно повязанном шейном платке он выглядел почти франтом. К тому же у него были ухоженные усы и короткая бородка, а из-под густых темных бровей внимательно смотрели голубые глаза.