— Это золото, Таня. Вообще-то, инертный металл, но имеет свою цену. К тому же сама работа… Мало ли кто к тебе в палату может зайти?
Татьяна переменилась в лице. Ей представилось, что триста, четыреста лет назад муж мог носить латы. Рыцарь ее предупреждает. О чем? Кто может зайти к ней в палату?
Он сначала не заметил перемены, почти весело продолжил:
— А помнишь, в наших опытах с золотом, у тебя не получалось… — Потом увидел, что что-то не так.
— Я боюсь, мне страшно.
Давыдов растерялся.
— Позвать Альфию?
— Не надо.
— Кого ты боишься?
— Не знаю.
— Может, мне уйти?
— Нет, не уходи. Поговори со мной.
Он даже обрадовался, что наконец представилась возможность рассказать Тане обо всех делах. «Пан или пропал!» — вертелось у него в голове, когда он вспоминал подробности разговора с замминистра. Никогда у них не будет больше шанса закончить опыты, если он отвергнет предложение построить в Осколкове исследовательский центр на базе их института. Их просто спишут в архив. А еще хуже, их темой может заняться кто-нибудь другой. Ведь ничто теперь не мешает этому министерскому мальчишке вызвать к себе специалиста по смежной тематике, обрисовать задачу — и есть все основания полагать, что собеседник тут же возьмет под козырек.
А что будет, если он, Виталий, согласится с предложением? Фактически он уже согласился. По крайней мере, заключительная фаза экспериментов на мышах будет доведена до конца. А что дальше? Виталий не знал. Во всяком случае, беря на себя ответственность за проведение экспериментов, он понимал, что не допустит их фальсификации. И потом, кто лучше них с Таней разбирается в теме? Никто! Поэтому он фактически уже занимался делами вновь создаваемого института.
Все это он вывалил Тане. И вдруг увидел, что в ее глазах появился ужас, лицо исказилось, и жена отодвинулась от него в угол кровати.
— Что с тобой? Я сказал что-то не то? — Он думал, она сейчас что-нибудь скажет ему об Осколкове, об их работе, но она сказала другое:
— Забери этот крест. Мне от него тяжело. Страшно.
Он отодвинулся, потер рукой лоб.
— Подожди меня, я сейчас.
Давыдов положил крест в карман и побежал за Альфией.
Настя
Шесть дней в районной больнице до Настиной выписки пролетели быстро. Дима кормил девушку, мыл после нее посуду в больничном туалете, расчесывал тонкие шелковистые волосы. Настя выздоравливала. Боли в животе больше не повторялись. Она еще больше похорошела и теперь напоминала Диме не кузнечика, а прелестную маленькую птичку.
Наконец сняли швы. Лечащий врач сообщила Диме, что он может везти ее обратно.
— Я не поеду в больницу! — Настя свернулась на постели комочком и отвернулась к стене. — Я лучше убегу!
«Бедная девочка!» — дружно завздыхали соседки-бабульки.
Предчувствуя перевод, Дима несколько дней разрабатывал план. Он наклонился к Настиному уху.
— Только никому ничего не говори! Мы не поедем в больницу сразу после выписки!
У Насти мгновенно высохли слезы.
— А куда мы поедем?
— Тише! Мы поедем ко мне!
Она закрыла глаза и счастливо прошептала:
— Ура!
Потом Дима еще долго вспоминал этот счастливый день. Он ничего не сказал Альфие в надежде, что она ничего не узнает. Взял переводные документы и, дождавшись, когда докторша отделения куда-то ушла, просто вывел Настю на улицу.
К счастью, погода стояла замечательная. Прошло несколько дождливых дней, снова появилось солнышко, по-осеннему мягкое, что казалось и к лучшему. Жара Насте совсем была не нужна.
Дима заранее купил ей джинсы и кофточку. Настя оделась и немножко посидела в приемном, пока он нашел такси, которое отвезло их в какой-то парк. Откровенно говоря, в парке было грязновато и очень пыльно. Но засохшие от жары листья лежали под деревьями шуршащим ковром, на котором они и сидели, никуда не торопясь. Потом, когда они захотели есть, нашли в центре городка какое-то кафе. Впервые после операции Дима разрешил Насте поесть обычной, не больничной пищи.
Вечером они поехали в общежитие. Настя, полчаса провертевшаяся перед маленьким зеркалом в ванной, с блестящими от слез глазами клялась Диме в любви и говорила, что никогда еще у нее не было такой замечательной кофточки и таких клевых джинсов. А потом они легли в постель, и между ними возникло такое единение, такая нежность и такой восторг, каких никогда у Димы не было до этого ни с одной девушкой. Хотя девушки не обходили его стороной.
Дима был на седьмой небе от счастья. И, видимо, это ощущение счастья помогло ему подобрать слова, чтобы убедить Настю на следующее утро вернуться в больницу.
— Я буду с тобой, и вечерами, когда никто не видит, мы будем уезжать сюда, в нашу комнатку, и будем здесь ночевать. А потом я договорюсь с Альфией, чтобы она тебя выписала под мою ответственность.
Настя грустно согласилась. Она понимала, что проблема состояла еще и в том, что скоро должны были приехать ее мать с отчимом. И Настя боялась, что они заберут ее с собой. Ехать с ними она совершенно не хотела.
Альфия
Альфия, конечно, сразу же узнала, что Настю перевели из хирургического отделения, но в больницу ни она, ни Дмитрий не вернулись. Левашова была вне себя от бешенства. Она позвонила лечащему врачу, позвонила медсестре на пост — и выяснила, что «жених» девушку забрал, а куда, никто не знает.
«Так он теперь у нас „жених“! — Она положила трубку и высыпала рыбкам полпачки корма. — Интересно, кто все-таки болен? Я, он или эта Полежаева?» У Альфии даже пересохло во рту от гнева.
В этот момент в кабинет постучались. Она проглотила слюну, три раза медленно выдохнула и вдохнула, поправила на себе костюм — лимонно-желтого цвета, очень ей к лицу (собственно, и куплен-то костюм был накануне — она надеялась поразить Диму) — и пошла открывать.
— Тане опять плохо! — Давыдов, бледный, испуганный, стоял в дверях. Ни слова не говоря, Альфия повернулась, надела поверх костюма халат и пошла вместе с ним к Татьяне.
Ничего особенно плохого в состоянии Татьяны она не нашла.
— Ну, растревожил ее этот крест. — Она взяла из рук Давыдова крестик и внимательно его рассмотрела. — Он и в самом деле весьма необычный. Видите, какие острые формы? Все устремлены не книзу, а вверх. Профессор мой, убежденный фрейдист, утверждал, что фаллические символы подсознательно очень волнуют наших больных. — Она покосилась на Виталия: — Вы не находите?
Он взял у нее из рук крестик и спрятал в карман.
— Ничего я не нахожу. Зря я вообще с этими крестами связался.