— А кофе у Вас нет, дедуля?
— Кофе — яд. — Непреложно заявил дед.
— А эти травы от чего? — поинтересовалась Сэм, принимая чашку у деда и тыча в нее пальцем.
— Для хорошего настроения, — улыбнулся старый плут.
— О-хо-хо, — недоверчиво выдохнула Сэм, но все же сделала глоток. Пойло оказалось на редкость энергетическим и пробуждающим, и вскоре она выпила его до последней капли.
— Сэмюэл, Вы давно знаете Малкольма?
Сэмюэл затрясся от смеха.
— Я сморозила какую-нибудь глупость? — возмутилась Сэм.
— Да, — просто ответил старик.
— Отличный денек намечается, — подумала Сэм, и пошла по кругу, осматривая помещение. Под деревянными балками под крышей висели вязанки с травами, цветущими, не цветущими, длинными, короткими, какие-то узелки. На полках, расположенных вдоль стены возле очага, стояли не менее разнообразные баночки.
— Вы знахарь? — спросила Сэм, не оборачиваясь к старику.
— Потомственный, — ответил старик таким тоном, что Сэм не могла точно сказать, он продолжает над ней насмехаться или это правда.
— Зачем Малкольм сдал меня Вам? Он Вам доверяет.
— Девочка, он знает, что я хорошо о тебе позабочусь, и это правда. — Ответил старик доброжелательно.
— Разве ему не все равно, — пробормотала Сэм, рассматривая очередную баночку с оранжевыми крупинками внутри, — ему все равно меня убивать, — хотела добавить она, но не стала.
— Ты нравишься ему, — неожиданно заявил дед.
— Ага, конечно, — теперь Сэм чуть не расхохоталась в лицо полоумному старику.
— Еще как нравишься, — старика было не сбить с темы.
— Почему Вы так решили? — Сэм все-таки стало интересно.
— Он никогда раньше не был таким… живым.
— Да уж, ценное наблюдение, — подумала Сэм и решила сменить тему.
— Расскажите мне о тьме.
— Что ты хочешь знать? — на лице старика не осталось и капли веселости.
— Не знаю, — Сэм задумалась. — Хочу знать, что она такое, почему охотится за мной, или я за ней. Я запуталась, — Сэм вздохнула и села на край кровати.
— Я расскажу тебе старую легенду о сотворении мира. — Сказал старик, возясь с горшками и начиная готовить какую-то еду. — Ты знаешь, как был сотворен мир, девочка?
— Э-э, я немного моложе, — отозвалась Сэм.
Старик усмехнулся.
— Тогда слушай. Сначала было великое ничто. И из него вышла лунная корова.
— Кто? — у Сэм чуть челюсть не отвалилась, а так красиво все начиналось.
— Не перебивай, — сказал старик, грозно помахав перед ее носом казанком. И Сэм решила заткнуться.
— Так вот. Лунная корова слизывала соль с камня, и когда слизывала с темной стороны, зачала дитя тьмы, а со светлой — дитя света. Так появились на свет темный Нагара и светлая Мара.
— Бигли-мигли какие-то, — подумала Сэм, но на этот раз промолчала, пристально следя за поварешкой в руке дедули.
— Нагара родил детей тьмы, вампиров, а Мара — детей света. Их миры никогда не должны были встретиться, но однажды, на границе тьмы и света, где солнце еще не встало, но тьма уже начала рассеиваться, Нагара и Мара увидели друг друга и полюбили с первого взгляда. Так появились рассветы и закаты. Так их дети смогли увидеть друг друга. И дети тьмы убили детей света. Тогда Мара коснулась детей тьмы и наполнила их своей любовью, и они превратились в смертных, людей. Мара исчезла, а Нагара создал новых детей по своему образу и подобию, которые стали питаться кровью смертных. Ибо ему казалось, что с каждым глотком их крови, он получает частичку света Мары. Но в сердце Нагары навсегда осталась любовь к Маре, и она живет, пока есть рассветы и закаты.
Сэм сидела тихо-тихо, переваривая, как будто дедушка все-таки залепил ей черпаком по голове.
— Что, понравилась история? — прокряхтел дед.
— Да уж, — только и произнесла Сэм. — А где теперь Мара?
— Я же сказал: исчезла, — ворчливо заметил Сэмюэл.
— А Нагара?
— Этого никто не знает. Потому что никто из людей не живет достаточно долго, чтобы знать.
— А откуда взялась легенда?
— А откуда они берутся — от отцов и дедов к детям и внукам.
— Что-то мне такого не рассказывали, — заметила Сэм.
— Тебе и о травах не рассказывали. — Сказал Сэмюэл и стал резать тыкву кубиками. — Иди помоги мне, что сидишь.
И Сэм подошла к нему, взяла нож, стала что-то делать, но мысли ее витали далеко вокруг рассказанной Сэмюэлом легенды. Ее очень смущало то, что по сути она повторила подвиг Мары — превратила детей ночи в смертных.
— Ой, — вскрикнула Сэм. Она нечаянно полоснула себя дедовым тесаком, пребывая в своих раздумьях.
— Вот несчастье-то, — крякнул старик не то о происшествии, не то о ней самой и пошел к одной из полок за своим очередным снадобьем и бинтом. Когда он осторожно стер кровь с ее руки, под кровью ничего не оказалось — ни шрама, ни раны, ничего. Сэм удивилась, пожалуй, больше старика. А он только покачал головой:
— Ты пила его кровь?
— Нет, никогда, — запротестовала Сэм.
— А чью тогда?
— У меня был друг, Дориан, — Сэм замялась, ей по-прежнему было тяжело о нем говорить в прошедшем времени.
— Ну что ж, ваша связь еще существует, — махнул он в сторону ее руки.
— Но это невозможно, он погиб. — Воскликнула Сэм.
— Погиб?
— Я сама его видела во тьме, и он сказал мне.
— Значит, тьма его еще не окончательно поглотила. Ваша связь держит его на поверхности, но это не продлится долго. — Сэмюэл вздохнул, поднялся и пошел с баночкой обратно к полке.
— Что это означает? — встревожено спросила Сэм.
— Что рано или поздно он растворится во тьме, и этого не обратить.
Сэм сидела молча, не шевелясь. Это было так, как будто ей второй раз сообщили о смерти Дориана. Она и сама не осознавала, насколько надеялась, что это еще не конец, что есть еще какой-то невероятный способ спасти его.
— Мне очень жаль, — произнес старик, и похлопал ее по плечу.
— Но мне далеко по силе до Питера, — воскликнула Сэм, вспоминая вчерашние события.
— Верно. Сколько дней назад он умер? Ваша связь уже ослабла. — Ответил Сэмюэл.
Тогда Сэм совсем поникла.
— Не кладите вокруг меня траву этой ночью, хорошо? — попросила она старика, и в глазах ее стояли слезы.
— Хорошо, девочка. — Мягко произнес он.
Глава 32
Она ждала его во тьме, и он пришел, как всегда.
— Я… я не знаю, что сказать, — Сэм заплакала и прижалась к нему. — Я знаю правду.
— Сэм, — ему тоже было трудно найти правильные слова. — Я пытался сказать тебе, что есть вещи, которые нельзя изменить.