Вот как исправляется товарищ бывший майор. Знали бы, насколько хорошо.
Выполняя обещание, Ненашев просмотрел расходные накладные Манина, сверил учетные книги. Последовательно посетил кухню, продуктовый и вещевой склад, почему-то оказавшийся в одной палатке.
Потом попросил Колю выйти и минут сорок поработал с его старшиной, используя методику местных пограничников и, заодно, объясняя всю порочность его метода хищений[188].
Примитивно, даже «встречной проверки» не потребовалось. Это, в его время делали постоянно, сначала выявляя сеть подставных контор, а потом аккуратно сверяя бухгалтерию каждой на вход и выход. Здесь же, при нормальном учете украсть что-то незаметно невозможно. Может и хороший сапер Манин, но ни хрена не смыслит в хозяйстве, покорно ставя закорючки в кем-то нелепо слепленных накладных. Впрочем, деликатесов там не значилось, лишь горох, пшено, ячмень, мука и лапша[189]. Но для местных горожан – ходовой товар, идущий бартером за дефицитные для «восточников» вещи.
Сколько веревочке ни виться или у любой сказки есть конец.
Изрядно помятый человек с «пилой»[190] постепенно сдавал всю компанию, твердя, что больше не будет. Мол, бес попутал. Детей одеть не во что. Ну, нашлась еще сотня причин.
— Я все понял, — Максиму он уже порядком надоел. Комбат демонстративно достал пистолет, и устало вогнал в рукоятку магазин с вываренными патронами – Николай, будьте любезны, принесите мне йод или зеленку.
«Ой, пакость задумал», улыбнулся Манин, но принес искомое.
Используя старый добрый флотский рецепт, Ненашев достал из сумки лист бумаги, куда, сопя, записал данные «приговоренного» и сердито спросил:
— Ну, что, желания последние есть? Мне графу надо обязательно заполнить!
— Есть. Отпустите меня, пожалуйста![191]
Щелк, осечка! Щелк, осечка!
— Ладно, живи! Хомяки мне пока друзья, а не жиры и витамины.
Нет, трясущегося и мокрого старшину, с крестами на лбу и на затылке под суд не отдали. Ненашев вновь выслушал сбивчивое признание и совершенно спокойно и ему отрабатывать: напортачил – сам расхлебывай. Да еще и Халхин-Гол… Пожалел его капитан, помня, чем кончил герой Полтавы светлейший князь Меньшиков.
Существовала еще причина. Имел Ненашев к вороватому хозяйственнику следственный интерес, желая далее пройти по всей цепочке, и не хотел становиться причиной еще одного скандала. И так засветился полностью – щас бы крабиком, да в тень. Ничего страшного, обойдется пока север без специалиста-самоучки по бартеру.
В отличие от ряда современников, наивно считающих, что при товарище Сталине пломбир был гораздо вкуснее, взятки не брали, а всех воров-казнокрадов поголовно расстреливали, Саша Панов историю в делах-папках читал.
И тогда граждане-чиновники дачи за сотни тысяч государственных рублей строили, а восточные товарищи, в силу специфики, конные заводики содержали.
А что, любили красивые вещи, попить-поесть на халяву, исключительно за счет трудящихся, пусть для идеалистов этой эпохи за невинную, детскую игру в «крысу».
Так и не удалось в сталинское время побороть коррупцию, пугая жуликов реальной пулей, лагерем или тюрьмой. Хоть и пытались прижать их крепко, но постоянно появлялись новые ребята, желающие жить весело, красиво, пусть и недолго[192].
Неверящим надо узнать, с кем так беспощадно боролся товарищ Мехлис и его Наркомат Госконтроля, выявляя растраты и хищения на сотни тысяч и миллионы рублей. За то и шельмовали, наверно, несгибаемого большевика после смерти Сталина[193].
Лишь был маленький момент – если ты человек полезный, особо не зарываешься, не выпячиваешь нечестно нажитое, то тюрьма, расстрел, Сибирь могли подождать. Прагматика и целесообразность – законов того времени.
*****
Вернувшись из штаба укрепрайона, Елизаров сразу затребовал материалы о задержании капитана на границе и вызвал к себе дознавателя. Появилось желание разобраться, пусть случай и не редкость.
Инциденты с военными, размечавшими позиции и частенько нарушающими режим государственной границы, возникали постоянно.
С одной стороны, командиры и красноармейцы готовились к активной обороне, в том числе, вбивая колышки на месте будущих артиллерийских позиций, с другой – сопредельная дружественная страна все чаще засылала к ним агентов в форме милиционеров, военных и работников НКВД.
Но частое мелькание перед глазами персоны уважаемого Максима Дмитриевича, как-то раздражало. Ну не верил Михаил просто в совпадения.
Положив на стол материалы, разведчик начал читать, попутно уточняя у младшего лейтенанта нюансы поведения задержанного. Ох, давно он так не смеялся! Уверенный в себе капитан, изощренно издевался над дознавателем, а он не понимает этого и сейчас.
Учить, и еще раз учить выдержке молодые кадры. Но сразу зашевелился червячок сомнения. Похоже, тактика быстрых допросов Ненашеву откуда-то известна. Задержанный капитан не потерял самообладания, ни разу не повторился, по десятому разу, заставляя записывать дознавателя собственный бред. И почему везде по тексту зачеркнуто слово «шпион»?
«Интересный тип! Или такой тонкий намек», в душе хмыкнулось как-то особенно весело и саркастически.
Отпустив дознавателя, Елизаров взялся за тетрадь, ранее характеризуемую младшим лейтенантом, как очередное издевательство капитана над следствием. Да лишь за первую страницу стоило свернуть тетрадь в трубочку, и засунуть бы…
— Лучше про себя подумай, — буркнул Михаил. — И готовься к выговору!
— А мне-то за что? Вы посмотрите, что Ненашев на первой странице о нас написал. Да он…
— О тебе, как раз, все верно. Увидишь – извинишься.
— Это почему?
— Твой метод он сразу раскусил. Вот, смотри, — Елизаров ткнул в слова, где Панов начал вести аккуратный самооговор, сразу делая ситуацию тактически запутанной. — А дальше ты ему явно надоел.
— Так он что, настоящий шпион?
— «Разведчик», ты, что протокол читать не умеешь? А ты давай, и дальше, работай по шаблону!
Михаил аккуратно выпихнул за дверь обескураженного младшего лейтенанта, но предварительно обложил расписками. Эх, завести, что ли на капитана литерное дело. А может, он учебники читал, или книжку про этого… как его, Шерлока Холмса.
«Вот козел», прошипел Елизаров.
Память, раздражающе напомнила, о том, внезапно присланном на финскую границу чудаковатым и лихом оперуполномоченном. Попав в местное управление НКВД, тот, не жалея себя, мотался по приграничной территории бывшей Мурманской губернии, вывозя к себе ничего не понимающих людей из лесных деревень и кордонов.
Допрашивал и хвастался руководству в телефон:.
«Докладываю, немецкую разведку вы мне пока запретили трогать, но я вскрыл английскую резидентуру на лесопилке. Буду копать дальше. Что? Конечно, и финская в этом месяце есть. А еще есть чех. Откуда знаю язык? Зачем, он сам сознался. Нет для полной коллекции итальянца и француза. И с японцами-то не везет, но если надо – есть один кореец, тоже сознался, что шпион и контрабандист. Нет-нет, не откажется, но больно дряхлый, долго не протянет, так что думайте быстрей»[194].
Ох, сколько крови попил тот дурак, мешая нормально работать! Форменный идиотизм, зато в передовиках ходил, и слова против него не скажешь!
Но в конце сорокового года, все же посадили блаженного на десять лет, за фальсификацию уголовных дел и освободили человек под двести подследственных.
Елизаров взялся за тетрадь. Там должен быть ключ к капитану Ненашеву.
Иначе, почему он решил дать показания письменно и полночи сидел за столом. После матюгов, на втором листе он узнал умело вычерченный контур западного острова, а обратная сторона вся исчиркана пометками.
«Детский сад!», — разведчик посмотрел лист на просвет и присвистнул. То, что он увидел, разрушило заранее выстроенный Елизаровым образ комбата.
Нет, с товарищем Ненашевым, да-да именно – товарищем, а не фоном, паном или господином, надо пообщаться лично, плотно и как можно быстрее.
Капитан из укрепрайона, потому не удивительно, что расположение дотов Ненашев указал правильно. Но так вписать вместе их и пограничников в единый план обороны надо уметь. Ошибся он в одном, курсы шоферов подчинялись округу, а не погранотряду.
Далее, капитан принялся страдать какой-то фигней. Кому теперь нужны фантазии на тему сражений французов с немцами. Если хочет обратить на себя внимание, то зачем постоянно рисовать один и тот же вариант нападения на спящий гарнизон, и куча перечеркнутых решений.
Планы у нашего Бонапартыча – воистину наполеоновские. Видит себя стратегом, во главе двух пехотных и танковой дивизий, стремительно смятых решительным ударом немцев. Елизаров усмехнулся. Он был солидарен с Максимом в оценке боевых качеств «лягушатников».