просто на желании.
— Я знаю. — Поднял ее сумку повыше вместе со своей, неся обе, как подобает джентльмену. Я не был джентльменом. Но изо всех сил старался, чтобы она этого не поняла.
— Это же на противоположной стороне города от того места, где ты живешь.
Я замер.
— Откуда ты знаешь, где я живу? — С тех пор, как несколько месяцев назад произошел инцидент с кровью, я старался держать в тайне все, что касалось моей семейной жизни. Мне слишком нравилась Олин, чтобы дать ей понять, что я не такой прямолинейный ребенок, как другие в нашем классе. Мне нравилось, что она любила меня за то, какой я. Мне понравилось, что в ее глазах не было жалости. Никакой печали. Никакой благотворительности.
— Я не знаю, — она вздохнула, привыкнув к тому, что я отвлекаюсь на темы моего здоровья и дома. — Но я не слепая и не глупая, Гил. — Подойдя ко мне, она вложила свою руку в мою.
Как и в первый раз, когда она это сделала, я подпрыгнул и втянул воздух, не привыкший к таким добрым прикосновениям. Не готов к этой дикой потребности требовать большего.
Прикосновение Олин успокоило что-то сломанное внутри меня, но это также обрекло меня на еще большую боль, которую можно себе представить.
Обуздав смятение в животе, я прилично сжал ее пальцы.
Какое-то время мы гуляли, прогуливаясь по причудливым кварталам и под ухоженными деревьями, прежде чем она пробормотала:
— Я знаю, тебе нелегко, Гил. Я не собиралась спрашивать, но… — Она потянула меня к остановке на обочине какого-то красивого белого дома с красивым белым забором. — Я беспокоюсь о тебе. Кто причиняет тебе боль? Твой отец? Твоя мама? Ты же знаешь, что тебе не нужно с этим мириться, верно? Мы можем кому-нибудь рассказать. Я помогу тебе.
Я выдернул свою руку из ее, шагая вперед с двумя сумками, ударяющимися о мое твердое тело.
— Уже поздно. Твои родители будут интересоваться, где ты.
Она грустно рассмеялась и побежала, чтобы не отстать от меня.
— Ты же знаешь, что они не будут интересоваться. На этой неделе они снова в Италии.
Я не отрывал взгляда от горизонта. За те несколько месяцев, что я провожал Олин домой из школы, я ни разу не встречался с ее родителями.
Она не лгала, говоря, что живет одна.
— Просто оставь это, Олин.
Мы больше не разговаривали, пока я не открыл маленькую железную калитку и не зашагал по дорожке к ее входной двери. Ее дом мог бы стать открыткой для любой идеальной семьи, если бы не был так же испорчен, как моя лачуга на другом конце города. Я не питал иллюзий по поводу того, что он обделен и любовью, и добротой, но дом Олин лгал своими серебряными створками и белой отделкой.
Там говорилось, что здесь живет дочь с родителями, которые готовят ей здоровые обеды и помогают с домашним заданием. Это убедило соседей, что комнаты полны смеха, а не одиночества.
Мое сердце ожесточилось, ненавидя ее родителей все больше с каждым днем, когда Олин, пританцовывая, подошла ко мне и вставила ключ в замок. Сняв ее сумку с плеча, я протянул ее ей.
— Увидимся завтра в школе.
Она повернулась в фойе, не обращая внимания на столик с поддельными орхидеями и плюшевый кремовый ковер на лестнице, ведущей в спальни наверху. Она смотрела только на меня, когда взяла свою сумку, бросила ее на вешалку, затем схватила меня за запястье и втащила внутрь.
Она знала правила.
Я проводил ее домой.
Я оставил ее, как только она оказалась в безопасности.
Я и ногой не ступил в ее дом.
Мне там не место.
— Олин, прекрати.
— Входи, Гил. Это не убьет тебя. — Борясь с моим нежеланием, она наклонилась в своем приглашении, насильно таща меня в гостиную с секционными диванами, большим плоским экраном и белой сверкающей кухней.
Он не мог быть более непохожим на тот, в котором я жил, даже если бы попытался.
У меня по коже поползли мурашки от желания уйти. Чтобы скрыть все плохие части меня, о которых Олин не знала. Я хотел, чтобы она продолжала не знать, несмотря на желание рассказать ей все.
— Я голодна. — Она потащила меня на кухню, схватила мой грязный рюкзак и бросила его на барный стул, затем прижала мои плечи, чтобы я сел на такой же. — Ты будешь сидеть там и развлекать меня, пока я что-нибудь приготовлю. Окей?
Моя челюсть работала, когда я боролся с ее толчком, глядя на входную дверь.
— Мне не стоит быть здесь.
— Тебе стоит. Правда. — Ее взгляд смягчился. — Пожалуйста, Гил. Останься… ради меня?
Я застонал, ссутулившись на табурете.
— Это война.
— Война? Ты хочешь войны между нами? — Ее пальцы вцепились мне в плечи.
— Нет. Я сказал, что просить меня оставаться таким. Это несправедливо. — Игривость появилась в ее голосе, когда она затрепетала темными ресницами.
— О, неужели я наконец нашла слабое место? Если я скажу «пожалуйста», значит ли это, что могу командовать тобой для разнообразия? — она рассмеялась, ее руки соскользнули с моих плеч и обхватили мои щеки.
— Я не приказываю тебе. — Я сглотнул, когда жар ее пальцев заставил мое сердце забиться сильнее.
— О, да, приказываешь. — Олин наклонилась и коснулась своим носом моего. — Но я не жалуюсь.
Все замерло.
Наши губы были так близко.
Наши сердца так быстро бьются.
Все, что я хотел сделать, это притянуть ее к себе на колени и поцеловать. Я так чертовски долго хотел поцеловать ее.
И именно поэтому я не доверял себе в ее доме.
Быстро встав, я оттолкнул ее.
В ее взгляде мелькнула боль, но она быстро оправилась.
— Я приготовлю блинчики, а ты никуда не пойдешь. — Ее голос был уверенным, но ей не хватало храбрости, чтобы заставить меня подчиниться. Я могу выйти за дверь, и она простит меня завтра.
Но дело было в другом… Я бы не простил себя, потому что как я мог бросить эту девушку? Как мог когда-либо сказать ей, как сильно она мне нравится, как я хочу ее, жажду ее?
Вздохнув, я провел рукой по лицу и умолял свое тело перестать сводить меня с ума. Олин была не просто той, с кем я хотел переспать. Она была будущим, ради которого я готов на все.
А это означало, что я не смогу заполучить ее, пока не узнаю, что у меня есть ее сердце.
Это было ужасно эгоистично, потому что, пока не узнаю, что она влюблена в