После носившего демонстративный характер чествования памяти Рябовола в Раде оглашено было письмо донского демагога Агеева, прославлявшее казачество и необычайно резкое в отношении «классовой диктатуры», «политики помещичьего шарабана и карет с графскими и баронскими гербами». Это письмо, чтение которого сопровождалось бурными аплодисментами, в десятках тысяч экземпляров было распространено затем по Кубани. Естественным послесловием к нему была речь престарелого депутата Щербины, говорившего: «Прочь же с дороги темные силы! Кубанцы идут по битому пути демократизма и своих исторических заветов!..»
На третий день сессии, 26 октября, Рада, вопреки мотивированным протестам атамана и «линейской» группы и не допустив обсуждения кандидатур, избрала «заместителем» председателя Рады[[132] ] И. Макаренко[[133] ], лидера самостийников, человека чрезвычайно озлобленного против Южной власти и страдавшего анекдотическим самомнением. За несколько дней перед тем он с кафедры Законодательной Рады бросил тяжкое оскорбление кубанским войскам: «Кубань не родила до сих пор ни одного порядочного генерала!» И, агитируя в кубанских станицах, сообщал им «радостную весть»: «Идет батько Махно и несет свободу…»
Избрание это являлось только вызовом, так как И. Макаренко был абсолютно нетерпим в глазах меньшинства – «линейцев», да и в своих же кругах считался человеком «бестактным и политически ограниченным».
Атмосфера в Раде сгущалась все более. Неизменный вопрос об отдельной Кубанской армии всколыхнул вновь страсти и вызвал разъяснения атамана, что им сделано в этом отношении все возможное, но законное желание его и Рады встретило непреодолимые затруднения со стороны главнокомандующего, не сдержавшего данных Кубани обещаний…
«Объективные» доклады Шахим-Гирея об общей политике «Особого совещания», Иваниса – о «блокаде Кубани», Тимошенко – об «истинных виновниках голодания Кавказской армии», которыми он считал наши ведомства продовольствия и снабжения, накаливали атмосферу до крайних пределов.
С весны 1919 года Терско-Дагестанский край пылал в огне восстаний. В Чечне и Дагестане, то затихая, то вновь разгораясь, шла кровавая изнурительная борьба между Вооруженными силами Юга и горцами этих округов, поддержанными большевиками, Азербайджаном и Грузией и руководимыми созванным «Горским правительством» (меджилисом).
Борьба, ослаблявшая противобольшевистский фронт и угрожавшая подчас самому бытию терского казачества.
И терский атаман 14 октября писал мне: «…Чаша народного терпения переполнена… В то время, как казачья и добровольческая русская кровь льется за освобождение Родины, мобилизованные, снабженные русским оружием чеченцы и ингуши массами дезертируют и, пользуясь отсутствием на местах мужского населения, занимаются грабежами, разбоями, убийствами и поднимают открытые восстания…»
Чтобы лишить эту борьбу характера узкой племенной розни (исторические счеты терцев с горцами), терский атаман настаивал всегда на оставлении на горском фронте добровольческих и кубанских частей.
Вот в это-то время широко распространился в печати «Договор дружбы между правительствами Кубани и Республикой Союза горцев Кавказа»[[134] ]. В нем между прочим заключались следующие статьи:
«1. Правительство Кубани и правительство Республики горских народов Кавказа настоящим торжественным актом взаимно признают государственный суверенитет и полную политическую независимость Кубани и Союза горских народов Кавказа.
…
3. Договаривающиеся стороны обязуются не предпринимать ни самостоятельно, ни в форме соучастия с кем бы то ни было никаких мер, клонящих к уничтожению или умалению суверенных прав Кубани и Республики Союза горских народов Кавказа.
4. Войсковые части одной из договаривающихся сторон могут переходить на территорию другой стороны не иначе, как по просьбе или с согласия правительства этой стороны. Войска одной стороны, находящиеся на территории другой, поступают в подчинение этой последней».
Договор этот предусматривал, следовательно, отторжение от Терско-Дагестанского края горских областей, гибель Каспийской русской военной флотилии, которая была бы отрезана от армии, и передачу кубанских частей Северного Кавказа на сторону и даже в подчинение меджилису.
Такая постановка вопроса выходила далеко за пределы областных интересов, если не фактически, то морально нанося удар общегосударственному делу и армии и внося смуту в ряды кубанцев, защищавших русское дело на Северном Кавказе. Это была последняя капля, переполнившая чашу долготерпения.
Я запросил кубанского атамана, действительно ли существует такой договор, и получил ответ, что атаману и правительству ничего не известно по этому поводу, но «по объяснению Султан-Шахим-Гирея договор был заключен и подписан Калабуховым и другими как проект, подлежащий утверждению Законодательной Рады, на случай, если бы Антанта признала власть большевиков»[[135] ].
Это искусственное и наивное оправдание, намечавшее к тому же оставление Кубанью Добровольческой армии и Терека в самую трудную минуту международных осложнений, не могло иметь никакого значения. И 25 октября я отдал приказ[[136] ]:
«В июле текущего года между правительством Кубани и меджилисом горских народов заключен договор, в основу которого положена измена России и передача кубанских казачьих войск Северного Кавказа в распоряжение меджилиса, чем обрекается на гибель Терское войско. Договор подписан Бычом, Савицким, Калабуховым и Намитоковым, с одной стороны, и Чермоевым, Гайдаровым, Хадзагаровым и Бамматом, с другой. Приказываю при появлении этих лиц на территории Вооруженных сил Юга России немедленно предать их военно-полевому суду за измену».
В то время в пределах Вооруженных сил Юга находился один только Калабухов.
27 октября на вечернем заседании Рады атаман огласил мой приказ, который, по словам отчетов, «произвел огромное впечатление». Правительство особым постановлением довело до сведения атамана и Рады, что делегация «превысила свои полномочия». Вместе с тем за подписью генерала Филимонова и Курганского (председателя правительства) послана была мне телеграмма, в которой между прочим говорилось: «…Если названные лица действительно подписали от имени краевого правительства договор с меджилисом горских народов, о чем краевому правительству по сие время официально не известно, то вопрос о превышении названными лицами данных им полномочий подлежит суждению краевого правительства, а существо договора – суждению Кубанской краевой Рады, на рассмотрение которой в данный момент и вносится. Во всяком случае, упомянутые лица являются дипломатическими представителями Кубани и, как таковые, пользуются неприкосновенностью, почему, в случае совершения ими незакономерных действий, могут подлежать суду только кубанской краевой власти, их делегировавшей».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});