Не в кабинете с сонным майором за столом, а на дне глубокой волчьей ямы с оклеенными обоями в цветочек стенами ощутил вдруг себя егерь.
— По этому заявлению я вынужден завести на вас гражданин Егоров уголовное дело, — клацнул седоватый капкан. Но ни боли, ни страха егерь не чувствовал. Одну лишь ярость: «Гады, как все наизнанку вывернули…»
— Что вы по этому заявлению можете пояснить?
— Брехня! От первого до последнего слова брехня. — В памяти встало лицо Холеного. — Я знаю, кто это все насочинял.
— Вы по сути заявления, гражданин Егоров.
— По сути отправьте извлеченную из лося пулю на баллистическую экспертизу, и все станет ясно.
— Какую пулю? Вот все ваши протоколы. Никакой пули нет.
— При понятых же пулю достали из позвоночника у лося.
Майор перебрал бумаги в папке.
— Протокола об извлечении пули тоже нет. Ни самой пули. А вот справка о нанесении легких телесных повреждений Альпекову в деле есть. — Откуда-то сверху с края волчьей ямы заглядывал майор.
— Идите, Егоров и подумайте. Мы пока вашего соучастника господина Рассохина вызовем. Вы с ним друзья?
Егерь, не ответив, вышел из кабинета. К обеду приехал Рассохин вдвоем с высоким мужчиной в кожаном черном пальто.
— Вы разве меня не помните? — Незнакомец пристально поглядел на Веньку страдающими припухшими глазами. — Собака ваша жива?
— Какая? У меня их две было.
— Ну та, полуволк. Телят на мою «семерку» нагнала. Один на капот прыгнул, помял. Канавин моя фамилия. Глеб Канавин… Башка, мужики, трещит. Несносно.
— Нет, Глеб, потом. А то они тебя точно в вытрезвиловку засадят.
— Меня-а, Глеба Канавина? Обкакаются сажать!
— Давайте по делу — Рассохин повернулся к Веньке. — Ну-у, я тебе говорил. Этот хер мордатый то ли из генеральной прокуратуры, то ли депутат Госдумы. Моего шефа уже в белый дом вызывали, сам вицегубернатор. Понял, какого осетра мы прищемили!
— И чо ты, как мудак, радуешься, — озлился егерь. — Они и пулю потеряли. Муса на нас заяву написал, что мы лося убили.
— Ну и хер с ними. Глеб, куда!?
— Мужики, не могу. Где тут чепок или кафушка? Коньячку соточку пропущу.
— Какая те соточка? Ты слушай, что человек говорит. Суки пулю спрятали. Все против нас перевернули.
— Я вам передачи буду носить, — засмеялся Глеб. Страдающие красноватые его глаза смотрели из-за набрякших мешков, как из-за брустверов. — Мужики, я вам говорю, Глеб Канавин моя фамилия, этот номер им не пролезет. Ща соточку коньячку, и все решим.
— На хера ты этого алкаша привез? — глядя вслед пошагавшему к кафушке черному плащу, пробурчал егерь. — Чо ты все радуешься?
— Наглецов надо хлестать по морде. Ты еще хотел простить их.
— А чем мы теперь докажем? В лесу они и мы были. Им веры больше.
— На хитрую попу и шприц с винтом.
— Ага, а на шприц попа с лабиринтом.
— Ну, мужики, я из пепла, — подошел Глеб. Егерь поразился, с того будто маску сняли. Глаза ясные, мешки пропали, волосы на голове — задорными вихрами. — Так, мужики, суть. Пуля — единственный вешдок. Она пропала. Доказательной базы у вас нет. Вы в полной попе. Я конечно напишу все, что ты, Ген, мне рассказал. Они потребуют опровержение. Все равно они будут по уши в дерьме.
— Ты камеру взял? Пленка заряжена? — Во всем облике Рассохина появилась знакомая Веньке ястребиная ухватка. — Глеб, ты молчи. Держи камеру наготове. Я им, коблам, устрою ход лошадью. Только бы они тушу не успели на колбасу пропустить.
Приезд собственного корреспондента московской газеты в райотделе милиции произвел эффект неразорвавшейся фанаты. «Граната» с диктофоном в руке крутилась в кресле, задавала вопросы. Хозяин кабинета полковник Штырин, весь красный, в расстегнутом кителе наливал гостю чайку с бальзамчиком. Тем временем райотдел искал пулю. Сотрудники ползали по полу на коленях, заглядывая во все углы и трещины в полу, совали головы в разверстый зев сейфа, будто в пасть зверю. Дежурный сержант, небритый, испуганный, наперегонки с седоватым майором писали объяснительные. Бегали с бумагами по этажам. Будто пуля, пробив навылет лося, из чащи долетела сюда и теперь рикошетом летала по кабинетам, норовя кому-то сорвать звездочки с погон.
Лосиная туша еще стыла в холодильнике мясокомбината. Туда по предложению Глеба Канавина и направилась кавалькада машин. Впереди с мигалкой мчал начальник райотдела с Глебом Канавиным и Холеным. За ними в веере брызг из-под головной машины ехали прокурор Курьяков с Мусой, следом Рассохин, Венька, седоватый майор и обалделый ветеринар в белом халате с чемоданчиком.
Лосиную тушу, уже покрывшуюся изморозью, брякнули на стол. Ветеринар поковырял, поковырял окаменевшую тушу и неожиданно густым басом потребовал топор. Глеб Канавин снимал на камеру обступивших «операционный стол». Холеный морщился и все норовил повернуться спиной. Венька молча злился на Рассохина. Зачем он привез Глеба? Устроил всю эту канитель…
Курьяков то и дело закуривал сигарету, поймав на себе взгляд директрисы сего заведения, гасил. Закуривал снова.
Ветеринар тыкал в пулевые отверстия блестящий штырь. Хватался то за топор, то за нож. Дул на замерзшие пальцы.
— Целый день тут будем анатомию лося изучать. — Холеный усмешливо глянул на Рассохина. — Это не фальшивые протоколы составлять.
Приосанился и Курьяков.
— Нет, значит, нет. Поехали, — скомандовал начальник милиции.
— Так вон же она. — Рассохин, приседая, заглянул в белевшую ребрами бочкообразную грудь туши, сунул туда руку. — Вон же!
Ветеринар нагнулся и достал чуть расплющенную похожую на фасолину пулю. Ветеринар отпыхиваясь, будто ловец жемчуга, вынырнувший с глубины, на ладони поднес пулю начальнику милиции. Но «жемчужина» у полковника радости не вызвала. Он стрельнул глазами в сторону крошившего сигарету Курьякова, повернулся к майору.
— Оформляй и вези на баллистическую экспертизу.
— Почему здесь снимают без разрешения какие-то неизвестные личности? — раздраженно сказал Холеный. Повернулся к Глебу Канавину. — Вы собственно кто такой?
— Он журналист… — начальник РОВДа назвал известную московскую газету.
— Я хорошо знаю главного редактора Вячеслава Георгиевича.
— Холеный поправил на руке перчатку. — А вас кто сюда звал!?
— По устной жалобе господина Рассохина. — Глеб опустил камеру. — А что?
— Кто вам разрешил снимать? Вы журналист газеты, а почему снимаете?!
Все как бы немного отступили назад, образовав подобие клина с Холеным на острие.
— До нынешнего эпизода вы были знакомы с господином Рассохиным? — наступал на Канавина Холеный.
— Да лет сто, — быстро и весело ответил Глеб.
— Тогда нам все ясно. — Холеный повернулся к клину. — Привозят карманных журналистов. Ясно, какая статья может появиться в газете…
— Ты, козел… — Глеб подшагнул к Холеному. — Чего ты тут куражишься? Ты не понял еще, в какое дерьмо вляпался? И не строй тут из себя Вэ Вэ Путина. Думал, одну пулю проглотили, и все будет шито крыто? На мужиках отыграетесь?
— Считай, ты в этой газете больше не работаешь. Наглец! — Холеный сунул руки в карманы, пошел к выходу. — Проститутки!
— Это ты после моей статьи полетишь кверху жопой!
— Господа, господа, — вклинился между ними полковник. — Давайте решать проблему в цивилизованных рамках, господа!
С самого начала егерь с удивлением смотрел на поднявшуюся с приездом журналиста суету. Все, вроде, как кинулись засыпать волчью яму, в которую он угодил утром. И начальник райотдела, и майор, обернувшийся из охотника за егерями в мужичка с ноготок.
Заметил он и, как ветеринар быстро глянул на Рассохина, когда тот сунул рукой в лосиную тушу.
Из милиции он пригласил Рассохина и Глеба домой.
— Вот она, верный друг егеря. — Рассохин по-свойски расцеловался с Танчурой. — До чего красивая, глядеть невозможно.
Глеб, познакомившись, поцеловал ей ручку. Танчура закраснелась. Егерь как бы сызнова увидел жену, румяная, с блестящими глазами. Ромашковый новый халатик перехвачен в талии беленьким пояском.