Читать интересную книгу Тайны выцветших строк - Роман Пересветов

Об его казни упоминает в своих записях все тот же любознательный секретарь Нидерландского посольства Бальтазар Койэт.

26 мая 1676 года он с несколькими чинами посольства ездил кататься за Москву-реку и видел по дороге, «как вели на смерть брата великого мятежника Степана Разина».

«Он уже почти шесть лет пробыл в заточении, — записал Койэт, — где его всячески пытали, надеясь, что он еще что-нибудь выскажет. Его повезли через Покровские ворота на земский двор, а отсюда, в сопровождении судьи и сотни пеших стрельцов, к месту казни, где казнили и брата его. Здесь прочитали приговор, назначавший ему обезглавленье и постановлявший, что голова его будет посажена на шест. Когда голову его отрубили, как здесь принято, и посадили на кол, все разошлись по домам».

Только после Октябрьской революции были приложены все усилия к розыску наиболее полных сведений о поднятом Степаном Разиным восстании. Несмотря на пожар Приказа Казанского дворца и гибель сожженных самими же разинцами местных архивов, новых документов об этом восстании все же нашлось гораздо больше, чем мог вместить зарытый Разиным глиняный кувшин.

Центральным государственным архивом древних актов совместно с Институтом истории Академии наук СССР издано два тома документов о крестьянской войне под предводительством Степана Разина, извлеченных главным образом из архивов. Предстоит выпуск еще одного тома, составленного старшим научным сотрудником ЦГАДА Е. А. Швецовой под редакцией доктора исторических наук профессора А. А. Новосельского. Наряду с документами, выявленными еще дворянскими историками, теперь опубликованы и такие, которыми эти историки мало интересовались. Исследуя прежде всего обстоятельства разгрома восстания, они не стремились выяснять, какие глубокие следы оно оставило в сознании народных масс. А между тем как раз об этом говорят уцелевшие следственные дела. Приведем вкратце содержание одного из них.

Вскоре после подавления восстания в городок Пронск приехал на побывку участник карательного похода солдат Ларион Панин и, зайдя в кузницу, хвастался перед мастеровыми, «как вора и изменника Степана Разина с его воровским сбродом разбили и его де, Стеньку, изранили». Один из мастеровых, слышавших эту похвальбу, тут же возразил: «Где де вам Стеньку Разина разбить!»

Солдат поспешил донести об этом местному воеводе Матвею Огибалову, и тот, снарядив сыск, сообщил царю Алексею Михайловичу, что преступник схвачен и в расспросе в съезжей избе признался, что зовут де его Симошкою Бессоновым и записан он крепостным крестьянином у царского стольника Михаила Еропкина. В сказанных в кузнице словах Бессонов не стал отпираться, добавил только, что был выпивши, «вне ума, пьяным обычаем, спроста, а не с мудрости и не с вымыслу молвил: «Где де тебе Разина побить», и в тех де его, Симошкиных, простых пьянских словах ты, великий государь, волен», то есть пусть царь сам решит, как с ним поступить.

В ответ на донесение воеводы из Москвы за подписью дьяка Семена Титова вскоре пришла бесстрастная отписка: «…Великий государь указал и бояре приговорили крестьянину Еропкина Симошке Бессонову за такие слова учинить наказание: бить кнутом нещадно, да у него ж урезать языка, чтоб впредь иным таких слов не повадно было говорить».

ПОД НАДЗОРОМ ТАЙНОГО ПРИКАЗА

Заморские диковинки

Кроме дел секретного характера, Приказ тайных дел занимался еще и так называемыми «явными» делами. К ним относились дела, изъятые из ведения Приказа Большого дворца, так как Алексей Михайлович хотел иметь их под своим личным началом. Эти дела касались прежде всего управления его собственным имуществом, которое предприимчивый царь непрерывно умножал, часто довольно бесцеремонными способами.

Только после его смерти бывшие обладатели ряда крупных поместий и вотчин, расположенных вблизи Москвы, осмелились рассказать в своих жалобах и прошениях, каким образом Алексей Михайлович завладел принадлежавшими им угодьями, передав их в ведение Приказа тайных дел.

Во время одной из загородных поездок ему приглянулась вотчина Петра Жадовского в Дмитровском уезде. Жадовский не хотел ее продавать, но царь подослал к нему подьячих Тайного приказа, нагнавших такого страха на пугливого помещика, что он уступил ее за бесценок.

Управляющего Хлебным приказом думного дворянина Ивана Семеновича Хитрово царь вообще не стал спрашивать, сколько он хочет за свою вотчину, а забрав ее себе без торгу, прислал ему всего пять тысяч рублей, в то время как вотчина стоила значительно больше. Таким же образом царь отобрал подмосковное село Черкизово у думного дворянина Аничкова. Село это было просто «взято на государя». Аничкову же была дана небольшая подачка деньгами и хлебом.

Алексей Михайлович любил устраивать пышные приемы и пиры, считал нужным угощать и подкармливать не раз выручавших его стрельцов, а дворцовые имения как раз и поставляли на царский двор всякие продукты и снедь.

Самодержец «всеа России» не обязан был ни перед кем отчитываться, но тем не менее никто не должен был знать, сколько он берет из казны на устройство пиров и забав, на свои личные и особые нужды; поэтому всеми чисто хозяйственными делами царя тоже ведал Тайный приказ.

По увесистым приходо-расходным и записным книгам этого приказа можно составить представление о разносторонней деятельности царя, крупнейшего помещика и промышленника.

Смышленые и расторопные подьячие Тайного приказа то и дело сновали по конюшням, скотным и птичьим дворам, фруктовым садам и пасекам, проверяя, как умножается и расходуется царское имущество, заглядывая в амбары и винные погреба.

У царя были свои мельницы и винокурни, соляные варницы и рыбные ловли, медвяный и шелковый промыслы, даже свои железные и кирпичные заводы и каменоломни, обслуживаемые тюремными сидельцами и пленными татарами.

Небольшой сафьяновый завод под наблюдением выписанных из Персии мастеров выделывал мягкие кожи для узорных разноцветных сапог — их носили главным образом придворные щеголи. Два стеклянных завода, также числившихся в ведомстве Тайного приказа, под присмотром выписанных из Венеции чужеземных умельцев изготовляли разноцветные судки, кувшины, чарки и скляницы-»венецейки». На одном из этих заводов для забавы были вылиты даже потешные стаканы «в четверть ведра и больше» и «царь-рюмка» размером в сажень.

Алексей Михайлович любил заводить новшества. Через Тайный приказ он выписывал из заморских стран не только разные диковинки, но и искусников, умевших их изготовлять.

Среди уцелевших в архиве Тайного приказа царских грамот есть одна, предписывающая астраханскому воеводе князю Одоевскому призывать на Москву «индейских мастеровых людей», умеющих делать и красить «киндяки», то есть всякую легкую ткань. Воевода доносил, что в Астрахани таких мастеров нет, надо весной послать за море. Но одного все же удалось найти. Это был «бухарского двора жилец» красильный мастер Кудабердейка, сумевший изготовить требуемые образцы.

Узнав, что курляндский князь пользуется услугами сведущих рудоискателей, царь поручил подьячему Приказа тайных дел Порфирию Оловеникову пригласить их в Москву. Но курляндский князь посоветовал обратиться с такой просьбой к его саксонскому собрату, славившемуся своими рудознатцами. Саксонский курфюрст их, однако, не отпустил. Тогда Приказ тайных дел стал собственными силами налаживать розыск полезных ископаемых и драгоценных металлов.

В «черной» переписной книге сохранилась запись: нижегородскому посадскому человеку Ерофею Данилову ехать от Нижнего до Перми и сыскивать во всяких местах медную и иную руду. О своих находках он должен был извещать Тайный приказ. Для сыску золотой и серебряной руды «по всем Московского государства уездам по изветчиковым речам», то есть по доносам, ездил вологжанин посадский человек Яков Галактионов.

Разыскивать драгоценные металлы в Сибири пытался и подьячий Тайного приказа Еремей Полянский с чужеземцем «рейтарского строю» полковником Давыдом фон дер Нисиным. Но поиски их, по-видимому, не дали ощутимых результатов. Царь утешался тем, что переливал в слитки ввозимые иностранцами серебряные ефимки и кое-что на этом зарабатывал.

«В серебряных деньгах царю бывает прибыль великая, — утверждал Котошихин, — потому что ефимки и серебро приходят дешевою ценою, а в деле московских денег выходит из ефимка по двадцати по одному алтыну по две денги и от всякого ефимка прибыли царю по семь алтын по две денги и по осьми алтын».

В подмосковном селе Измайлове, примерно там, где теперь разбит Измайловский парк культуры и отдыха, царь надумал устроить образцовый питомник: разводить русский виноград, дыни бухарские и «трухменские», то есть туркменские, арбузы, шемахинские и астраханские тыквы — «долгошеи», кавказский кизил, венгерские дули и даже сажать финиковые и тутовые деревья.