За дверью спальни послышалась какая-то возня и Эльза выскочила, чтобы узнать, в чем дело. Когда она вернулась, то держала в руках два конверта.
— Ваше величество. Вам послания: одно от вашего брата его величества короля Фридриха, а второе из Дании. Судя по траурным лентам, его величество король Кристиан скончался. — Эльза протянула письма королеве. Луиза взяла конверты и задумалась.
— Да здравствует король Фредерик, — она скупо улыбнулась. — Его шлюшка жена больше не родила ни одного сына на стороне?
— В живых у королевской четы остались только две дочери, — ответила ей Эльза.
— Ни одна из которых к Фредерику отношения не имеет, что, возможно и к счастью, ну кто у этой вечно пьяной скотины, который собрал уже все дурные заболевания, какие только известны человечеству, может родиться? — Луиза снова задумалась. — Мне нужно написать два письма. Одно с выражением сочувствия бедняге Фредерику, а второе фон Мольтке. Этот проходимец, насколько мне известно, все еще является главным фаворитом короля и участником всех его забав. А еще он очень сластолюбив, его несчастная жена постоянно ходит на сносях, как какая-то крестьянка. А сластолюбие стоит денег. Нет, мне нужно написать три письма. Нужно затребовать у Петра еще денег, и предупредить, что еще три-четыре года и обескровленная Дания будет отдавать части своих территорий, на которых жители уже не просто бедные, а погрязли в нищете, в качестве оплаты гигантских долгов. — И Луиза хищно улыбнулась своему отражению. — Нам есть, кого опасаться в свите Фредерика? — она повернулась к Эльзе.
— Если только Йохан Бернстроф вернется из Парижа, где сейчас находится в качестве посла. Он славится своим хладнокровием и любовью к родине и людям, ее населяющим. Его выслали из страны назначив послом сначала в Вену, а потом в Париж по настоятельной просьбе королевы, очень уж граф мешал ей разбазаривать казну на свои прихоти. Бернстроф, наверное, единственный, кто сумеет противостоять Фредерику и вытащить Данию из той ямы куда ее загнала королевская семья. И у нас никого нет в Париже, ваше величество, кто мог бы помочь справиться с этой угрозой. — Добавила Эльза.
— Зато у Петра есть. Мадам Помпадур на последнем балу весьма лестно отозвалась о молодом императоре. Уж не знаю, где они пересеклись и когда, но факт остается фактом. Так что Бернстроф — это проблема Петра. Надеюсь, он сумеет ее решить.
* * *
Мы готовились переезжать в Москву. Тянуть дальше я просто побоялся, мне не нравилось состояние Марии. Она как-то очень тяжело переносила беременность. Если, в то время, когда она вынашивала Пашку, ее только рвало по началу, то сейчас Маша часто жаловалась на боли в спине, и на отеки на ногах. Это меня тревожило. Хоть из меня акушер, как из Ушакова танцовщица стриптиза, но даже я со своими скудными познаниями понимал, что так быть не должно.
Возле Марии постоянно находились Фролов и Павел Захарович Кондоиди. Последний оказался рьяным почитателем Флемма. Он использовал его наработки в сочетании с личными наблюдениями и активно внедрял в практику гигиенические мероприятия как в госпиталях для раненных и персонала, так и в действующей армии.
Поставив их двоих возле жены, я поручил ее жизнь лучшим на этот момент лекарям Российской империи. Вдобавок ко всему, начал часто замечать, что они разрабатывали черновик новой медицинской реформы уже вдвоем. Когда Мария не нуждалась в их присутствии, они сидели за столом голова к голове, обложившись книгами и свертками и писали. Стопка исписанной бумаги начала меня ужасать. Надеюсь, они не переусердствуют и выберут наиболее важные пункты из того миллиона, что уже накропали, а не свалят все это мне, мол, читай, государь и выбирай, вон у тебя какой выбор.
В кабинет, где я уже час медитировал, не прикасаясь к бумагам, неслышно вошел Бехтеев.
— Ваше величество, донесение от Ласси, — и он протянул мне вскрытый пакет.
— Ну, наконец-то, — буквально выхватив у него из рук пакет, я вытащил листы донесения и погрузился в чтение. Через пятнадцать минут, продравшись через не самый лучший почерк ирландца, я задумчиво посмотрел на Бехтеева. — Что они сделали? — и снова схватился за бумаги. Когда же закончил чтение, долго смотрел на секретаря. — Ты читал? — он неуверенно кивнул. — На хрена они поперлись всю Пруссию захватывать, поселение за поселением?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мне кажется, чтобы выманить Фридриха из той дыры, в которой тот засел, ожидая подкрепление, — неуверенно предположил Бехтеев.
— Да эти придурки таким образом скорее выманят австриячку! Мария Терезия лично явиться к Ласси, чтобы узнать, что это за нахер, и почему он так вольно союзников через одно место кидает! — я схватился за голову лихорадочно соображая, что же делать. Из донесения было ясно, что Ласси, то ли от скуки, то ли от того, что волнение не давало спокойно сидеть на жопе ровно, пошел захватывать Пруссию. Благо, сопротивление мало кто мог в этот момент ему оказать. Вот только, мало захватить, надо же еще и удержать, а вот с этим могут возникнуть проблемы — людей не хватает, так что он просит прислать армию в помощь. Но принижать достижения армии сейчас было нельзя. Ни в коем случае нельзя. Они же только вкус побед почувствовали. А с Ласси я потом шкуру спущу. Как одни останемся, так я его и освежую. Козел кельтский. Кровь предков, видимо, взыграла и жить спокойно не дает. Так, спокойно. Вдох-выдох. У тебя скоро коронация, можно на это списать, мол, подчиненные своим рвением подарок решили преподнести. Все равно раздел территорий по мирному договору будут учитываться. — Так, немедленно, пиши приказ Салтыкову — пусть оставляет в Дрездене достаточное для охраны города количество солдат и прет на всех парусах в Берлин. Так, у нас в доступной близости имеются полки?
— Семеновский и Преображенский совсем поблизости, два в Ревеле, остальные немного дальше, — четко отчитался Бехтеев.
— Значит, Семеновский с Преображенским посылаем к Ласси. Один полк снимаем из Ревеля. Он становится в Польше в качестве резерва. Если Понятовский вякнет что-нибудь против, то я брошу Пруссию и возьмусь за Речь Посполитую всерьез. Они нам еще за Смуту не полностью ответили. Так, выполняй, а мне нужно письмо одной красотке написать, поинтересоваться ее здоровьем да про здоровье брата спросить, как он там, не кашляет ненароком? — я схватил ручку, выдернул лист и принялся сочинять письмо Луизе Ульрике. Где-то в середине вынужден был прерваться, потому что зашел Бехтеев, неся пакет, перевитый черными лентами. — Это еще что?
— Король Дании умер, ваше величество, — сообщил он, протягивая мне письмо. Я медленно опустил ручку.
— Вот оно что. Как интересно, но как совершенно не вовремя. Неужели не мог подольше потерпеть? — я задумчиво посмотрел на недописанное письмо. Если все пойдет, как планировала Луиза, то одного она точно не учла, Георга Английского. Уж кто-то, а этот не упустить шанса кусок пожирнее отщипнуть, чисто по-родственному. Как-то все сразу навалилось. Но это закон подлости в действии. Его еще законом Мерфи особо образованные люди зачем-то называют.
— Ваше величество, — из раздумий меня вырвал немного обеспокоенный Бехтеев.
— Ничего, — я улыбнулся одними кончиками губ и снова поднял ручку. — Сначала Пруссия. Все остальное может подождать. Да, пускай еще один гонец готовится теперь уже в Голландию. Пора бы австриячке нервы слегка пощекотать. А то, как-то несправедливо получается: вся Голландия полыхает в бунте черни, одни Австрийские Нидерланды стоят в сторонке. Не по-людски это, надо бы поправить положение.
— А не получится так, что Австрия пошлет на усмирение голландцев как раз ту армию, которая возле Силезии Фридриха караулит? — Бехтеев умел задавать очень здравые вопросы.
— На то и расчет. Если Мария Терезия именно эту армию сразу пошлет в Нидерланды, и Фридрих, воспользовавшись ситуацией, выскочит, чтобы попытаться без потерь на первоначальном этапе вернуть себе Берлин, то так тому и быть. Ну а там все будет зависеть от Ласси. Дай бог он сумеет одержать победу в одиночку, без союзников, тогда и разговор при заключении мирного договора совсем другой пойдет. Самое главное, чтобы австрийцы карты Румянцеву не смешали. Ну, поди, Петька сумеет разобраться, что к чему.