Читать интересную книгу Разбег в неизвестность - Павел Дмитриев

Купленная за полсотни рублей пластинка на самом деле вышла из-под прессов Московского опытного завода «Грамзапись», который специализировался на специфических тиражах. Ее техническое исполнение вполне соответствовало мировому уровню, вот только Федор не увлекался «Himno del 26 Julio» и прочей музыкой, выпущенной в честь победы кубинской революции[248]. Судя по всему, оригинал спекулянты сломали или серьезно повредили при перевозке, но выбрасывать конверт и «пятак» не стали, а пустили в дело.

– Да не расстраивайся! Специально попрошу разогнать этих жуликов! – Возмущению Анатолия не было предела. – И ориентировку на эту скотину сделаю по высшему разряду!

– Не надо, – смутился электронщик от напора комитетчика. – Может, там всего одна такая сволочь, а остальные нормальные ребята.

– Брось! Я сам видел, сплошные спекулянтские морды. Вместо работы прохлаждаются и цены ломят!

– Не знаешь, Толь, часто таких коммерсантов ловят? – вмешался я. – Что им за это грозит?

– Как минимум выговор по месту работы, могут еще из комсомола выгнать. – Анатолий задумался, что-то вспоминая. – Хотя… Друзья хвастались пару лет назад, что целую сеть в Ленинграде накрыли. Один тип в кустарных условиях делал точные копии зарубежных пластинок. Только эксперты отличить могли. Причем, паразит, за основу брал диски с записями речей товарища Ленина. На этом, собственно, и погорел – больше никто этот товар не покупал[249].

– Посадили? – опять не выдержал я.

– Разумеется! Это же настоящая политическая провокация, дали семь лет, не задумываясь.

М-да. Советское правосудие не дремлет. Верх цинизма – ловить «протопирата» на покупке никому не нужной пропаганды и при этом обвинять по политической статье. Самое забавное, что неглупый и уже расслабленный будущим Анатолий искренне не видел в этом ничего особенного! Но дискутировать с братом любимой жены? Увольте!

– Чем ему так вождь мирового пролетариата понравился?

– Из-за жадности все! – засмеялся Анатолий. – Таких пластинок навалом по тридцать – сорок копеек, и винил самый качественный.

– Погоди, а как они матрицы-то делали? Это же наверняка очень сложный процесс!

– Зачем? Нарезали специальным резцом на самодельном станке.

– Это как? «На ребрах», что ли? – вмешался Федор. – Меня как-то попросили настроить такой аппарат, там все совсем просто, – добавил он, чуть подумав, – но качество звука против фирмы никуда не годилось.

– Стоп, стоп! – прервал я собеседников. – Это вообще что такое?

– Запись на отработанных рентгеновских пленках, – охотно объяснил Федор. – Шкодно так, смотришь на просвет, а там чьи-то руки, ноги, ребра. Правда, давно это все было, как магнитофоны пошли, так и перестали «ребра» резать. Да и не просто стереозвук так сделать, механика выходит сложная для кустарных условий[250].

– У меня парочка таких пластинок была, – вспомнил капитан КГБ, слегка смутился и быстро добавил: – Обычно блатные песни так расходились.

Кто бы мог подумать, что в СССР имелись такие чудеса звукозаписи. Записи… Слово уже давно разбудило какие-то странные ассоциации. Прямо скажем, компьютерные. Попробую прикинуть. Сигнал в бытовой аппаратуре до двадцати килогерц, это я еще с детства помню[251]. Да еще по двум каналам, значит, частота Найквиста[252]… Тьфу, куда меня понесло! Игла не магнитная головка, винил слишком плохо защищен, а значит, при считывании «цифры», записанной одним «тычком», любая пылинка вызовет необратимый сбой. Вот если кодировать каждый бит пачкой импульсов звуковой частоты…

«Идиот! – Я мысленно хлопнул себя по затылку. И продолжил про себя: – Все придумано до нас!» Не думаю, что динамический диапазон пластинки намного хуже, чем телефонной линии, скорее, наоборот. Значит, можно записать на него напрямую сигнал модема. Конечно, скорости тридцать три целых и шесть десятых килобита в секунду, как в протоколе V.34+ двадцать первого века, тут не достичь, но тысяча двести бод – пожалуйста, такие устройства в НИИ уже стоят. А это… тысяча двести умножить на шестьдесят, разделить на восемь. Выходит девять килобайт на каждую минуту записи! На сторону диска-гиганта – двести килобайт!!! Да это же просто космический объем по меркам данной исторической эпохи!

– Федь, станок для записи какой по размеру? Он вообще сильно сложный?

– Раза в два больше обычного электрофона. – Федор пожал плечами. – И то ящик, который я видел, на две трети был пустой.

– Та-а-ак! – В глубине моего мозга начал потихоньку вращаться образ огромной виниловой дискеты[253]. – Толя, можно такой прибор к нам в НИИ получить? Исключительно для научных экспериментов?

– Э… Зачем?! – пришла очередь удивляться комитетчику. – Хотя… попробовать можно.

– Неужели ты собираешься… – начал догадываться Федор.

– Именно!

– Но ты же сам говорил, что магнитофон на сегодня самый перспективный инструмент для записи программ? И вообще, на всех ВЦ пользуются лентами…

– Электрофон стоит в магазине рублей пятнадцать. А бытовой магнитофон – дороже двухсот. Плюс время доступа, иголку можно быстро переставить на нужную программу, как на песню.

– В смысле на нужный блок адресов? – уточнил Федор.

– Можно сказать и так – не стал я углубляться в неизвестную специалистам шестидесятых концепцию файлов.

Не объяснять же Федору, какое «потрясающее» впечатление на меня произвела новейшая магнитофонная лента «Тип 6»[254], произведенная на Шосткинском химкомбинате «Свема» в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Рабочая сторона шершавая, как мелкая наждачная бумага, поэтому спиливает магнитные головки не хуже настоящей «шкурки». Рвется не просто охотно, а с редким удовольствием, устанешь потом клеить. Причем это свойство не мешает вытягиваться так, что даже мой вытоптанный стадом медведей музыкальный слух начинает возмущаться матом. Хранить более года можно только в холодильнике, а лучше, как невесело шутили на ВЦ, в атмосфере инертных газов. Причем у меня при «попадании» не оказалось ни одного кусочка пленки будущего! Так что тут надеяться можно было только на естественный прогресс проклятых империалистов.

– Но пластинка ведь получится одноразовой? – с сомнением покачал головой начавший оживать от похмелья Федор. – А на ленту можно чуть не сотню раз писать. И потом, – продолжил он, представив схему, – еще непременно модем понадобится.

– Перфолента тоже одноразовая. – Мне все больше нравилась идея дисков с программами. – Зато тут можно легко выпустить программу для тысяч ЭВМ, и даже разослать ее по подписке в журналах. А модем все равно необходим на всех ВЦ без исключения.

– Где их еще столько взять… – тихо проворчал Федор. Он прекрасно знал о моей уверенности в скорой массовой компьютеризации. Не спорил, но поверить в такой масштаб окончательно все равно не мог.

У меня завалялась при «попадании» парочка стандартных дискет на три целых и пять десятых дюйма. Конечно, очень хотелось бы начать прямо с них, но уж больно дико смотрелись маленькие пластиковые квадратики на базе технологий шестидесятых годов[255]. Даже пробовать особого желания не возникало, мне попросту было непонятно, с какой стороны подходить к проблеме. На этом фоне вариант с виниловыми дисками казался вполне жизнеспособным.

Прямой выход на товарища Семичастного позволил Анатолию совершить невероятное. Не прошло и недели, как в НИИ «Интел» привезли «резак».

Компактный, с немалым шиком отделанный металлом ящик, мощная ось держателя ножа-резца, пара кнопок и всего один стрелочный индикатор, переделанный из миллиамперметра. Конструкция действительно до предела простая и недорогая в производстве. По сути, единственная сложность – заточка резца, тут явно требовалось профессиональное мастерство слесаря-инструментальщика.

Схема с модемом так и стояла неразобранной после зимних экспериментов с передачей данных на ВЦ ТЭЦ. Так что оставалось лишь перекинуть этого динозавра с телефонной линии на устройство записи, подложить листик рентгенограммы и запустить агрегат.

Через пару дней ситуация стала более-менее понятной. Протокол скорости триста бод, «аналогичный» Bell 103J, как было написано в инструкции на чудо советской конструкторской мысли, записывался и воспроизводился на обычном электрофоне «Молодежный» вполне уверенно. Неудивительно, ведь проще даже придумать сложно, логический «0» – частота тысяча семьдесят герц, «1» – тысяча двести семьдесят герц. Вот только на тридцати трех оборотах в минуту для сбоя хватало даже едва заметной царапины. Несложный расчет показал, что один бит на дорожке занимает примерно ноль целых одну десятую миллиметра, или толщину волоса. Увеличение скорости записи до семидесяти восьми оборотов сделало «виниловую дискету» почти неубиваемой, но резко сократило доступный объем.