своему кумиру и постучит по нему, то убедится, что он пустой. Такое открытие было бы несчастьем! Нет, она предпочла остановиться на почтительном расстоянии и заложить руку за спину.
— «Гений города»... — задумчиво повторила Вирджилия. — «Звезда империи»... В качестве отдельных сюжетов это, возможно, и подходит, но не для композиции. «Марш прогресса», пожалуй, можно принять как общую рабочую основу, хотя... — Она представила себе «даму», сидящую на зубчатом колесе у подножия фабричной трубы, и замолчала.
— «Фургон переселенцев в прериях»... «Возведение моста на Миссисипи»... «Последний бизон»... «Фундаменты новых Капитолиев», — уныло бормотал Дэффингдон.
— Вас увлекают подобные сюжеты? — спросила Вирджилия.
— Нет.
— И меня тоже. Постойте, я, кажется, придумала! «История банковского дела с момента его возникновения», а? Что вы скажете на это? — Она поднялась с торжествующим видом.
— Пожалуй, я не очень хорошо знаю историю банковского дела, — нерешительно проговорил Дэффингдон.
— Зато я знаю достаточно, даже более чем достаточно для нашей цели. Ну, скажите мне, разве это не заманчивая идея? Сколько можно создать ярких, разнообразных, изумительных картин!
Дэффингдон взглянул на свою нимфу Эгерию:[33] полет ее фантазии почти испугал его.
— А не слишком ли это обширно? — несмело спросил он. — Такая тема потребует основательных размышлений, изучения...
— Размышлений? Изучения? Конечно, потребует! Но я все время размышляю и изучаю! Итак, с чего мы начнем? Евреи и ростовщики в Англии. Подумайте только, как это будет выглядеть! Костюмы, позы, яркие краски — все, что угодно! Затем возьмите меняльные лавки в самой Италии и первые банки в Венеции, Лукке, Генуе, Флоренции — сколько блеска, какой колорит! А сделки с папами и с чужеземными королями! А помните Фуггеров[34] из Аугсбурга, которые вели дела с императорами? Дома с остроконечными крышами; люди в камзолах с полосатыми буфами на рукавах и в широкополых шляпах с разноцветными перьями. Затем отношения королей и императоров с банкирами. Здесь и Эдуард Второй, который отказался выплатить флорентинцам займы и превратил их город в развалины; здесь и Карл Первый — в тот момент, когда он внезапно появляется на монетном дворе и нагло захватывает все золото до последнего пенни — неприкрытый грабеж! Далее, солдаты революционной Франции, которые повсеместно грабят банки, — полные жизни фигуры гренадеров, мушкетеров, кирасиров. А знаменитый амстердамский банк, предоставивший «Ост-Индской компании» заем в несколько миллионов флоринов? Какая возможность дать живописные детали — тюрбаны, храмы, драгоценности, пальмы и многое другое. Кроме того...
— Но сколько хлопот! — робко возразил Дэффингдон. — А время, а расходы на костюмы!
— Можно даже расширить тему, — продолжала Вирджилия, пропуская его восклицание мимо ушей, — и показать чеканку монет, размен денег и все такое. Подумайте только, какие новые возможности: посредники в Коринфе, менялы на римском Форуме... Вспомните о дукатах, отчеканенных по рисункам да Винчи и Челлини! А все эти византийские монеты в книге Гиббона[35] — их особенно много в издании для студентов. Там имеются даже ассирийские таблички — вы, конечно, слышали о том, что были найдены записи древнего вавилонского банка. Подумайте о костюмах, архитектуре, ассирийских бородах, рельефах с изображением крылатых львов и обо всем остальном. О боже мой, да тут работы для целого десятка художников, а то и больше. Я так и вижу перед собой эти люнеты! — воскликнула Вирджилия, схватив лист бумаги и вырвав у Дилла из рук перо.
— Для десятка? — пробормотал он. — Да этого хватит на сотни!
— Чепуха! — отрезала она. — Четверо или пятеро вполне справятся. Вы с Джайлсом...
— В Академии надеются, что их тоже пригласят, — заметил Дилл. — Так что третьим будет какой-нибудь преподаватель, ну, а четвертым кто-либо из «Крольчатника».
— В таком случае, по три сюжета на каждого, — подсчитала Вирджилия. — Итак, спешите — и вы победите. Кстати, я упомянула о Фидоне[36] из Аргоса? Он одним из первых начал чеканить деньги. Кроме того, был еще Этельстан[37], упорядочивший чеканку монет у древних саксов...
X
Дилл вышел на улицу и только тут, вдыхая прохладу звездной ночи, пришел в себя. Он чувствовал себя так, словно выплыл из водоворота или чудом уцелел под стремительным низвержением водопада. Интерес Вирджилии к его работе, ее энтузиазм и желание помочь вознеслись и нависли над ним, подобно высокой, массивной стене, которая вдруг обрушилась; его ушибло обломками, известковая пыль засорила ему глаза и забилась в легкие.
«Какой ум! — думал он. — Какая отзывчивость, какие знания!» До сих пор никто не предлагал ему своего сотрудничества так пылко и так настойчиво. Он сомневался, что когда-либо прежде Вирджилия проявляла такой интерес к делам другого человека. И, разумеется, были основания предполагать, что Ричард Моррелл, создавая свой «Булавочно-игольный синдикат», так и не добился ее расположения и поддержки, — ведь недаром Вирджилия обошлась с ним столь бесцеремонно, что в свете целых две недели сплетничали и злословили на его счет.
Дэффингдон задумчиво брел по тихой улице, и внезапно в нем поднялось чувство глубокой благодарности и потребность выразить его в самой рыцарственной форме. Он представил себе, как берет Вирджилию за руку — мягко, нежно, чтобы не испугать ее, и смотрит ей в глаза так пристально и страстно, как только допустимо правилами приличия; ему уже слышался его собственный голос, дрожащий ровно настолько, насколько это может позволить себе истинный джентльмен, его собственные слова, которые не оставят у нее сомнений в том, сколь высоко он ценит ее как любителя искусств и как женщину. Ну конечно же, как только осуществится это грандиозное предприятие, он сможет сказать ей все, что переполняет его, и будет верен каждому своему слову. Вирджилия оставалась глуха к тому, что ей говорили другие, — у него же были основания надеяться на ее благосклонность.
Затем он внезапно представил себе, как много нужно затратить времени на просмотр альбомных иллюстраций в библиотеках, сколько недель, а то и месяцев потребуется на составление различных эскизов, компоновок, набросков в цвете, какие предстоят расходы на натурщиков, на костюмы, на различные аксессуары. Но по мере того как Дэффингдон успокаивался, в нем возникало чувство легкого, приятного самодовольства, и от этого переставали ныть его ушибы, а засоренные глаза начинали яснее видеть. Да, она верила в него. Эта незаурядная, образованная молодая женщина, не задумываясь, подарила ему свои необъятные познания; она возложила на его плечи работу двадцати человек и была уверена,