дом и вышел на улицу.
Идя по полю к деревне, Григорий Петрович немного пришел в себя. «Прежде всего надо узнать, что с Макаром», — решил он и свернул на тропинку, ведущую к дому Яшая.
Самого Яшая дома не оказалось, его увел с собой брат Макара Александр на поиски Чачи.
— От зависти, от зависти кто-то сглазил Чачи, — всхлипывая, жаловалась Яшаиха, — От зависти кто-то отвел се сердце от Макара.
— А Макар приезжал сюда? — спросил Григорий Петрович.
— Макар-то не приезжал, говорят, он голову разбил… Ой, боже, боже мой, кто ж мог подумать, что Чачи так сделает!..
«Значит, Макар жив! Самого страшного не произошло. Ну, а все остальное как-нибудь уладим», — подумал Григорий Петрович, и ему стало легче, словно с плеч свалился тяжелый камень.
Григорий Петрович вернулся домой, когда часы в его комнате пробили одиннадцать. Он тихо отпер дверь, осторожно заглянул в спальню.
Чачи еще спала. Нежным румянцем розовели щеки. Волосы разметались по подушке. «Как она красива!» — подумал Григорий Петрович и сделал несколько шагов к кровати. Чачи открыла глаза и улыбнулась. Но вдруг в глазах ее промелькнул испуг, как будто она что-то увидела за спиной Григория Петровича.
Григорий Петрович обернулся: в дверях спальни стояла Тамара.
— Та-ак, Григорий Петрович… Вот вы какой, оказывается. Я и не подозревала. Вот какова ваша любовь.
Тамара резко повернулась и пошла к выходу.
— Тамара, послушай!
— Замолчите! Я ничего не хочу слышать! Я больше верю своим глазам… Ах, какой же ты подлец!
— Тамара!.. Послушай!.. У нее несчастье…
— Видимо, от горя она так улыбалась тебе? Ах, подлец, — подлец! Я из-за тебя отказала князю Махтиарову, а ты положил в свою постель какую-то грязную черемисскую девку!
Тамара схватилась за голову и выбежала…
Григорий Петрович прислонился к косяку. Что это — сон или явь?
Из спальни показалась Чачи, она дрожала от страха.
— Григорий Петрович, она выдаст меня!
Григорий Петрович очнулся, посмотрел на Чачи, потер лоб ладонью и тихо сказал:
— Не бойся.
1936 г. Йошкар-Ола
КНИГА ВТОРАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Чачи не поверила Григорию Петровичу. Если ей нечего бояться, тогда почему же он сам так взволнован и бледен? Чачи заплакала. Она еще многого не знала в жизни, но что за убийство ссылают в Сибирь, на каторгу — это она знала.
«Я убила человека! Теперь для меня все кончено, — думала Чачи. — Теперь не спастись от беды».
Григорий Петрович взял себя в руки и сказал как только мог спокойнее и ласковее:
— Нс бойся, Чачи, Макар жив. Александр Чужган приезжал к твоему отцу и сказал, что Макар только расшибся. Пока ты спала, я ходил к вам домой.
Чачи облегченно вздохнула. Но тут же подумала: «Макар жив, он не отступится от меня. Нет, нет! Лучше умереть, чем возвратиться к нему!» И на душе у девушки стало тяжелее прежнего.
— Григорий Петрович, я умру, а к Макару не вернусь!
— Успокойся, Чачи. Думаю, что тебе не придется к нему возвращаться. Конечно, если бы все зависело только от Макара, он бы постарался вернуть тебя. Но Чужганиха ни за что на это не согласится. По их понятиям, ты их опозорила… А теперь хватит об этом: приедет твой отец, тогда все узнаем. Как говорят русские, утро вечера мудренее…
— Куда он уехал?
— Разве я тебе не сказал? Они с Александром Чужганом поехали тебя разыскивать.
— А мама что?
— Тоже горюет, только по-своему: говорит, что кто-то сглазил тебя, отвел твое сердце от Макара. Ну, ладно, ведь мы с тобой сегодня еще не обедали, а времени уже много. Сейчас поставим самовар, сварим яиц.
— А вода есть? Где ведра?
— Я сам схожу по воду. Пока незачем людям знать, что ты здесь.
Последние дни Григорий Петрович очень страдал, но рядом с ним. не было никого, с кем бы он мог поговорить откровенно, кому бы он мог излить душу. Поэтому теперь он не удержался и за чаем начал рассказывать Чачи про свою жизнь и про то, что его мучит теперь.
Чачи, хоть и была простой деревенской девушкой, прониклась к нему сочувствием. С нею самой случилось большое несчастье, а людям, попавшим в беду, легко понять друг друга. Правда, Чачи понимала не все «из того, что говорил Григорий Петрович, но внимательно слушала его.
Григорий Петрович рассказывал, словно листал книгу своей жизни. И с каждой новой страницей этой книги Чачи все сильнее тянулась душой к Григорию Петровичу. Вот он дошел до последней страницы, и, забыв про собственные невзгоды, Чачи почувствовала к нему такую глубокую жалость, которая, бывает, становится началом более нежного чувства…
Стенные часы пробили четыре раза.
— Теперь я, пожалуй, прилягу, ненадолго, что-то ко сну клонит, — сказал Григорий Петрович. — Разбуди меня часа через два. А ты посмотри картинки вот в этой книжке или еще как-нибудь скоротай время.
Григорий Петрович дал Чачи большую книгу в толстом переплете, а сам пошел в спальню, повалился на кровать и сразу заснул. Он чувствовал себя совсем больным, так как уже несколько ночей почти не спал.
Оставшись одна, Чачи убрала со стола, вымыла посуду, подмела в комнате. Потом взяла книгу.
Каких только картинок не было в этой книге! Больше всего Чачи понравились картинки, изображавшие разных зверей и птиц. Вот сумели нарисовать — как живые! И что-то написано, наверное, что-нибудь очень интересное… Но Чачи не умела читать.
Чачи закрыла книгу и села возле окна. В окно ей видно ржаное поле. Рожь поспела. Поле колышется, будто ходят по нему волны. Посреди этого желтого моря, темнея то тут, то там, видны сжатые полоски. На поле, как муравьи, копошатся люди. В эту пору и стар и млад — и мужчины и женщины — все в поле. Жнецы, наклонившись, захватывают рожь в горсть, срезают и, набрав сноп, кладут его в ряд, поддерживая колосья серпом. По густой ржи срежешь две-три горсти — и сноп готов. Такую густую рожь Чачи приходилось жать, когда она нанималась работать к богачам. На полосках бедняков густая рожь не родится,