— Проклятие Геенны! — взвыл Конан. — Ворота целы!
Просперо резко обернулся к Миииасу:
— В чем дело, капитан?
— Я уверен, что они держатся на соплях, а именно — на засовах и петлях, да придавлены осыпью. Один удар тараном — и они рухнут.
— Таран заготовлен далеко отсюда — в лесу! — Просперо стукнул кулаком по столу. — Мы же не хотели, чтобы противник догадался о готовящемся штурме. Пока мы его подтащим, они успеют организовать оборону…
— Не успеют! — воскликнул Конан. — Давай сигнал. Сейчас в суматохе мы в два счета возьмем стену! Лестницы, веревки с крючьями, все готово? Арбалетчики для прикрытия — быстро к частоколу! Кавалерию — вперед!
— Но… — Просперо явно колебался. — Боюсь, кавалерии пока что делать нечего. Лошади не смогут взобраться по крутому склону осыпи.
— Шалманесер сможет! — ответил король, взлетая в седло. — За мной!
Эгилруд и Хальк передали в отряды сигнал к атаке. Словно споря с только что отзвучавшим грохотом обвала башни, взревели сигнальные трубы. Вслед за ними воздух был разорван боевыми кличами ринувшихся в атаку отрядов.
— Вперед, псы войны! Вперед за добычей и во имя империи! — воодушевлял солдат громоподобный голос Конана.
Король одиноким всадником возглавил пошедшую на штурм пехоту, ощетинившуюся крюками лестниц, остриями пик и направленными к гребню стены луками. Подлетев к груде камня, еще недавно стоявшего вертикальной стеной, вороной жеребец на миг остановился и с громким ржанием встал на дыбы, словно не только выражая благоговение перед таким препятствием, но и высматривая наиболее приемлемый путь наверх. Одно движение поводьями — и Шалманесер, понимая, чего от него хочет всадник, с мрачной уверенностью вскочил на ближайшие камни.
Удержаться в седле при такой скачке было не легче, чем усмирить неоседланного и необузданного гирканского мустанга. Камни скрежетали под тяжелыми копытами коня и сползали вниз по склону. Киммериец мертвой хваткой вцепился в вороную гриву Шалманесера и сжал коленями его бешено вздымающуюся грудную клетку. Могучий конь рвался вперед, спотыкаясь, обдирая ноги, перепрыгивая преграждавшие путь трещины, находя себе путь среди каменных глыб в рост человека. С каждой секундой скакун и его наездник приближались к вершине насыпи.
Даже в еще не совсем осевшей пыли внушительная фигура Конана н его коня не могли остаться не замеченными для часовых на стене. Несколько неприцельно пущенных стрел и брошенных камней просвистели рядом с киммерийцем. Пока что аквилонские арбалетчики не давали нумалийцам особой свободы на стене, но чем выше поднимался Конан, тем дальше переносили они заградительную стрельбу, опасаясь задеть своего короля.
— Живее, живее, за мной! — прорычал Конан, обращаясь к достигнувшим подножия осыпи всадникам передового отряда Черных Драконов и штабным офицерам.
Медленно, но верно они стали взбираться вверх по склону: одни — верхом, другие — ведя своих скакунов в поводу. В те же секунды первая волна пехоты, добежав до стен, начала штурм. На головы осаждающих обрушился град камней, стрел и горшков с кипящей смолой. Судя по всему, противник, не отчаиваясь из-за разрушения башни и возникшей угрозы для ворот, намеревался отчаянно защищать город.
— Волкодавы Крома! — чертыхнулся Конан.
Поднявшись на вершину осыпи, киммериец обнаружил, что тыльная стена башни не обрушилась, что означало отсутствие прямого пути в город. Отвесная стена в четыре-пять человеческих ростов высотой не оставляла возможности безопасного спуска в город. Ни лестницы, ни подъездного пандуса к этой части башни не подходило. В добавление к этому разочарованию, со стороны города в Конана было выпущено несколько стрел, часть из которых, достигнув цели, звякнула о его доспехи или застряла в войлоке и коже защитной попоны Шалманесера.
К счастью, и всадник и конь были хорошо защищены; к тому же неравномерное, стремительное передвижение делали их обоих трудной для поражения целью. Повинуясь движению поводьев, Шалманесер повернулся и стал столь же настойчиво взбираться по груде камней на парапет городской стены.
— Великий Кром — Повелитель Ледяной Горы! — прокатился над стеной варварский боевой клич киммерийца.
Очередная стая пущенных второпях стрел не смогла найти слабого места в доспехах Конана или его скакуна, и стрелки бросились к своим алебардам, чтобы в ближнем бою остановить у гребня стены стремительно приближающеюся всадника.
Стражники опоздали на какой-то миг, но этого мгновения Шалманесеру оказалось достаточно, чтобы каким-то пантерьим движением, изогнув спину, взлететь на осыпавшийся под ногами край парапета. Один из стражников был просто сметен со стены массой коня, еще двое упали без чувств под ударами его закованных в стальные обручи копыт. Следующий стрелок погиб под ударом длинного меча Конана, который был выхвачен всадником из ножен в тот же миг, как только под ногами его скакуна оказалась ровная поверхность. Из дозорных, находившихся на стене около башни, в живых осталось только двое. Они побросали алебарды и бросились бежать, потеряв голову сначала фигурально, от страха, а затем и буквально — под ударами меча короля Аквилонии.
Так, по легенде, началось кровавое шествие Конана им стенам Нумалии. Боевой парапет был широк и гладок — опьяненный, обезумевший от крови Шалманесер рвался вперед. Оказавшись на ровной площадке, Конан отпустил поводья и, управляя лошадью, как научился в Туране, одними коленями, сжал в обеих руках разящую сталь, — меч и огромный боевой топор. Клинки киммерийца собрали в тот день богатый кровавый урожай, отсеченные руки, головы, разрубленные надвое тела остались там, где пронесся дьявольский всадник. Немало постарался и его скакун — многие нумалийцы нашли свой конец под копытами Шалманесера или были изуродованы его огромными зубами.
Занятые отражением штурма с внешней стороны стены, нумалийские солдаты не успевали сориентироваться и подготовиться к отражению атаки несущегося по парапету всадника. Защитники города гибли под ударами меча, топора, под копытами коня, падали со стены в город или оказывались раздавленными о зубцы на ее внешней стороне. Тем, кому удавалось остаться в живых, отсидевшись за грудами булыжников или на уходящих вниз лестницах, даже не приходило в голову преследовать страшного великана.
Эта гонка аквилонского короля по стене Нумалии резко изменила соотношение сил штурмующих и защитников города, склонив чашу весов в пользу обнадеженных таким примером атакующих.
Конан, поглощенный боем, не замечал ничего вокруг, кроме оказывавшихся на его пути вражеских солдат. Киммериец, словно заведенный, взмахивал то левой, то правой рукой — меч, топор, меч, топор, — собирая кровавую жатву. Сейчас он не был королем Аквилонии. Нет, он был лишь воином Крома, приносящим богатую, обильную жертву своему безжалостному, бесстрашному божеству. Он был готов объехать весь город по периметру стен и пойти на второй круг, если это понадобится для поддержания атаки его подданных.