Читать интересную книгу Японские призраки. Юрей и другие - Власкин Антон

Вскоре суд и расправа были сотворены во всей их полноте. Конечно, можно задать вопрос, как кучка рыбаков и солеваров одолела вооружённую охрану, несомненно, состоящую из самураев. Можно предположить, что всё было как обычно. Много саке, много смеха над деревенщиной, много девушек с испуганными глазами и покорными телами, а затем неожиданная смена декораций. Девушки куда-то подевались, саке разлито на полу, а домик наполнился вопящими мужиками! Дотянуться бы до меча, да куда там! Как гласит древняя самурайская мудрость: когда для выбора имеются два пути, существует лишь один быстрый и единственный выход — устроить ночную гулянку с женщинами и алкоголем, находясь во враждебном окружении. Господин онгоку бугё принял на себя изрядное количество тяжких ударов, рухнул на пол, подёргался и затих, так и не собрав налоги в полном объёме.

Справедливость восторжествовала, но какой ценой! Двадцать пять человек превратились в бунтовщиков, которых ждала казнь, и скорее всего казнь жестокая. Даже самый глупый рыбак отлично знал, что расправа над кучкой ошалевших стражников и их начальником не является победой вооружённого восстания. Дальнейшее повествование несколько запутанно.

Мятежники решили бежать (вполне разумное решение), но перед отбытием с родного острова они напоследок заглянули в деревню, желая отдохнуть перед опасным путешествием и договориться о лодках, которые предстояло позаимствовать. Честно говоря, этот вывод относится к разряду моих предположений. Искать убежища в деревушке после избиения представителей власти — это совершенно безумный и бессмысленный шаг. Только что мятежники велели односельчанам сидеть по домам и не вмешиваться, а теперь сами же и навлекали на них обвинения в пособничестве! Довольно нелогично. Возможно, речь шла о прощании, которое не задалось. Вместо благодарности на головы двадцати пяти храбрецов посыпались упрёки и проклятия: дескать, что теперь со всеми нами будет? Совершенно точно в лодках им отказали, так как первое, что сделали храбрецы, покинув деревню, — это повалили священную криптомерию, росшую рядом с местным храмом. Огромное дерево быстро превратили в лодку-долблёнку и спустили на воду. Подобный экстравагантный поступок можно объяснить только тем, что никаких других судёнышек бунтовщики не получили. Странно, что они просто не устроили обычную реквизицию, так как после убийства чиновника и его стражи это было бы делом совершенно пустячным. Перед нами сплошные загадки, не имеющие ответов.

Мятежные рыбаки и солевары погрузились в утлый чёлн и отчалили в открытое море. Никто так и не пришёл на берег, чтобы сказать им доброе слово на дорогу. Сидящий на корме погрозил острову кулаком, и сильно перегруженная лодка вскоре исчезла в морской дали.

Как ни странно, ровно год спустя приморские деревни жили мирной жизнью. Суровая кара со стороны правительства оказалась достаточно умеренной: казнили не всех поголовно. Но настоящее наказание, как выяснилось, ещё только предстояло!

Всё началось с того, что со стороны берега донёсся подозрительный гомон, как будто целая ватага рыбаков вернулась с лова и затаскивает лодки на берег. Зимние сумерки и наползший с моря туман не позволяли рассмотреть происходящее. А затем из тумана понеслись такие вопли, что все услышавшие их немного поседели и даже как будто стали меньше ростом. Было понятно, что вопит кто-то из местных, на свою беду задержавшийся на берегу и встретивший таинственных гостей. Люди бросились по домам, ибо всякому было ясно, что там, где у человека хватает сил на такой безумный крик, посторонним делать нечего. До того как двери захлопнулись, в деревню влетел, обливаясь потом, один из рыбаков. Он успел юркнуть в ближайшую хижину и захлопнул за собой дверь. Через некоторое время с улицы донеслись невнятный ропот, шорохи и звуки шагов. Кто-то явно разгуливал по деревенской улице, и жители тоскливо смотрели на двери, которые в силу своей непрочности не давали оснований для утверждения: мой дом — моя крепость. Однако попыток вторжения не последовало, кто бы ни явился в деревню, он не делал попыток ворваться в жилища. Рыбак, вбежавший последним, выглядел так жутко, что к нему не сразу решились подойти с расспросами, но в конце концов любопытство взяло верх. Человек, всем своим видом походивший на безумного, рассказал, что к берегу пристала довольно странная лодка, которой мгновение назад не было на этом месте. А ещё спустя мгновение на берегу появились люди, которые, тут он мог поклясться, не вылезли из лодки, а просто возникли на берегу. А ещё через мгновение он узнал их! Как же не узнать храбрецов, поднявшихся против негодяя-чиновника в прошлом году! А ещё через мгновение, проявив догадливость и прыть, он мчался к деревне, прислушиваясь к воплям, которые издавали его товарищи, не проявившие такой же догадливости и быстроты. Увы, все храбрецы были мертвы, и мертвы давно! И выражение их мёртвых лиц не оставляло сомнений, что это не тот случай, когда юрей явился сказать последнее прости своим бывшим друзьям и родным. Казалось, вместе с отрядом привидений на берег высадились гнев и ярость, что могли бы подтвердить те, кто не успел убежать с берега.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Рыбак замолчал, и слушавшие его также молчали, ибо сказать тут было нечего. Никто не подошёл к двери, никто не выглянул в окно, а когда первый луч солнца скользнул над крышами, гомон на улице затих, и люди поняли, что можно выходить из домов. Лодки, сети и прочее добро было на своих местах — призраки не польстились на чужое. Не хватало только тех рыбаков, которым не повезло оказаться на морском берегу прошлым вечером. Их судьба так и осталась неизвестной. Следующая ночь прошла спокойно, как и последующая и десятки других ночей. Но когда год совершил очередной круг и наступила годовщина возвращения отвергнутых героев, морской берег был пуст. Никого не было ни на окраине деревни, ни на улицах — все мирно сидели по домам, смотрели на угли очага и старались не прислушиваться к гомону, который приближался со стороны моря, как было ровно год назад.

Рис. Битва Таира и Миналюто в заливе Данноура. Художник Цукиока Ёситоси.

Советы дилетанта: Истории о вернувшихся утопленниках не такая уж и редкость в мировом фольклоре. Утонувший человек, который не может покинуть местность, где он пошёл ко дну, — вполне обычный (если можно так сказать) герой страшных историй. Причём герой довольно мстительный по отношению к живым, просто в силу того, что они живые. Интересно, что в некоторых глухих северных районах существовало поверье, что тонущего лучше бы и не спасать: водяной разозлится, что отняли добычу, и тут уж добра не жди. Правда, ясно и то, что оставшийся без помощи человек, утонув, тоже будет настроен очень недружелюбно, так что и тут уж добра не жди. Такой вот метафизический парадокс.

В нашем случае обыватели, сами того не зная, конечно, оказались пленниками этой неразрешимой ситуации. В роли некой высшей силы, способной на разрушительный гнев, выступил не водяной, а центральное правительство. В роли разгневанных утопленников выступили герои, утонувшие в море. Гнев последних оказался более постоянным, чем гнев сёгуната. Во второй половине XIX века революция Мейдзи покончила и с сёгуном, и со всей системой власти сёгуната Токугава, превратив их в страничку истории. Но двадцать пять мёртвых храбрецов продолжили каждый год исправно посещать родной остров и искать встречи с потомками тех, кто когда-то не пожелал протянуть руку помощи. Согласно легенде, этот день приходится на двадцать четвёртое января, если говорить применительно к нашему календарю. Те, кто достаточно рассеян, чтобы оказаться на улице в эту ночь, пропадают без следа либо возвращаются совершенно помешавшимися.

Надо отметить, что наши герои напоминают знаменитых морских призраков фунна-юрей, также крайне недружелюбно настроенных к живым и стремящимся потопить встречного. Но если с обычным призраком утопленника можно схитрить, всучив ему дырявый ковш (всем известно, что фунна-юрей клянчат ковш, чтобы с его помощью залить водой лодку), то двадцать пять мёртвых мятежников не размениваются на такие мелочи. Они не топят лодки, но тому, кто встретит их на суше, от этого не легче: никакой торг тут решительно невозможен.