осадить «психа», тот немного сник и заулыбался уже как-то жалко.
— Ни в коем случае я не хочу их осуждать. Я вообще пришел не осуждать, я пришел искать оправдания… — Сошников запнулся и добавил: — Моему товарищу. Тем более он не на Кавказ едет… Он вообще никуда не едет. Он собирается здесь, в нашем городе, уничтожить мразь, которая стоит десяти боевиков. Такая мразь — даже не враг, а еще хуже — предатель.
— Я вас не совсем понимаю, — удивленно произнес священник.
— Что тут понимать. Вы не знаете, что такое предатель?
— Подождите, подождите, — встряхнул головой священник. — Какой такой предатель?
— Обычный, — все с той же напускной наивностью улыбнулся Сошников. — Таких вокруг сотни, и даже тысячи. Воруют, грабят, убивают. Доподлинно знаю: убийца. И даже хуже, чем убийца. Посудите сами, если у мрази цель жизни: уничтожить наше, как вы его называете, отечество, и все усилия, которые эта мразь прилагает, направлены на уничтожение отечества, то кто он?
— И все-таки я вас не понимаю…
— Экий вы непонятливый… — хихикнул Сошников. — Тут и понимать нечего… Мой товарищ поставил перед собой цель уничтожить врага, предателя, оккупанта, который разоряет нашу страну. А для такой борьбы ему совсем не помешало бы ваше благословение.
— Вы сами-то понимаете, что говорите?.. — Теперь священник вытаращил на него глаза. — Ваш товарищ что, собирается совершить убийство?..
— Убийство… — усмехнулся Сошников. — Если уничтожение врага назвать убийством…
— Вы что, шуточки шутите? — теперь священник строго прищурился.
— Никаких шуточек. Все очень серьезно, — немного зло проговорил Сошников.
— И вы что… пришли в храм с такой нелепой, дурной просьбой? — Священник пригнул голову, прикоснулся кончиками пальцев к своему лбу и покачал головой. Опять поднял возмущенные глаза. — Да если вы видите беззаконие… Существует же закон… И можно, и нужно привлечь оступившегося к законному ответу. А человек — разве имеет право судить и казнить?
— Да вы не волнуйтесь так, — тихо и даже снисходительно вымолвил Сошников. — И правда, вы что-то совсем ничего не понимаете… Я вам попробую объяснить. Дело в том, что эти бандиты сегодня сами — закон… И я совсем не вижу разницы между ними и кавказскими абреками, они одинаково опасны для моей страны. Следовательно, не может быть никакой разницы между солдатами, воюющими на Кавказе, и моим товарищем, который хочет сделать маленькую зачистку здесь, в нашем городе. Он такой же солдат и заслуживает благословения церкви.
— Что вы говорите! Разве можно сравнивать солдата и убийцу? Дело солдата тяжкое… Да, оно несет на себе печать смерти. Но солдат подобен врачевателю! И солдат, и врач оба делают больно, но через боль они приносят очищение и выздоровление. Врач спасает человека, одну душу, и его дело благородно и достойно, а солдат спасает отечество, и его дело также благородно и достойно. А вы мне что!..
— Значит, солдат спасает отечество, а мой товарищ, который решил пришибить злодея, не спасает отечество? Да он самым конкретным образом спасает отечество и сотни, даже тысячи людей спасает, которые должны быть ограблены, а некоторые напрямую умерщвлены.
— Ничего он не спасает! Он убивает, он губит человеческую душу и губит свою душу. Он — убийца! Без всяких сомнений.
— Солдаты за последние триста лет спасали отечество только два раза, а все остальное… и та война, на которую вы согласились поначалу благословить моего товарища… Разве это не откровенный бандитизм?
— Но кто сподобил вашего товарища совершать злодеяние?
— А кто сподобил идти на войну солдата?
— Государство! Наше российское государство. А посему это общенациональное дело. Неужели, вам это непонятно?
— Непонятно… Выходит, если бандиты государства посылают наших мальчишек убивать средневековых горцев на их же землю, а те в свою очередь режут наших мальчишек, то это дело можно назвать общенациональным и благословить его? А когда честный человек, патриот родины, хочет пришибить злодея, который принес вреда родине больше, чем отряд боевиков, то такое дело благословить нельзя? Не понимаю. — Сошников, будто бы успокоившись, ровным взглядом смотрел в лицо священника, не сумевшего удержаться на важных поучающих тональностях.
— Нет, нельзя благословить! — с раздражением сказал священник. — Это будет убийство, которое осудит и Божий суд, и человеческий. Убийство…
Рядом остановилась маленькая старушенция, широко открыв рот и испуганно глядя на батюшку.
— Проходите, проходите… — улыбаясь и крестя ее, ласково проговорил он. И опять повернулся к Сошникову: — Прежде, чем воевать со злом, человек должен разобраться, нет ли зла в нем самом… А зло, самое пагубное, которое может разгореться в нем…
— Все это чепуха… — перебил его Сошников. — То, что вы сказали про врача и солдата — полнейшая чепуха. Неуместно и как-то неуклюже… Совершенно неуклюжий довод… Так и передайте тем, кто его придумал… Покажите мне врача, который убил двадцать человек ради того, чтобы кого-то там спасти. Может быть, есть такие врачи, вроде доктора Менгеле, но, как я понимаю, восторга они ни у кого вызвать не могут.
— Вы совсем неправильно мыслите. Врач, как и солдат, через боль приносит очищение. Врач через боль спасает человека, солдат через боль спасает отечество.
— Опять вы за свое, — поморщился Сошников. — Боль, очищение… Солдат делает не больно, солдат просто убивает. И сам умирает. Солдат — это смерть. А смерть — это совсем не боль и никакое не очищение. Бах! — и никакой боли. И боль — это вам не смерть. Боль — это и есть жизнь, а жизнь — самая что ни на есть боль… Но смерть здесь при чем? Смерть — это смерть…
— Вы сами не понимаете, что говорите, и не понимаете, как далеко зашла ваша гордыня и в какой тупик приведет…
— Все я хорошо понимаю, — опять перебил Сошников. — Я даже понимаю то, что скрыто в вас, что вы знаете, да только сказать не можете. Потому что знаете, что благословлять именем Христа войну, пусть даже с распоряжения начальства, — это в обязательном порядке благословлять убийство детей, которое всегда происходит на войне. Это все очень просто и обсуждений не требует, а укладывается в два слова: «Не убий». Эти два слова я не хуже вашего понимаю. А мой товарищ детей идет спасать, из двух зол он выбирает меньшее… А хотите честно? Если честно, то не за благословением вашим я пришел, а то я не знал, что вы можете ответить…
— Что же вам тогда понадобилось в храме, если вы все давно для себя решили? — холодно сказал священник.
— А вы храм не трогайте, — тихо с напором проговорил Сошников. — У вас на него монополии нет. Эти кирпичи, кстати, один из моих прапрадедов клал, и