Читать интересную книгу Русская троица ХХ века: Ленин,Троцкий,Сталин - Виктор Бондарев

Теперь попробуем подставить на место «великой русской революции», то есть конкретной Февральской, аналогичную подборку с разных страниц отечественной истории. Для начала, скажем, «внутренний стержень православной веры в соборной душе народа», затем «великие идеалы коммунистического строительства»; наконец, последний взвизг отечественной политической моды — «демократия эгалитарная, но не либеральная, где свобода отдельного человека ограничена интересами сохранения государственного суверенитета» (и это вот косноязычно мямляшее — оно, представьте, тоже демонстрирует духовную жажду углядеть в каком-нибудь уголке мира стройные колонны идущих следом!). Неприятно, конечно, сводить в одном ряду людей благородного кондуита, подозреваемых в идеализме, с анонимными передовицами, тем паче с ивановым-стоседьмым. Да что поделаешь…

Ибо вот как трансформируется сегодня комплекс романтического мессианства в подсознании отнюдь не сервильного, даже нисколько не системного, а открыто протестующего российского политика из молодых — отчасти левого, на чуток просвещенного националиста, а в основном, как большинство, противника бюджетных распилов под государственническими вывесками. В недавно вышедшей книге он сперва описывает на высокой публицистической ноте, каким хотел бы видеть будущее родины; толково рассуждает о достоинствах своего поколения, не успевшего нахлебаться жизни при совке, даже проклятые девяностые прощает и оправдывает до какой-то степени, потому что тогда и оппонентам давали свободу, кто на сколько вытянет. Брезгливо морщится от вопилок, спускаемых по вертикали в толпу, на утеху ликующей гопоте: «Россия, вперед! Кто против — урод!» и т. п. И вдруг, как настоящая оплеуха ни с того ни сего, средь мирного разговора — квинтэссенция этого далекого вымечтанного счастья: «Таким образом, западная цивилизация, идейно исчерпанная, но сохранившая смысловое первенство, получает по зубам сразу двумя аргументами: а) вы бескультурны, ваши локальные специалисты комичны на фоне массового явления русской интеллигенции; б) вы лишены коллективистского инстинкта, ваше атомизированное общество с его гражданскими механизмами проигрывает нашей энергии братства» [Шаргунов, 2008: 47].

Господи, чего же ради, во имя каких высоких целей и благ, а главное, за что сразу целой цивилизации — по зубам (пусть даже только «аргументами»)?! А вот за то, оказывается, что не нашему всечеловечному братству, а ей до сих пор принадлежит «смысловое первенство». На неотвязно зудящий участок в идейной подкорке сползаются сами собой, словно навозная фауна, клише векового бреда, которые для мыслящего человека, будь он левым, правым или фиолетовым в крапинку, вообще-то должны бы быть унизительны по определению. С таким всеобщим содержанием не то что на какую-то там «высокую культуру постижения жизни», но и на мало-мальски приличное будущее рассчитывать России, увы, не приходится.

В реальности в начале XX века не только остальной мир, но и народные массы в отечестве — к счастью ли, к несчастью — никаких подобных мыслей вовсе не имели. «Не богоносец, а зверь», — так оценят потом свой народ те, кто угшвапся свободой весенних месяцев 1917-го. Как писал Милюков: «этот народ, сохранивший мировоззрение иных столетий, чем наше, а в последнее время строгого режима умышленно удерживаемый в темноте и не сторонниками этого режима, — этот народ действительно предстал перед наблюдателями его психоза как какая-то низшая раса» [Милюков, 2001, т. 1: 12].

Еще хлестче высказался думский коллега Василий Шульгин — не либерал, а монархист, сам приложивший руку к свержению своего государя. «Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Но сколько бы их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное», — такими он вспоминал соотечественников, оказавшись в эмиграции.

И это тоже логично. Потому что, если экстрагировать до последнего предела думы всех наших одухотворенных мечтателей, революционных романтиков и суверенных сукиных сынов об исторической миссии России, сведя их в единый сухой остаток, — то и выйдет в чистом виде иностранец Оруэлл. Сатира Animal Farm, для которой в России так и не придумали канонического перевода названия: одним она запомнилась как «Звероферма», другим как «Скотный двор», третьим вовсе как «Скотский хутор». Там, как сказано, во-первых, все животные равны, во-вторых, одни равнее других.

Действия большевиков были адекватными «доставшемуся в наследство» человеческому материалу.

Они проклинали государство как социальный институт, но первым делом все-таки создают свое правительство. Известно, что заменить название должности министра на «народного комиссара» предложил Лев Троцкий, апеллируя к Французской революции. Впрочем, и Временное правительство пользовалось этим словом довольно активно. Ленину с его манией уничтожить старый госаппарат идея не могла не понравиться. Вскоре организовали и силовиков, тоже под новыми названиями — ВЧК и милиция вместо жандармов и полицейских. Символично, что в позднесоветское, точно так же и в нынешнее время праздничный концерт по случаю Дня милиции 10 ноября, завершающий на высокой музыкальной ноте торжества очередной годовщины революции или, как сейчас. Дня народного единства — становится главным шоу официальной эстрады за целый год. И единство, и революцию подменили собой репрессивные силовые структуры.

27 октября Вторым Всероссийским съездом Советов был утвержден Совнарком в составе:

Председатель Совета Народных Комиссаров — В.И. Ульянов (Ленин);

народные комиссары:

по внутренним делам — А.И. Рыков;

земледелия — В.П. Милютин;

труда — А.Г. Шляпников;

по делам военным и морским — комитет в составе В.А. Овсеенко (Антонова, Н.В. Крыленко, П.Е. Дыбенко;

по делам торговли и промышленности — В.П. Ногин;

народного просвещения — А.В. Луначарский;

финансов — И.И. Скворцов (Степанов;

по делам иностранным — Л.Д. Бронштейн (Троцкий);

юстиции — Г.И. Оппоков (Ломов);

по делам продовольствия — И.А. Теодорович;

почт и телеграфов — Н.П. Авилов (Глебов);

по делам национальностей — И.В. Джугашвили (Сталин).

Это, пожалуй, единственный список Совнаркома, который цитировался в учебниках. Затем в течение десятилетий подробных перечней избегали по причине массового истребления наркомов в годы Большого террора.

Пост председателя Совнаркома был, строго говоря, не самым главным — формально выше него стояли Всероссийский съезд Советов или даже председатель ВЦИК. Ленин до того несколько месяцев без передышки писал о Советах, которые-де так хороши, что несомненно, заменят с полным успехом прежнюю государственность. Но сам-то он в Советы не пошел, а занял пост премьер-министра под другим названием! Догматик в очередной раз проявил изумительную гибкость ровно там, где было надо. Почти весь ноябрь номинальным главой нового государства, вскоре провозгласившего себя Советским, был Лев Каменев, потом его сменил Яков Свердлов. Ленин же, как и они, не имевший ни малейшего опыта административного или хозяйственного руководства, возглавил самую сложную в этом смысле — исполнительную власть. Однако ранг абсолютного Вождя, своего рода большевистского самодержца позволяет ему не управлять, но править, разделяя властные полномочия между соратниками. А такая задача политику, приобретавшему опыт в партийных интригах, вполне по силам. Действительно, впоследствии власть оказалась распределенной между Советом обороны, Совнаркомом «большим» и «малым», ЦК, ЧК, ВЦИКом, Московским и Петроградским советами и прочими партийно-государственными структурами. Многое определялось личным авторитетом того или иного деятеля, которых тоже называли вождями революции.

В первом составе Совнаркома большинство — выходцы из семей дворян, крупных чиновников, учителей, приказчиков; несколько крестьянских сыновей. Один только Шляпников мог утверждать, что он профессиональный рабочий. Этим-то людям и предстояло создавать «пролетарскую» диктатуру. Четырнадцать наркомов из пятнадцати не переживут террора, устроенного последним по списку коллегой: кто не успел помереть сам, будет расстрелян. Идеалисты усматривают в таком финале руку возмездия за содеянное.

Но в частности, и по этой причине 1936–1938 годы можно считать реальной датой окончания русской революции первой половины века. Затем ее все больше вытесняет из идеологического пространства Советская Империя, заявившая о своей преемственности с империей Романовых и средневековой Русью Рюриковичей (которую у нас повелось с незапамятных пор называть «Древней» для пущей важности — в том числе, видимо, и перед Европой). С точки зрения мировой истории, ничего принципиально нового или оригинального: Наполеон, к примеру, был в числе героев Великой революции, а потом основал новую империю со своей династией.