Читать интересную книгу Дураки умирают - Марио Пьюзо

Майор откинулся на спинку стула, наблюдая за моей реакцией. Я пожал плечами и продолжил жевать сандвич. По моему разумению, отвечать на подобные реплики не имело смысла. Любой ответ вел к общей дискуссии о месте взяток в истории с шестимесячной программой. А в общей дискуссии я мог сболтнуть что-то лишнее и тем самым помочь следствию. Вот я и промолчал. Спросил майора, не отпустит ли он меня на пару дней, чтобы я мог вместе с женой купить рождественские подарки детям и родственникам. Работы было немного, место Фрэнка Элкоре занял новый штатский, так что мое отсутствие не нанесло бы урона обороноспособности родины. Майор меня отпустил. Опять же, Хэннон сморозил глупость. Зря он сказал, что отправил в тюрьму много хороших парней. По молодости он вряд ли мог это сделать, шла ли речь о хороших парнях или плохишах. Я видел в нем лишь стажера, приятного в общении, но стажера. Я сомневался, что этот парень мог посадить меня за решетку. А если бы и посадил, то я наверняка стал бы у него первым.

Мы еще поболтали, потом Хэннон ушел. Майор смотрел на меня с уважением. А потом сказал: «Даже если они ничего на тебя не навесят, я думаю, тебе надо искать новую работу».

* * *

Рождество Вэлли считала самым большим праздником. Она обожала покупать подарки отцу и матери, детям, мне, братьям и сестрам. И в то Рождество денег на подарки она получила больше, чем обычно. Обоим мальчикам она купила по велосипеду, отцу — толстый ирландский свитер, матери — дорогую шаль из ирландского кружева. Я не знал, что она приготовила для меня. Она всегда хранила молчание относительно моего подарка. А я не говорил, что купил для нее. На этот раз у меня проблем с подарком не возникло. Я купил, расплатившись наличными, маленькое бриллиантовое колечко. Впервые я дарил ей драгоценности. Мы даже обошлись без обручальных колец. В те далекие годы нам казалось, что обручальные кольца — буржуазные изыски. За десять лет она изменилась, и я знал, что такой подарок будет ей в радость.

В канун Рождества дети помогали Вэлли украшать елку, а я работал на кухне. Вэлли пока не знала, какие у меня неприятности. Я написал несколько страниц романа, а потом пошел в гостиную, чтобы полюбоваться елкой. Она сверкала красными, синими, золотистыми игрушками, серебряным дождем. Вершину украшала звезда. Электрическими гирляндами Вэлли не пользовалась. Не нравились они ей на рождественской елке.

Дети перевозбудились, и мы с большим трудом уложили их в постель. Потом они постоянно выглядывали из спален, а нам не хотелось на них кричать накануне Рождества. Наконец они выдохлись и угомонились. Я заглянул к ним, чтобы убедиться, что они спят. К приходу Санта-Клауса они все надели чистенькие пижамы, помылись, расчесали волосы. Выглядели они писаными красавчиками, и я не мог поверить, что это мои дети, что они принадлежат мне. В этот момент я всем сердцем любил Вэлли. И чувствовал, что счастлив.

Я вернулся в гостиную. Вэлли раскладывала под елкой упакованные в блестящую бумагу коробочки. Много коробочек. Я достал свою и положил под дерево.

— Я смог купить тебе только один подарок. — Я знал, что бриллиантовое кольцо станет для нее сюрпризом.

Вэлли улыбнулась, поцеловала меня. Собственные подарки ее особо не интересовали, она любила дарить их другим. Детям, мне, своим родственникам. На этот раз она приготовила для детей по четыре или пять подарков. Один двухколесный велосипед для старшего сына мне определенно не нравился. Его предстояло собрать, а я понятия не имел, как это делается.

Вэлли открыла бутылку вина, нарезала сандвичи. Я вскрыл огромный ящик, в котором лежали составные части велосипеда. Разложил их на полу гостиной, вместе с тремя страницами инструкций и схем. Заглянул в инструкции и выпалил:

— Я сдаюсь.

— Не говори глупостей, — ответила Вэлли. Скрестив ноги, села на пол, начала изучать схемы, пригубливая вино. Потом приступила к работе. Я был на подхвате. Приносил отвертку, гаечный ключ, держал те части велосипеда, которые она скручивала. Около трех часов ночи мы таки его собрали. Мы уже успели выпить вино и чертовски устали. И мы знали, что дети пулей выскочат из спален, как только проснутся. На сон нам оставалось только четыре часа. Утром предстояло ехать к родителям Вэлли, где нас ждал долгий праздничный день.

Вэлли распласталась на полу.

— Думаю, я буду спать прямо здесь.

Я улегся рядом, а в следующее мгновение мы обнимали друг друга. Застыли, полностью умиротворенные, блаженно уставшие. И тут раздался громкий стук в дверь. Вэлли вскочила, на лице ее отразилось изумление, она вопросительно посмотрела на меня.

В мгновение ока гнетущее чувство вины нарисовало мне целостную картину. Конечно же, это ФБР. Они специально ждали рождественской ночи, чтобы застать меня врасплох. Они пришли с обыском. Они найдут пятнадцать тысяч долларов и заберут меня с собой, чтобы посадить в тюрьму. Они предложат мне провести Рождество с женой и детьми в обмен на чистосердечное признание. Иначе мне придется нелегко: Вэлли возненавидит меня за то, что за мной пришли под Рождество. Дети расплачутся, получат психологическую травму.

Должно быть, выглядел я в этот момент ужасно, потому что Вэлли спросила: «Что с тобой?» Стук повторился. Вэлли поднялась, через коридор прошла в прихожую, чтобы узнать, кого принесло в столь поздний час. Я услышал, как она с кем-то разговаривает, и поплелся навстречу судьбе. Но она уже закрыла дверь и направлялась на кухню, держа в руках четыре бутылки молока.

— Молочник, — пояснила она. — Пришел так рано, чтобы вернуться домой до того, как проснутся дети. Увидел свет под нашей дверью и постучал, чтобы пожелать нам счастливого Рождества. Очень милый человек. — И она скрылась на кухне.

Я шагнул за ней, тяжело опустился на стул.

— Готова спорить, ты решил, что это какой-нибудь безумный сосед или грабитель. — Вэлли села мне на колени. — При каждом звонке ты думаешь, что произойдет что-то ужасное. — Она нежно поцеловала меня. — Пошли в постель. — Последовал затянувшийся поцелуй, и мы пошли в постель. А после того как еще разок ублажили друг друга, она прошептала: — Я тебя люблю.

— Я тоже, — ответил я и улыбнулся в темноте. Наверное, во всем западном мире не было такого пугливого воришки.

Но через три дня после Рождества в мой кабинет зашел странного вида мужчина и спросил, я ли Джон Мерлин. Я ответил, что да, и он протянул мне запечатанное письмо. Ушел, как только я его вскрыл. Начиналось оно строчкой староанглийской вязи:

«ОКРУЖНОЙ СУД СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ»

Далее шла строчка прописных букв:

«ЮЖНЫЙ ОКРУГ НЬЮ-ЙОРКА»

В левом углу мои имя, фамилия, адрес и, наконец, текст:

«МЫ ТРЕБУЕМ ОТ ВАС, отложив все дела и невзирая ни на какие обстоятельства, прийти и дать показания перед БОЛЬШИМ ЖЮРИ, представляющим народ Соединенных Штатов Америки… — Далее указывалось время и место, а заканчивалась эта длиннющая фраза словами: — В связи с предполагаемым нарушением Вами статьи 18 Уголовного кодекса США». Ниже указывалось, что моя неявка будет расцениваться как неуважение к суду, то есть еще одно уголовно наказуемое правонарушение.

Наконец-то я узнал, какой нарушил закон. Статью 18 Уголовного кодекса США. Я никогда о ней не слышал. Письмо я прочитал несколько раз, зачарованный первыми строчками. Как писателю, они мне нравились. Должно быть, их взяли из какого-то древнего английского закона. Выходит, и юристы, когда хотели, могли говорить ясно и четко, не допуская двойного толкования своих слов. «МЫ ТРЕБУЕМ ОТ ВАС, отложив все дела и невзирая ни на какие обстоятельства, прийти и дать показания перед БОЛЬШИМ ЖЮРИ, представляющим народ Соединенных Штатов Америки…»

Великолепно! Фраза, достойная Шекспира. Теперь, когда грянул гром, я, к своему изумлению, испытывал облегчение и желание поскорее покончить с этим — пусть выйти из этой истории победителем, пусть проиграть. В конце рабочего дня я позвонил в Лас-Вегас, рассказал Калли о письме, о том, что через неделю мне предстоит появиться перед Большим жюри. Он пообещал завтра же прилететь в Нью-Йорк и позвонить мне домой из отеля.

КНИГА IV

Глава 17

За четыре года, прошедшие после самоубийства Джордана, Калли стал правой рукой Гронвелта. Ему уже давно не приходилось считать карты в «башмаке» за столом для блэкджека, он вообще играл крайне редко. Теперь к нему частенько обращались «мистер Кросс». В телефонном табеле отеля он значился как «Ксанаду-два». А главное, Гронвелт вручил Калли «карандаш» — в Вегасе это считалось одним из высших достижений. Росчерком пера он мог даровать бесплатные номера, еду и выпивку своим друзьям и любимым клиентам. Пока он еще не мог в Вегасе все, такое позволялось только владельцам отелей и наиболее влиятельным менеджерам казино, но все шло к тому, что он покорит и эту вершину.