Тяжелая правда...
— Я тоже тебя люблю, — прошептала Дарька, а Демьян потерял способность дышать.
Сколько раз, черт возьми, сколько раз он представлял себе этот момент, но даже самые смелые его фантазии не шли ни в какое сравнение с реальностью. С реальностью, в которой его любимая девочка, его малышка, его сокровище только что призналось ему в любви. Он смотрел на нее, не умея отвести взгляда, всматривался в каждую черточку на любимом лице и не верил, просто не верил в собственное счастье.
Как же много он потерял, как много времени потратил по собственной глупости. Его распирало от нахлынувшей нежности, от эмоций, что бурлили в крови. Нет, он знал, уверен был, что добьется от нее взаимности, чувствовал ее реакцию, но не думал, не мечтал даже, что самые важные слова он услышит так скоро.
— Дем? Все в порядке? — его минутное замешательство не осталось незамеченным. Широкая улыбка исчезла с лица девушки, а в глазах отчетливо читалось беспокойство.
— Дарька, ты даже не представляешь, насколько, — рассмеялся Демьян, уткнувшись носом в шею девушки, вдыхая ее ни с чем несравнимый аромат. Она была его наркотиком, его зависимостью, болезнью, от которой не существовало в этом мире лечения.
А он и не хотел лечиться, абсолютно и совершенно точно.
— Ты тяжелый, — честно произнесла Дарина, чем вызвала у Демьяна очередной приступ смеха, а потом слегка приподнявшись на локтях, Дема осторожно вышел из Дари, перекатившись на спину и утягивая девушку за собой.
Он готов был вечность так лежать, прижимая ее к себе, перебирать такие приятные наощупь рыжие локоны и чувствовать, как она дрожит от его прикосновений, как откликается на его касания. Его единственная, такая чувствительная девочка. И, если бы не боль, которую он мог причинить Дарине, Демьян бы совершенно точно пошел на второй круг, а может и на третий.
Никогда, ни разу в своей жизни он не хотел никого так, как хотел ее одну, ни с одной женщиной он не испытывал того распирающего, разрывающего на части, сумасшедшего, нереального просто удовольствия. Чистый, ни с чем несравнимый кайф, разливающийся по телу.
— Дем я не…
Дарина дернулась, почувствовав его ладонь в том месте, где еще недавно соединялись их разгоряченные тела.
— Не бойся, я только поглажу, только поглажу, малышка, не бойся.
Демьян буквально пьянел от ее близости, дурел от того, какой податливой, какой отзывчивой была его девочка, сходил с ума под ее приглушенные стоны и тихое «Дема». И невозможно было сдержаться, невозможно было контролировать непреодолимое желание еще хоть раз взглянуть на то, как она дрожит от доставленного им удовольствия, как удивленно распахиваются ее глаза, как размыкаются алые, припухшие от его поцелуев губы. Разве может быть что-то в мире прекраснее, чем она, такая открытая, чистая, совершенно невинная и только его.
— Дема, Демочка.
Дарина извивалась, шептала его имя, млея и отдаваясь такой сладкой, такой приятной ласке, а его разрывало от счастья, потому что теперь Даря принадлежала лишь ему одному. Дождалась, сама того не желая, не осознавая, она дождалась его.
Уставшая, изнуренная несколькими волнами запретного, непередаваемого удовольствия, Дарина провалилась в сон, а Демьян, некоторое время понаблюдав за спящей, умиротворенной девушкой, поднялся с постели и прикрыв Дарю легким покрывалом, оделся и вышел из комнаты. С трудом волоча ноги и уговаривая себя дать девушке время на отдых, он вернулся на кухню, где все еще хозяйничал младший брат.
Демьян лишь усмехнулся, глядя на брата, намывающего тарелку. Марку нужно было отдать должное, свиньей он никогда не был. Закончив с посудой, Марк выключил воду и повернулся к Демьяну, одарив последнего странным, испытующим, отчасти даже придирчивым взглядом. Всегда улыбающийся и веселый Марк, сейчас был мрачнее тучи. Как никогда он походил на их с Демьяном отца, пусть внешне был точной копией матери. В его небесного оттенка глазах вспыхнул гнев, а губы сжались в тонкую линию.
— Может перестанешь смотреть на меня как на врага народа? — прервал гнетущую тишину Демьян.
— Что ты собираешься делать дальше? — поинтересовался брат, продолжая сверлить Дему недобрым взглядом.
Что-то изменилось в Марке за те годы, что они с Демьяном не виделись. Что-то незримое, едва заметное и ускользающее от пытливого взгляда старшего брата. И вроде это все тот же веселый Марк, беззаботный, немного назойливый и совершенно беспардонный, не признающий границ, но нет, сейчас Демьяну все больше казалось, что стоит перед ним не брат, а отец.
— Мне тебя теперь в свои планы посвящать? — раздраженно спросил Демьян, отчасти удивленный неизвестно откуда взявшейся дерзостью брата.
— Было бы неплохо. Например, когда ты планируешь вновь сбежать, на этот раз окончательно ее растоптав?
Демьян не понимал, что происходит, не больше получаса назад Марк вел себя совершенно иначе.
— Какая муха тебя укусила?
— Ты не ответил на мой вопрос, — ушел от ответа Марк.
— Ты забываешься, Марк, — в голосе Демьяна послышались угрожающие нотки, правда, брата, судя по виду, это мало волновало.
— Нет, Дема, это ты, кажется, забыл. А хотя, постой-ка, это ведь не ты сидел с ней часами, не ты не спал ночами, опасаясь ее очередного срыва, не ты дежурил в ее спальне, боясь оставить одну, потому что она черт знает что могла выкинуть. Не ты уговаривал ее есть, не ты возвращал ее к нормальной жизни. Это, мать твою, был я. Это был Кир, возивший ее в Питер, Матвей, разрывающийся между беременной двойней женой и Дарей, Лиза, мчавшаяся к нам домой по первому звонку. Это были мы, а тебя здесь не было! — Марка словно прорвало, обвинения лились из него огромным, смывающим все на своем пути потоком.
Он говорил и говорил, все больше вызывая в Демьяне чувство острого отвращения к самому себе. Вот только он точно также умирал каждый день без нее, будучи действительно уверенным в том, что его решение — единственно верное. И нет, это не служило ему оправданием, но тогда ему казалось, что так правильно.