Читать интересную книгу Всегда настороже. Партизанская хроника - Олдржих Шулерж

— Кто стрелял?

— Трудно сказать! Стрелял, видно, Опавак, потому что его в темноте кто-то остановил — спросил по-немецки… Гранату бросил Павка, адъютант Викторко. Несколько поодаль от него лежал один из тех двоих… у него при себе было это удостоверение… А у двери конторы лежал Викторко… с простреленной головой…

«Что тут скажешь? — подумал Степанов. — В чем, собственно, винить этого паренька, которому, видно, нравится риск? Возможно, действительно причиной гибели Викторко было чье-то предательство, а возможно, и просто ошибка. Одно только ясно: великодушный и доверчивый капитан Викторко погиб».

Мика Сурын гнал по дороге под Вартовной вола. Он был доволен, и его круглое лицо улыбалось всему белому свету, потому что ему повезло и с помощью ловких спекуляций он прибавил к своему хозяйству еще одну животину. «Да, — размышлял он, — если бы еще с годик-два протянулась война, можно было бы славно поразжиться всяким добром! Только вряд ли она протянется так долго…»

Тут, откуда ни возьмись, на дороге выросли несколько человек — партизаны.

— Давай вола, Сребреник!

Мика Сурын остолбенел.

— Да что ж это такое, ребята, что вы говорите? У своего отбираете?

Но партизаны и слушать его не хотели.

— Своего, говоришь?! Какой же ты свой!

Мика взмолился. Он бедный, коровок вынужден был продать, и только один этот вол у него и остался. Что станет с его семьей?

За кустами боярышника притаился Ломигнат, но при этих словах он сразу же выскочил на дорогу.

— Это ты бедняк?! Ты, Сребреник?! Да ты живоглот и скряга.

Партизаны схватили вола за поводок и увели в горы.

— Вот что я тебе скажу, Сребреник, — предупредил его Ломигнат и повертел перед его носом своим кулачищем, — не дай бог, если тебе придет в голову жаловаться на нас или вообще распространяться об этом…

Выходило, что он должен еще присягнуть, что и словом не обмолвится. Мика от злости чуть не плакал.

— Да вы хоть бумажку мне напишите со штемпельком! — кричал он вслед в надежде, что такое подтверждение хоть потом поможет ему вернуть добро.

Властик, поднимаясь по склону, обернулся назад, похлопал по диску русского автомата, висевшего у него на груди, и крикнул Сурыну:

— Штемпелек хочешь? Подожди минутку, я тебя так проштемпелюю!

Сребреник понял, что дело худо, смирился.

Вола пригнали на Вартовну. Ломигнат стукнул его топором по лбу — бык сразу повалился наземь. Его тут же дорезали, сняли кожу, еще теплое мясо рассекли на части и положили в котлы, подвешенные над кострами.

Мясо варилось, и вокруг разносился вкусный запах. Мяса в этот раз ели кто сколько хотел.

9

Поросшая лесом вершина Кнегиня черным куполом вздымалась над цепью Радгоштских Бескид. Внизу на вырубках то тут, то там виднелись красные черепичные крыши одиноких домиков, в клиновидной расщелине меж крутых склонов разлеглась на солнцепеке деревенька. Тихий, покрытый осенней позолотой край. Но на Чертовом Илыне и на Кнегине стояли партизанские дозоры и в бинокль неотрывно обозревали окрестности.

Штаб партизанской бригады помещался в маленькой служебной избушке лесничего Зетека у подножия Кнегини. В зарослях кустарника разбила палатки штабная рота. На крутом склоне, у старой овчарни, партизаны вырыли землянку человек на пятьдесят. Тайные встречи командира бригады с членами лесных отрядов и групп гражданского Сопротивления происходили неподалеку на Мартиняке. Там на откосе над Бечвой стоял на опушке хвойного леса у крутого поворота извилистой дороги дом с высокой крышей — туристская гостиница. В маленьком домике за рестораном был склад — туда-то и приходили люди, чтобы обсудить, как ведется подготовка народного восстания в Моравии.

В новых условиях штабу удалось установить связь с отрядом, действовавшим в добжишских лесах, и с партизанскими отрядами в гористых Моравских Хржибах и на Чешско-Моравской возвышенности. Так вот и получилось, что основной лагерь бригады — Кнегине и Мартиняк стали центром руководства вооруженным сопротивлением оккупантам всей этой обширной территории.

К вечеру на небе появилось какое-то необычное зарево. Папрскарж забеспокоился. Когда он подошел к Мартиняку, светящееся багровое зарево закрыло уже четверть горизонта. «Что-то горит, — подумал Йозеф. — Если это пожар, то целая деревня или же большой массив леса охвачен огнем». Он даже остановился — такого заката солнца он еще никогда не видел — кровавый какой-то, неистовый, словно предвестие чего-то недоброго.

Так в раздумье дошел Папрскарж до домика у подножия Кнегини. Ушьяк сидел за столиком у окна и писал что-то в толстом блокноте. Когда Папрскарж вошел, он поднял голову, но не ответил на приветствие, не вышел ему навстречу с сердечной улыбкой, как это делал всегда. В комнате вместе с ним были Дворжак и штабной писарь Вавржик.

— Пан директор, у вас было задание встретиться позавчера с Гайдучиком и Томашем? — не глядя на него, спросил Ушьяк.

— Да, было, — подтвердил Папрскарж. — Вы из-за этого меня вызывали?

— И что же, вы встретились?

— Конечно. Мы встретились у Тршештика, на пересечении дорог, ведущих на Бумбалку и Главатую. Разве случилось что-нибудь?

— Все ясно, — сказал Вавржик.

Ушьяк поглядел на Дворжака, тот кивнул в знак согласия.

— Увести! — приказал командир.

— Расстрелять? — спросил старательный Вавржик.

Папрскарж потерял дар речи. Как расстрелять? Его? Почему? Он был ошарашен. Это что, шутка? Но Ушьяк вполне серьезно сказал.

— Нет, пока свяжите его. Подождем до утра.

— Чего ждать, и так все ясно, — проговорил Дворжак.

Но Ушьяк снова склонился над столиком и не ответил.

Старика связали веревкой и бросили за палатками под деревом, а конец веревки привязали к стволу. Папрскарж был так потрясен, что начисто утратил способность говорить.

Постепенно он превозмог в себе смятение. В чем его обвиняют, напряженно думал он, но так и не находил ответа. Он только понял, что речь идет о встрече его с Гайдучиком и Томашем на перекрестке дорог. Но что из этого?

Папрскарж припомнил совещание на Мартиняке, во время которого решалось, кто пойдет на встречу с ними. Штаб послал Гайдучика и Томаша на участок Главата, Мезиводи, Била проверить информацию о размещении гарнизонов карателей. Потом они должны были прийти на перекресток и встретиться там с Граховецем. Между тем возникло подозрение, что за Граховецем следят, и тогда надо было Гайдучику и Томашу идти прямо на Кнегиню. Предупредить их об этом было не так-то просто, потому что на дорогах патрулировали немцы, словно готовясь к какой-то крупной операции.

Ушьяк объяснил Папрскаржу его задачу, но довольно нерешительно, видно было, что он колебался — посылать ли именно Папрскаржа. При этом разговоре был и Дворжак. Он предложил весело:

— Слушай, Янко, а может, нам самим прогуляться туда?

Ушьяк рассмеялся, возможно, он был бы и не прочь.

— Ого, — откликнулся Папрскарж, — без документов вас бы тут же сцапали как миленьких!

А по дороге он подумал, что это вдруг пришло в голову этому Дворжаку. Ведь Ушьяк командир. На нем большая ответственность, и он принадлежит не только себе…

Папрскарж встретил на шоссе два патруля. Первый не остановил его, а второй лишь поинтересовался, кто он и куда идет, но документы не проверил. На перекрестке Папрскарж спрятался в редком лесочке, откуда хорошо просматривалась местность. Гайдучик и Томаш пришли с опозданием… Они громко пререкались. Папрскарж знал, что они терпеть не могут друг друга, и был очень удивлен, что их послали вместе. Ему пришлось сделать парням серьезное внушение — ведь на каждом шагу подстерегала опасность. Он передал им приказ и пошел своей дорогой. Больше ничего он о них не знал.

Тщетно Папрскарж ломал себе голову. Не могли же Гайдучик и Томаш сообщить о нем что-то плохое. А может, они не поладили и подрались? Вполне возможно… А может, немецкий патруль задержал их, ведь они вели себя так неосторожно?.. Да кто тут что поймет!.. Хоть бы сказали человеку толком, за что его хотят казнить!

Он совсем пал духом, вспомнив, что его завтра расстреляют. Перед его глазами возникло лицо Вавржика. «Расстрелять?» Смотри ты — расстрелять и готово! Какой-то Вавржик! Кое-кто из ребят знает его с прежних времен, а сам Вавржик не любит тех, кто знает его прошлое. А пан Дворжак смотри какой! Еще тогда, в рожновской гостинице, куда его привел Ушелик, чтобы переправить потом через границу, не понравился ему этот Дворжак, хотя Папрскарж не мог бы сказать, почему он ему так не нравится…

Папрскаржа охватило чувство жалости к самому себе. Он вспомнил Милушку и ее предостережение, чтобы он ни во что не впутывался. Фашисты держали его за решеткой, а свои собираются казнить. Проклятая жизнь!