— Юма! — взревел Конан и дико посмотрел на кушита. Черный воин неподвижно сидел возле трона, на котором снова восседал маленький царствующий бог, указующий жирной рукой на Конана и девушку.
— Убей их, Яма! Убей их! Убей их! — хрипел он.
Многорукий каменный монстр остановился и начал осматриваться, пока его рубиновые глаза не замерли на Конане. Конана охватил первобытный варварский страх. Но как у многих варваров, именно этот страх перед сверхъестественным и заставлял его бороться с тем, что его пугало. Он опустил девушку на пол и схватил мраморную скамью. Его мускулы, казалось, вот-вот лопнут от напряжения, но он стиснул зубы и шагнул к колоссу.
Юма закричал:
— Нет, Конан! Беги! Он видит тебя!
Теперь Конан уже добрался до гигантских ступней шагающего идола. Каменные ноги поднимались перед ним, как колонны. От напряжения лицо киммерийца стало густо-красным. Он высоко занес над головой скамью и швырнул ее в жадеитовую ногу. С чудовищной силой она ударила в щиколотку каменного бога. Мрамор покрылся сетью трещин от одного конца скамьи до другого. Конан еще ближе подошел к каменной ноге, поднял новую скамью и опять швырнул ее. На этот раз скамья разлетелась на дюжину осколков, но сама нога осталась невредимой, если не считать небольших сколов. Конан отскочил назад, когда статуя сделала к нему еще шаг.
— Конан! Осторожно!
Крик Юмы заставил его оглянуться. Зеленый гигант наклонился. Рубиновые глаза сверкнули, глядя в синие глаза Конана, и странно было ему смотреть в живые глаза бога. Они были бездонными, полными темноты и глубины, в которой взгляд человека терялся и бессильно тонул в этих красных омутах. И глубоко в этих кристаллических безднах притаилась холодная, нечеловеческая злоба. Взгляд бога поглотил взгляд молодого киммерийца, который почувствовал, как его медленно охватывает оцепенение. Он не мог больше ни двигаться, ни мыслить...
Несмотря на переполнявший его ужас перед необъяснимым, Юма взвыл от ярости. Он видел, как шесть титанических каменных рук опускаются к его другу, который смотрит на них, словно парализованный. Еще один шаг — и Яма доберется до киммерийца. Черный воин был слишком далеко от них обоих, чтобы напасть. В своем гневе он, не думая, схватил царствующего бога, который заверещал и принялся отчаянно отбиваться, и швырнул его в демонического отца мерувийских владык.
Джалунг Тхонгпа перевернулся в воздухе и ударился о мраморный мозаичный пол у ног идола. Дико и растерянно маленький монарх осмотрелся своим единственным глазом. Потом он ужасно закричал, когда одна из титанических ног опустилась на него.
В мраморном храме раздался треск ломающихся костей. Нога бога скользнула по плитам, оставляя за собой широкий кровавый след. Со скрежетом идол снова низко наклонился и потянулся к Конану.
Растопыренные каменные пальцы замерли в нескольких дюймах от киммерийца. Огонь рубиновых глаз потух. Гигантское тело с шестью руками и головой демона, которая еще мгновение назад была полна жизни, застыло и вновь превратилось в неподвижный камень.
Вероятно, смерть короля, который вызвал этого адского духа из темных глубин безымянных измерений, уничтожила чары, связывавшие Яму с этим идолом. А может быть, смерть короля освободила демоническое божество от его обязанностей по отношению к своему земному родичу — кто знает. Однако, что бы ни было причиной, в тот момент, когда Джалунг Тхонгпа испустил дух, статуя вновь стала неподвижным камнем.
Рухнуло и оцепенение, охватившее Конана. Все еще в растерянности молодой киммериец потряс головой. Потом огляделся. Первое, в чем он удостоверился, было то, что принцесса Созара бросилась к нему, истерически всхлипывая. Бронзовые от загара руки варвара схватили принцессу. Он ощущал, как ее шелковистые волосы легонько щекочут ему шею, и новый огонь загорелся в его глазах. Он засмеялся, радуясь тому, что жив.
К нему подбежал Юма:
— Конан! Мы здесь одни. Все остальные либо удрали, либо мертвы. Мы наверняка найдем лошадей в стойле позади храма. Сейчас самое подходящее время исчезнуть из этого проклятого города.
— Клянусь Кромом! Я буду счастлив стряхнуть со своих ног пыль этой чертовой страны,— проворчал киммериец. Он сорвал плащ с мертвого Великого Шамана и завернул в него принцессу. Потом поднял девушку и понес ее из храма, ощущая тепло ее нежного, гибкого тела.
Часом позже, когда им уже не нужно было бояться погони, он натянул поводья и внимательно изучил дорогу. Конан поглядел на звезды, подумал немного, потом показал направление:
— Туда!
Юма нахмурил лоб:
— На север?
— Ну да, в Гирканию.— Конан засмеялся,— Ты что, забыл уже, что мы должны доставить принцессу ее жениху?
Юма удивленно поднял брови. Он видел, как прелестные белые ручки Созары сжимались вокруг шеи его друга, с какой радостью она склоняла голову ему на плечо. К ее жениху? Он потряс головой. Ему никогда не понять этого киммерийца. Но он последовал за Конаном, и они направили коней к мощным отрогам гор Талакмы, которые лежали перед несчастной страной Меру, как крепостная стена, и отделяли ее от гирканских степей, по которым гуляют привольные ветры.
Месяцем позже они прибыли в лагерь Куюлы, Великого Хана куйгарских кочевников. Те, кто видел их во время бегства из Шамбаллы, вероятнее всего, сейчас уже не узнали бы их. В маленьком селении на южных склонах Талакмы они поменяли звенья золотой цепи, которые все еще качались на запястьях и щиколотках Созары, на теплую одежду, защитившую их от холода, царящего на перевалах, и жгучего ветра степей. На них теперь были меховые шапки, шерстяные плащи, просторные шаровары и крепкие сапоги.
Когда же они передали Созару ее чернобородому жениху, хан не поскупился на добрые слова и звонкую монету. И после пиршества в их честь, которое длилось несколько дней, они, осыпанные с ног до головы золотом, двинулись в обратный путь в Туран.
Оставив лагерь Куюлы далеко позади, Юма наконец заговорил со своим другом:
— Такая чудесная девушка. Я все не могу понять, почему ты не оставил ее себе? Она тоже была бы не прочь — ты пришелся ей по сердцу.
Конан усмехнулся:
— Ты не ошибся. Но я хочу еще многое увидеть и многое пережить, прежде чем обзаведусь семьей. Созара будет намного счастливее среди шелковых подушек и драгоценностей, которыми одарит ее Куюла, чем со мной — вечно в седле, мотаясь по степям и пустыням, то среди палящего зноя, то среди ледяного холода. А в пути вечно кто-нибудь встретится — не волки, так люди, которые мечтают вцепиться тебе в глотку,— Он рассмеялся от души.— Да и, кроме того, законный наследник Великого Хана уже в пути, если можно так выразиться... хотя сам хан об этом еще не подозревает.