— Это ты сейчас? Вот прямо сейчас, да? — Поля не смогла заставить себя произнести слово «сочинил», вдруг показавшееся детским и глупым.
— Конечно. Экспромт. В мире — любили… Искренний, но корявый, — Антон рассмеялся. — Впрочем, еще Мандельштам говорил, что точная рифма — это пошло.
— Уходить не хочется. Мне давно уже не было так хорошо.
— Ну и не торопись. Объяснишь мужу, что заночевала у подруги.
— Ага. У Нади, — она усмехнулась. — Нет, пора…
— Подожди, — Антон нежно опустил ее обратно на подушку. — В самом деле, подожди. Вот такие мгновения счастья в себе надо беречь. Я в последний раз что-то подобное чувствовал в прошлом году в Питере… Нет, там не женщина была, ты не подумай. Просто это огромное серое небо, громады строгих домов, купол Исаакиевского собора и ветер, пронзительный, льдистый. Хотелось жить, творить, сочинять стихи, читать их прямо на улицах, любить всех людей вокруг… Ты понимаешь?
— Понимаю. Очень хорошо понимаю.
— Эх, хочу в Питер! — он мечтательно вздохнул. — Жаль только, что с каждым годом осуществлять это становится все труднее и труднее, а скоро станет совсем невозможным. Ты помнишь, несколько лет назад билет до тогда еще Ленинграда стоил рублей пятнадцать, что ли? Это было вполне соизмеримо со стипендией, а сейчас…
— Антон, но если дело только в деньгах, — Поля, изнемогая от неловкости, закрутила колечко на пальце, — то это не проблема. Я тебе дам сколько нужно. Поезжай, пообщайся с друзьями.
Она боялась, что сейчас он выставит ее вон и выкинет следом вещи, что оскорбится, обидится. Но Антон только медленно провел ладонью ото лба к подбородку.
— А знаешь, — произнес он после паузы, — Питер — это для меня так много, что я даже отказаться не могу. Не могу, и все!.. Только вот поехать я хотел бы с тобой, без тебя мне даже кущи небесные не нужны. Сейчас от тебя надолго оторваться — все равно что кислород перекрыть самому себе.
— Так поедем вместе… Если ты, конечно, правда, этого хочешь.
— Больше всего на свете.
— Значит, едем, — сказала она и прижалась лицом к его груди.
* * *
Целью их первой совместной поездки с Борькой был Крым. Точнее, это была не совсем их поездка. В свадебное путешествие отправлялась новоявленная чета Сергеевых, а они шли «прицепом». Сначала хотели поехать вожатыми в Артек, но резонно рассудили, что дикие орды пионеров не располагают к романтике, поэтому остановили свой выбор на Гурзуфе. Правда, от общества пионеров они все равно полностью избавлены не были. Рядом с домом, в котором они сняли флигелек на две комнаты, стоял продуктовый магазин, и примерные артековцы тайком бегали туда за сигаретами. В конце концов, Поле так надоело постоянно наблюдать из окна своей каморки снующих туда-сюда женщин с авоськами и воровато пробирающихся красногалстучных детишек, что она занавесила стекло снаружи побегом могучего темно-зеленого плюща. В комнате воцарилась приятная полутьма, и в гости стала все чаще приползать Надя, страдающая от раннего токсикоза и не переносящая в связи с этим яркого солнечного света. Бедной Надежде поездка была не в радость: на пляж она днем выходить не могла, есть фрукты в больших количествах — тоже. Зато редкими вечерами, когда ей становилось полегче, забиралась в море и сидела там до одурения, как зоопарковский белый медведь, изнывающий от жары в своей искусственной луже. Один раз чуть не утонула — слава Богу, Борька рядом оказался. Но полегче Наде становилось чрезвычайно редко, и Поля вынуждена была в одиночестве шататься по рынку, отлучаться во время экскурсий в туалет и даже днем, после пляжа, гулять по окрестностям. Почему-то на Сергеева с Сухановым в Гурзуфе напала вселенская лень, и они взяли за правило ежедневно устраивать себе послеобеденный сон.
В тот день она тоже бродила одна. Спускалась к морю, смотрела на приникшую к воде классическую морду Аюдага и не менее классические Адаллары. Снова поднималась по узким, тонущим в зелени южных садов улочкам. Ей нравилось просто бесцельно фланировать по пыльной дороге, вдыхать густой и пьянящий запах акации и даже ловить на себе взгляды местных жительниц. Да они совсем не раздражали ее в тот день, эти взгляды, в которых откровенное презрение (о! отдыхающая!) смешивалось с подобием рачительного уважения (но ведь они источник дохода!). Ей нравилось чувствовать себя молодой, красивой, свободной, нравилось щуриться на солнце, придерживая рукой поля соломенной шляпки, и вбирать в себя теплое дыхание ветра, заставляющего платье из марлевки обвиваться вокруг ног.
По дороге домой Поля купила две булки свежайшего, покрытого румяной корочкой хлеба, большую бутыль молока и головку сыра. С улыбкой подумала о том, что придется разбудить Суханова и отправить его на поклон к хозяевам. Почему-то именно к нему они прониклись наибольшей симпатией и соответственно только ему разрешали приближаться к большому холодильнику, стоящему в основном, кирпичном доме. Впрочем, время близилось к вечеру, и вполне возможно, что Борис уже не спал. Так оно и оказалось. Подойдя к калитке, Поля услышала голоса.
— И все-таки я тебя не понимаю, — тянул Олег совсем еще сонно и лениво. — Если все так, как я себе представляю, то чего же ты тогда поперся, извиняюсь, в Тулу со своим самоваром? Девок тебе здесь мало, что ли? Или прельщает стабильность вкупе с гарантированной защитой от венерических заболеваний?
— Кончай молоть языком, — равнодушно бурчал Борис.
Говорили явно о ней, и услышанное ей совсем не нравилось. Затаив дыхание, Поля отодвинула виноградную лозу, заглянула в сад. Олег качался в гамаке, свесив ногу в резиновом шлепанце, Суханов, прислонившись к старой сливе, сидел на земле. Нади не было. Она, скорее всего, или спала во флигеле, или, закрывшись в деревянном туалете, как всегда, изнывала от токсикоза.
— Нет, ты не подумай, я к Польке очень хорошо отношусь, — Сергеев мотнул ногой, и шлепанец, качнувшись на большом пальце, упал на землю, — но твои мотивы для меня — темный лес… И потом, тебе же сначала очень нравилась Надя, да?
Борис промолчал.
— Что молчишь? Я же не собираюсь закатывать сцены ревности. Надюха — роскошная женщина, из тех, на которых все мужики на улице оборачиваются. Так что это вполне естественно.
— Да.
— Что «да»?
— «Да» — роскошная и «да» — естественно, — Суханов подобрал с земли сливу и откусил от нее чуть ли не половину. — И, если хочешь, «да», она мне нравилась… Но теперь уже все по-другому.
— Это точно, — мечтательно прищурив глаза, кивнул Олег. — Теперь она моя жена, ребенок вот будет… Ты знаешь, кстати, что Надька мне вчера заявила? Сказала, что ногти сыну буду стричь исключительно я, потому что она, дескать, уже заранее боится. Классно, да?