Он знал, конечно, знал каково было ей, в каком она была состоянии, но продолжал уговаривать себя, продолжал убеждать себя в том, что так будет лучше. Для нее лучше.
— Ну? Что молчишь?
Демьян не ответил. Да и что сказать? Начать оправдываться? Зачем? Марк прав и каждое его слово точно било в цель. Демьяна не было, не было рядом с ней, и все то, что произошло с Дариной — целиком и полностью его вина.
И эту ошибку он обязательно исправит, сотрет из ее памяти те боль и страдания, причиной которых был только он один.
— Так что? Когда тебе в очередной раз моча в голову ударит, и ты решишь ее бросить? Чтобы я знал, время, так сказать, выкроил.
— Прекрати паясничать, — не выдержал наконец Демьян. — Я никуда не собираюсь сбегать и бросать ее я тоже не собираюсь.
— Ой ли? — кривая, нахальная усмешка, появившаяся на лице Марка, практически привела Дему в бешенство, но из последних сил он продолжал держать себя в руках. — А ты уверен? Или опять решишь, что все это неправильно? Решишь за нее? А родители как же? Больше их осуждения не опасаешься? Отцу ты как все это объяснять будешь?
— Это не твое дело, Марк.
— Мое, Дема, это, блядь, мое дело, потому что я буду разгребать то дерьмо, которое ты оставишь после себя. Потому что именно я его уже однажды разгребал.
— И ты ждал столько лет, чтобы высказаться? Столько времени держал в себе детскую обиду?
— Обиду? — сначала нахмурившись, Марк вдруг разразился громким хохотом, заполонившим все пространство кухни. — Обиду? Ты серьезно не понимаешь? Нет никакой обиды, Дема, есть сухие факты, ей будет больно, намного больнее, чем было в прошлый раз. А знаешь почему?
Демьян промолчал, позволяя брату продолжить.
— Молчишь? Тогда я объясню: потому что, долбанный ты эгоист, на этот раз ты дал ей надежду на ваше совместное будущее. Ты дал ей то, за что она зацепилась, мне одного ее взгляда на тебя было достаточно, чтобы это понять. Она хочет верить, хочет верить тебе. И когда ты разобьешь ей сердце…
— Хватит, — резко прервал брата Демьян.
«Когда», не «если», а «когда» — вот так просто брат поставил на нем крест.
— Я не собираюсь с тобой это обсуждать, Марк, и отчитываться перед тобой я тоже не собираюсь, ни перед тобой, ни перед отцом.
— Ты снова сделаешь ей больно.
— Не сделаю, больше не сделаю.
— И что же? И жили они долго и счастливо? — уже мягче поинтересовался Марк, вновь превращаясь в доброго весельчака.
— Именно так. Долго и счастливо, — подтвердил Демьян и собирался было уже продолжить, но в это время зазвонил лежащий на столе телефон.
Оставив брата, Демьян вышел из кухни и ответил на звонок. Подарок, заказанный им для Дарины, привезли несколько раньше, нежели он ожидал, но оно и к лучшему. К возвращению Демьяна Марк ни на сантиметр не сдвинулся с места, но во взгляде его отчетливо читалось удивление.
— Она больше не играет, — произнес он, глядя на черный, обтянутый кожей, футляр.
— Значит начнет, — уверенно заявил Демьян, открывая футляр и вынимая оттуда совершенный новый инструмент.
Он знал, что после его отъезда, Дарина не просто перестала играть, она в дребезги разбила подаренную Демой, любимую скрипку, пообещав, что больше не притронется к инструменту. С тех пор она больше не играла, даже слышать ничего об этом не хотела. Мечта поступать в консерваторию испарилась и забылась, музыке Даря предпочла медицину. А ведь раньше она играла часами напролет, забывая обо всем на свете, жила игрой на скрипке, горела своей мечтой. Мечтой, которую он у Дарины отнял.
— Хофнер? — усмехнулся Марк.
— Она самая, — кивнул Демьян, рассматривая инструмент.
— Одну она уже расхерячила. Эту тоже может.
— Значит я куплю ей еще.
— А если…
— Значит куплю сотню, и пусть бьет, пока не станет легче, — улыбнулся Демьян.
— Если ты решишь снова…
— Не продолжай, не решу, — остановил Марка Демьян, возвращая скрипку на место. — И тебе уже пора, — повернувшись, он серьезно взглянул на Марка.
— Надеюсь, в этот раз будет иначе, — сухо проговорил Марк, и также сухо попрощавшись, покинул дом старшего брата, оставляя после себя неприятное, горькое чувство вины.