Читать интересную книгу Цианид по-турецки (сборник) - Мишель Александр

Правда, легкость эта касалась устной речи. С письменностью дело обстояло куда сложнее. В отличие от Лилипутии, у бробдингнежцев нет единого алфавита для всей страны. Жители разных областей и даже достаточно крупных селений пользуются своими правилами. Одни пишут поперек листа, другие — вдоль, третьи — справа налево, четвертые — слева направо. Имеются провинции, в которых при этом буквы больше похожи на китайские или японские; в иных принят алфавит, напоминающий латинский, но буквы при этом перевернуты вверх ногами, а где-то еще — лежат на боку. При всем том, количество знаков, то есть, букв, в алфавите, не меняется от провинции к провинции; их всегда ровно 22.

Несмотря на разнообразие систем письменности, никто не испытывает никаких трудностей в чтении. Любой бробдингнежец с первого взгляда отличит страницу, написанную в Лорбрульгруде, от страницы, написанной, к примеру, в деревне Снотиснути, где жила семья пленившего меня фермера, или в провинции Торнугульди, находившейся на крайнем юге континента. И не только отличит, но и легко прочитает ее.

Мне так и не удалось выяснить причину указанного феномена, хотя впоследствии я познакомился с несколькими весьма оригинальными теориями ученых, заседавших в Королевской академии наук Бробдингнега. При всем том, как я уже говорил, во всех уголках обширного королевства говорят на одном и том же языке — и только пишут по-разному. Это стало одной из причин того, что мне не удалось в полной мере удовлетворить свое любопытство относительно истории Бробдингнега, читая официальные хроники. В силу того, что столицей в разное время оказывались разные города, то и хроники писались разными знаками и по разным правилам. Глюмдальклич по карманному катехизису для девочек, который всегда держала в кармане, обучила меня не только языку, но и двум системам письменности — столичной и той, которая была принята в Снотиснути. В результате, я относительно легко, пользуясь специально для меня сделанным деревянным приспособлением, прочитал несколько фолиантов, хранившихся в королевской библиотеке и содержащих хроники последних пятисот лет — именно таким был возраст нынешней столицы. Но перед летописями, составленными ранее в других местах и затем перевезенными в главное книгохранилище королевства, я оказался совершенно беспомощным. По сей день для меня остается загадкой та легкость, с которой жители Бробдингнега переходили с письменности на письменность. Возможно, впрочем, что для их глаз различия выглядели несколько иначе, чем для моих.

По счастью, все, что касается действующих в королевстве законов, издается с использованием всех систем письменности, так, что никаких трудностей для судов, заседающих в разных уголках страны, не возникает, и приговоры по уголовным и гражданским делам выносятся с той справедливостью и основательностью, которые восхитили меня при знакомстве с судебными уложениями Бробдингнега. Некоторые положения показались мне похожими на существующие в Англии, но выгодно отличались от нашего крючкотворства; другие выглядели необычно, но, по здравому размышлению, я согласился с их разумностью. Например, в случае убийства, тело жертвы не предавалось сразу земле. Вместе с орудием преступления, буде то найдено, оно помещалось в центральном храме соответствующего графства, непосредственно перед домом главы местной власти — до тех пор, пока не будет обнаружен и осужден тот, кто совершил злодеяние. Понятно, что брибдинг (так назывался глава провинциальной власти, одновременно бывший в соответствующем графстве и судьею) стремился решить дело как можно скорее — ведь смрад разлагающейся плоти спустя считанные дни делал его жизнь невыносимой! Разумеется, резонно было бы предположить, что, торопясь предать останки жертвы земле и очистить воздух, брибдинг мог отправить на эшафот первого же, кто вызвал подозрение. Но, ознакомившись с другими законами Бробдингнега, я понял, что это невозможно. Недобросовестный судья приговаривался к тому же наказанию, что и невиновный человек, поплатившийся жизнью в результате судебной ошибки. Нелишне будет отметить, что в столице роль судьи исполнял сам монарх — и указанный обычай распространялся и на него. В целом же меня приятно удивило законодательство великанов — в первую очередь, своей лаконичностью: так, ни одна формулировка закона не может содержать число слов большее, нежели количество букв в алфавите; их же, как я уже писал, ровно двадцать две.

Я неслучайно так подробно остановился тут на особенностях судебного дела Бробдингнега. Однажды мне довелось столкнуться с ними достаточно близко, о чем речь пойдет дальше.

Итак, мы с моей нянюшкой прибыли в Лорбрульгруд 26 октября, через четыре месяца и десять дней после моего появления на берегу Бробдингнега. И должен сказать, что первые же впечатления от города убедили меня в то, что имя «Гордость Вселенной» столица великанов получила неслучайно и что оно отнюдь не было лишь данью некоему высокомерию. Ни до, ни после моего пребывания в Лорбрульгруде не доводилось мне видеть столь величественных и в то же время удобных сооружений как здешние дома, столь прочных и неприступных стен, столь удивительных по красоте храмов и соборов. Нам предоставили место в королевском дворце, который, в отличие от европейских, представлял собою не единое здание, а целый сонм разнообразных построек.

В свое время я уже писал о том, что самым величественным сооружением здесь был главный храм Бробдингнега. Он нисколько не походил на наши соборы и церкви — и не из-за разницы в размерах. Бробдингнегский храм следовало бы назвать не зданием, а скорее городом в городе. Или городом под одной крышей, над которой возвышалась башня, самая высокая во всем королевстве. В плане храм представлял собой восьмерку, состоявшую из двух неравных между собой окружностей. Впоследствии я узнал, что именно такой полагали себе форму вселенной здешние ученые. В меньшем крыле находились статуи прежних властителей Бробдингнега, в большем — статуи богов, общим числом свыше десяти тысяч. Высота каждой статуи вдвое превосходила рост обычного бробдингнежца, так что для меня их осмотр представлял серьезную трудность. Тем не менее, мне удалось измерить ступню бога правосудия. Длина ее составила тридцать три фута, ширина — семь.

Рядом с главным храмом, ослепительно белым, располагались покои их величеств — огромный трехэтажный дом, празднично окрашенный во все цвета радуги. Далее следовало более скромное здание, в котором проживали фрейлины и в котором две комнаты были выделены нам с Глюмдальклич.

Позже я смог убедиться в том, что разнообразие построек не создавало ощущения беспорядка благодаря искусству королевских архитекторов и садовников, умело создававших единство местопребывания короля и королевы великанов — его величества Семитрендрига VI и его супруги Кломинтелич.

Комнаты, выделенные нам с Глюмдальклич, были невелики по размеру — каких-нибудь 60 ярдов на 70 каждая, — весьма уютны и обставлены мебелью, напоминавшей лондонскую, но с некоторым восточным оттенком. Мне же, как читатель, очевидно, помнит, личный столяр королевы соорудил деревянную комнату в 16 футов длиной и шириной и двенадцать футов высотой, в которой были размещены сделанные по моим рисункам шкафы, кровати, кресла с подлокотниками и комод. Моя комната легко превращалась в дорожный ящик, который Глюмдальклич могла брать с собой на наши совместные прогулки с ее величеством и придворными дамами.

Самой дочери фермера королева назначила гувернантку — пожилую женщину, склонную к морализаторству, а, кроме того, двух служанок. Гувернантка оказалась уроженкой той же провинции Снотиснути, что и Глюмдальклич, что способствовало быстрому установлению теплых отношений между ними.

Глюмдальклич не могла нарадоваться неожиданной возможности отринуть унылую и тяжкую деревенскую жизнь; вскорости, благодаря природной живости и благонравию, она уже обзавелась подружками. Все они служили при дворе и были ровесницами моей нянюшки — или же одним — двумя годами старше ее. Легко и непринужденно вошла Глюмдальклич в небольшой кружок придворной молодежи; составляли его младшие фрейлины ее величества, к числу которых была причислена моя нянюшка, и несколько столь же юных пажей и гвардейцев.

Среди этих последних обнаружился знакомый Глюмдальклич, земляк и родственник назначенной ей гувернантки. Молодого человека звали Бедари, он был дригмигом (кадетом) королевской гвардии. При первом его визите Глюмдальклич выказала столько смущенной радости, что мне стало понятно: юноша ей небезразличен. В самом деле, молодые люди, чьи семьи жили по соседству, с раннего детства испытывали друг к другу искреннюю привязанность и даже влюбленность. Бедари был старше Лорич на четыре года; когда ему исполнилось десять лет, он оставил Снотиснути и, по протекции земляка и дальнего родственника, бывшего уже гвардейским офицером, поступил в кадеты гвардии. Мою нянюшку изрядно опечалило это событие; минуло уже четыре года, а она все вздыхала, вспоминая о вполне невинных шалостях Бедари. Я подозреваю, что именно служба юноши при дворе в большой степени способствовала тому, что моя нянюшка столь охотно приняла предложение переехать в столицу вместе со мной. Вскоре я убедился в справедливости своего подозрения.