Читать интересную книгу Трагедия казачества. Война и судьбы-3 - Николай Тимофеев

— Понятно. Ну, и что?

— Как что? Давай я пока побуду у тебя дежурным генералом. А там видно будет.

— А, — заулыбался он, — пусть будет так. Иди вон в хату, устраивайся там. А в подводе, — он показал рукой, — подбери себе каску.

Одна комната в доме была полностью освобождена от обстановки, а половина ее услана сеном. Меня встретили дружелюбно, тем более, что как раз принесли обед и я, порядком проголодавшись за время хождений по Стари-Градцу с самого утра, сразу же активно включился в процесс поглощения пищи.

Что делает казак, когда ему делать нечего? Ясно — спит. Так и я, порядком утомившись с утра, да еще и солидно подкрепившись, растянулся на сене и закрыл глаза.

Выспаться мне не удалось. Через каких-нибудь десять минут резкая команда: «Взвод, в ружье!» подняла меня с уютного ложа. Выскакиваю во двор. Казаки, столпившись возле подводы, разбирают из ящиков ручные гранаты, длинные немецкие деревянные, засовывая их за ремень сзади — так удобнее в бою. Сунуть папаху в ранец, надеть каску и захватить две гранаты — это для меня дело нескольких секунд.

— Хлопцы, быстрей! — торопит казаков Михаил. — Все собрались? Ну, тогда пошли, только быстро, не отставать!

Он ведет взвод не по улице, а прямо по садам и огородам, все время повторяя: «Быстрей. Не отставать. Быстрей, быстрей!»

Взвод растягивается, я бегу, как могу, но про себя думаю, что хорошо ему так лететь с его длинными ногами — некоторые невысокие плетни он даже перепрыгивает, а не перелезает, А каково мне, когда я и ростом не вышел, да и после раненая, хотя и давнего, бегун из меня не шибко знаменитый.

Наконец, улица. Причем, та самая, по которой идет то самое асфальтированное шоссе; оно здесь приподнято на насыпи, довольно высокой. Михаил и несколько передних казаков взлетают на асфальт, но мгновенно раздавшаяся длинная пулеметная очередь заставляет их тотчас же броситься назад, к плетням и деревьям. Слава Богу, никого не задело.

Двигаемся быстрым шагом вдоль ряда деревьев. Нам нужно на другую сторону дороги, но Михаил не хочет подставлять взвод под пулемет, да еще и на прямой, как стрела дороге, без потерь не обойтись.

Как говорил Суворов, только наоборот: «Уменье, уменье, а когда же везенье?» А вот оно и везенье: под насыпью дороги железобетонная труба диаметром, наверно, с метр, и мы, хотя и без особого комфорта, перебираемся на ту сторону. И снова: быстрей, быстрей, по садам и огородам, через плетни. Навстречу отряд казаков: «Вы куда, хлопцы? За нами никого нет!» Вижу старшего урядника Возницына, сослуживца по унтер-офицерской школе. Уставший, запыленный, из сетки на каске торчат изломанные ветки с увядшими листьями.

— Здорово, Юра! — приветствует он меня. — Куда вы? Мы отходим последними, за нами никого нет.

— А титовцы где? Далеко, близко?

— Хрен их знает. Во всяком случае, с позиций уходили под огнем. А идут они за нами или нет, не знаем.

Михаил слышит этот разговор, но впечатления на него, похоже, он не производит.

Снова бежим, заборы, плетни.

А вот и последний плетень. И о, Боже! За плетнем вспаханное, черное поле, а по нему, метрах в трехстах от нас, бежит навстречу большая группа титовцев, человек в сорок.

Я, конечно, считал, что самое правильное — это немедленно из-за плетня, который нас более или менее маскирует изо всего нашего оружия открыть огонь, и мы их самое меньшее половину уложили бы в эту самую черную землю.

Но Михаил решил иначе. Не останавливаясь, он с ходу перемахнул плетень и «Вперед, за мной!»

И вот — мы бежим, и они бегут. Свистнули первые пули, раздались первые выстрелы и очереди с нашей стороны, но взводный рявкнул: «Не стрелять! И быстрее!» и дальше: «Стрелять только…» — и он назвал на ходу две фамилии, как я понял, двух автоматчиков, которые оказались на флангах нашего уже развернувшегося в правильную цепь взвода.

Бегу и думаю: «Неужели рукопашная?» Я уже два с половиной года на войне, но колоть живого человека штыком еще не приходилось. Неужели придется?

А метров через двадцать — оборудованная стрелковая позиция: окопы полного профиля, аккуратные ячейки для стрелков и пулеметчиков, одним словом, все, как у людей. Мы все прыгаем в окопы, находим каждый себе место по вкусу, я передергиваю затвор винтовки, и выстрел, выстрел. Через несколько секунд совсем рядом со мной мощно заработал «Дегтярь», а потом и все наше многочисленное оружие.

Титовцы ложатся, а может, кто и падает, чтобы уже никогда не встать. Во всяком случае, уже ни одного бегущего или стоящего не видать, да и огонь с их стороны стал совсем жиденький. Михаил обходит позицию, спрашивает, не задело ли кого. Кажется, не задело. Он назначает одно отделение дежурным, остальные огонь прекращают.

Осматриваемся. Наша позиция тянется вдоль последних огородов и имеет два хода сообщения под плетнями в сады. Правее и впереди нас в некототором отдалении от последних зданий городка находится группа в десяток кирпичных домов, окруженных садами и множеством дворовых построек. Дальше прямо по фронту виднеется густая лесополоса, которая тянется почти параллельно нашей позиции, на правом фланге поближе, на левом подальше. Видимо, титовцы будут сосредотачиваться и вообще готовить все свои пакости именно в этой лесополосе.

Михаил рассказывает мне о своем (о моем) взводе. В нем 34 казака, все бывалые. Вооружение: три ручных пулемета, все РП «Дегтярев», штук 12 автоматов, остальные — с винтовками. Все вооружение советское. Только два панцерфауста — немецкие, хотя я не могу понять, зачем они нам, ведь у титовцев нет танков. Но ладно, есть, значит, есть, пригодятся.

Кстати, его фамилия Олейник, он наш кубанский.

Стрельба продолжается, титовцы стараются выбраться из пахоты и отойти в лесополосу. Делать это им очень неудобно, так как борозды расположены параллельно нашим окопам и им все время приходится переползать через гребни пахоты, подставляя нам свои спины и задницы. Некоторые не выдерживают таких неудобств и отходят перебежками. Стрельба по нашим окопам стала совсем слабой.

Мне очень хотелось спросить у Олейника, знал ли он о таком близком расположении окопов, когда перепрыгивал через плетень, или же действовал наугад, но так и не спросил.

Слава Богу, что так все образовалось. И еще один вопрос: что мы тут собираемся делать? То ли обороняться, то ли наступать? Скорее всего, все-таки обороняться, сил у нас для наступления маловато, теперь, весной сорок пятого, здесь, в Хорватии, уже война не партизанская, а настоящая Фронтовая, у Тито уже дивизии, корпуса и даже армии нумерованные имеются. Численный перевес у них большой, хотя артиллерии мало, а бронетехники нет совсем. У нас же, в нашем корпусе хоть что-то да есть. Количество их бойцов нас не пугает, мы как-никак казаки, вояки опытные и умелые, да и дух казачий у нас вполне на уровне.

Стрельба затихает. Казаки устраиваются в окопах, таскают сено из близлежащих дворов, об этом уже и я подумываю. Но не успеваю.

Где-то к концу дня Олейник подзывает меня к правому флангу нашей позиции. Он стоит в стрелковой ячейке во весь рост — высок парень — и разглядывает эти самые дома. Подхожу.

— Вот, Юра, какие новости. Как только стемнеет, наш взвод здесь сменят, и мы займем позицию впереди этих домов.

— А если там уже, извини, занято? Как тогда?

— Вот так и тогда! — зло отвечает он. — Значит, смотри, оставайся тут, я тебе еще одного парня дам, и внимательно наблюдайте за этими домами и дворами. Интересно все-таки, есть там кто или еще никого?

И вот я и Митя Журавлев из Ейска, высокий голубоглазый парень, чем-то похожий на Олейника, только в отличие оттого улыбчивый и смешливый, не сводим глаз о этого хуторка… Нет, не видно в нем никакого движения, никакого хождения, в отличие от той же лесополосы, где очень оживленно. То ли накапливаются, то ли окапываются.

Темнеет, и ночь, видимо, будет темная. Небо покрыто облаками, никакого намека на луну. Уже пришел сменяющий нас взвод. Михаил выдает мне задание, которое мне, ох как не по нутру, но ведь не откажешься. Я с группой из трех казаков идем вперед, вроде разведки или дозора. За нами, через 80-100 метров двигается взвод. Мой отряд: автоматчик Степан, средних лет, коренастый и кривоногий, тот же Митя и еще Иван, которого я даже и разглядеть не успел. Собираю свой отряд, распределяю роли:

— Идем, рассредоточившись. Ты, Степан, идешь первым, за тобой, метров через десять, идем мы с Митей, а Иван — еще сзади, тоже метров через 10. Если что, лупи длинными очередями и ложись, а мы немедленно к тебе подходим. А там дальше уже соображаем, что к чему. А если будет нужно, чтобы мы подошли раньше, стукни два раза чем-нибудь по прикладу тихонечко.

Степану такая диспозиция не нравится, он было завозражал, но я предложил ему отдать мне его ППІІІ, и я пойду первым. Он замолчал. Я его, конечно, понимаю. Идти впереди ночью на передовой в сторону противника, не зная, где он, удовольствие небольшое.