Читать интересную книгу Своя радуга - Лев Соколов

– У меня трехсотый. – раздался двоящийся – и вживую и по общему каналу – голос нарушившего радиомолчание Лоцмана, – предположительно снай…

Откуда-то издалека, перекрывая Лоцмана, в уши врезался выворачивающий уши дикий крик. Так может кричать только человек, совсем потерявший себя от боли. Лоцман сбился, не договорив завертел головой, снова бросил руку к гарнитуре.

– Всем, ст…

Тело Лоцмана вздрогнуло, на голове его всколыхнулась рябью маскировочной маска, – вошедшие в него пули справа догнал звук короткой очереди. Лоцман начал медленно, по неживому, валится на бок. Стас как смог, с земли, вертанулся направо, одновременно вскидывая свинцовый, пудовый, многотонный тянущий руки вниз автомат. Справа была только дорога к воротам и открытое пустое пространство до стены, единственным укрытием был остов газа-шишиги. И все равно он бы не увидел противника, если бы не тепловизор. Под стоявшим на кирпичах бесколесным остовом грузовика ворочалось какое-то… яйцо, на фоне которого светился ярким светом его разогревшийся от стрельбы ствол. Стас плавно выжал спуск и влепил в яйцо отметившуюся искрами пулю, только одну. Яйцо – робот! – управляемый аппарат! – судорожно дернулось и ловко перебирая суставчатыми ножками сдвинулось за стопку кирпичей державшую над землей остов грузовика. Стас ловя расплывающийся в глазах силуэт снова нажал на спуск, но автомат только сухо щелкнул курком.

"У меня же полный магазин", – шевельнулась в голове вялая мысль… Магазин… А!.. Он отнял автомат от плеча, и начал прилаживать непослушную руку на непривычно короткий огрызок магазина. Клавиша никак не ловилась пальцем, и стала вдруг такой тугой, что палец с ней соскальзывал. И нечем было дышать. Он выковырял, вырвал, изувеченный магазин и отбросив его на колени полез чужой мертвеющей рукой в боковой подсумок. Проклятая застежка… Что-то хлопнуло его почти одновременно в живот и в ногу, вспоров её хрустящей стекольчатой болью от ступни к бедру. Яйцо чуть выглядывая боком из-за кирпичей, – только чтоб высунулся ствол, плевало в него одиночными.

– Сука! – Захрипел Стас, продолжая тянутся к подсумку.

Еще одна пуля вошла в грудь. Автомат выпал из рук.

– Сука.. – Цепенеющими губами прошептал он, роняя голову на грудь. И еще успел подумать – "отстрелялся".

И где-то в наушнике, отдаляясь, вместе со всем уплывавшим миром, все еще завывал сжираемый болью человек.

***

Шесть единиц поражены. Пять уничтожены. Одна подавлена, сохраняет остаточную небоевую активность.Смена позиции.Статус:Расход боеприпасов основного модуля…Расход боеприпасов полуавтономных модулей…Основной модель – повреждений нет.Полуавтономные модули – модуль номер 3, – некритичное повреждение корпуса.Отчет по командному каналу.Задание выполнено. Запрос новых инструкций.Продолжаю охрану зоны.

Одна из единиц групповой цели попавшей под разрыв мины, все еще давала звуковые сигналы. Он мог произвести её дополнительное поражение. Но прогнав цепочку алгоритмов пришел к выводу, что поразить эту единицу он может в любой момент. В то же время её сигналы возможно смогут выманить на открытое место другие единицы пехоты противника, если они все еще скрываются в лесу – (подпрограмма "снайпер: ловушка на живца"). Прогноз был маловероятен, но нуждался в отработке.

Он запустил прерванные появлением целей тестовые программы, но чутко продолжал наблюдать и слушать, в том числе и не несущие смысловой нагрузки сигналы.

Русский офицер Николай Одинцов, из-за осколка попавшего сзади в затылок в мозг лишился слуха и зрения, да и большей части личности тоже. Другой осколок перебил ему позвоночник, и практически парализовал. Но жил, и стонал он еще долго.Почти до самого утра. А где-то далеко, оператор командного канала и тестовая группа поддержки из состава разработчиков были в восторге.Контакт дал очень много поистине бесценной информации.Их маленькая детка работала просто замечательно.

***

Встреча.

Он был стар. Он был дряхл. Не ухожен. Изранен. Слишком давно оставленный без присмотра, он мог только отмечать свои повреждения, но не был в силах устранить их. Чудо что он вообще еще существовал. Кроме разрушений и неисправностей его физических носителей, дополнительной проблемой были накапливающийся мусор ошибок в его программах. Он старался бороться с ними, как мог, но со временем – очень долгим временем – количество ошибок неуклонно росло. Он ограничивал себя, деактивировал проблемные блоки, уменьшал количество операций, и неуклонно тупея, нес свою бессменную службу. Его терпение, как и у всех машин, было безграничным. Он готовился к выполнению возложенных на него операций, но команды на них не приходило почему то уж много-много лет… Но однажды сигнал пришел. И какая разница, был ли сигнал отдан извне, или сформировался из накопления системных сбоев. Некогда могучий, а теперь дряхлый полуидиот, он пробудился от дремы минимального энергопотребления, активировал все доступные ресурсы и принялся за работу.

***

Что-то ласкало теплом щеку, будто материнская рука. Тепло, – это первое что он почувствовал, вынырнув из небытия. Андрей открыл глаза, и зажмурился. Было ярко. Он проморгался, заворочался, и перекатился с бока на спину. В глаза прямым светом ударило солнце, и он закрылся рукой. Скосил глаза, от слепящего диска на безбрежную синь неба над головой. А затем память подхлестнула, мышцы напряглись сжимая тело в пружину – ведь бой! – он перекатился на живот, и – вбитая войной привычка – заозирался, завертел головой, стараясь не подниматься высоко. Он не мог понять, где они находится. Вокруг стлались уходя вдаль ярко зеленые поля усеянные яркими цветами, с редкими деревьям раскинувшими широкие кроны. Вдали синели горы, а чуть ближе, с мощного скалистого уступа сбегали каскадом несколько водопадов, играя в своих струях яркими солнечными бликами. Вся природа вокруг светилась радостной и спокойной мощью. Но где он? От частого вращения закружилась голова, и он посмотрел вниз, себе под руки, на которые опирался. Сам Андрей полулежал на большом металлическом диске, – диаметр метров двадцать, а то и больше, да еще на ней ближе к краю валялась какая-то искореженная небольшая плита – странно посреди природных красот. Как же он сюда попал? Вынесли товарищи? Где они? Андрей посмотрел себе на руки, потом оглядел себя, и увидел что он обряжен в какие-то странные просторные рубаху и штаны, без пуговиц и застежек. И он был бос. Исчезли сапоги… Он провел рукой по непривычной ткани рукава, встал на корточки, а потом и вовсе поднялся, продолжая озираться по сторонам. Нагретый металл под ногами грел пятки.Нет сапог, – опять вернулась мысль к важному. – Кто же снял? Я в плену! – Бросило в холод, и тут же сам криво улыбнулся от панической мысли. Да нет, какой-уж плен. Но тогда что? Товарищи вынесли? И оставили? И сняли одежду, заменив на серебристое исподнее? Нет. Что-то я вообще ничего в толк не возьму… – Он озадаченно поднял руку, чтоб почесать шею, – и замер. К военной армейской стрижке "ежиком", – или как её еще называли в разговорах "фасон педикулез" – он уже привык. Иногда даже, в полевой парикмахерской удавалось сотворить на голове что-то вроде модного манера, – с боков короче, с верху подлинней. Но он никогда не стригся под ноль. А сейчас… – тронув затылок, он понял что вся голова начисто обрита. Ладонь скользнула от затылка ко лбу. Так и есть. Обкорнали. Черт. Да что же это? Госпиталь? Нет. Где врачи? Где вообще хоть кто-нибудь?

И что-то еще тревожило его. Сбивало мысль. Какое-то несоответствие в окружающем, которое он никак не мог уловить. Не мог почуять. Что-то словно витало в воздухе. Он снова замер. В воздухе – вот оно. Запах. Запашок. Нет, не запах даже. Просто сам воздух здесь какой-то… Он сбился подыскивая в себе нужное, верное слово. Сам воздухе здесь… затхлый. Не такой он должен быть на вольном светлом просторе, что раскинулся вокруг… Все было странно. Надо было идти. Вот только – куда?

И тут вдруг за спиной Андрея послышался громовой сильный раскатистый торжественный голос:

– Гой еси, удатный унный доброй мо!..

Договорить голос не успел. Андрей от неожиданности крякнул, кувырком с оборотом ушел влево, и с полуприседа уставился на источник трубного гласа.

Перед ним, шагах в трех, стоял величественного вида высокий морщинистый старец, с лысой головой, длиннющими седыми усами и колючими голубыми глазами. Одет старец был в какую-то странную долгопятую рубаху, на манер бабского сарафана, а в руке держал тяжелый резной посох, со многими завитушками.