Около десяти часов наблюдающий Макс подал условный радиознак, означавший появление на дороге, ведущей в Короткий переулок, транспорта с клиентом. Сидящие в засаде подобрались – три часа, проведенные в полной неподвижности и молчании, расслабили и убаюкали. Заняли по расписанию свои позиции. Миша коротко сжал Ритину руку у запястья: пора на выход. В переулке было относительно тихо и абсолютно темно. Мертвецкий свет, пробивающийся от домашних голубых экранов сквозь деревья и кусты, немногим способствовал улучшению видимости, иного же освещения улочка, в целях всеобщей экономии электричества, попросту не имела. Южная теплая чернота прерывалась местами одними лишь яркими блестками звезд. Рита выбралась на дорогу несколько дальше подполковничьего дома и, дождавшись появления двух осторожно ползущих, ощупывающих фар, не торопясь двинулась навстречу.
«Девятка», прошелестев гравием, остановилась. Гладких, усталый и умиротворенный, с трудом вытолкнул свое полное тело в предупредительно распахнутую выскочившим раньше водителем Петрушей дверь. Протянул деревяшкой ладонь на прощание, поблагодарив сержанта без слов одним кивком. Крапивин, разморившийся не столько от водки, сколько от собственного красноречия, мирно и безмятежно дремал на заднем сиденье. Гладких и не собирался его будить. Петруша уже сделал первый шаг к возвращению за служебную баранку, а подполковник – к родимой калитке, как из-за разлапистого куста жасмина вышла молоденькая девушка.
– Мужчины, подождите! – окликнула взволнованно девчушка, тоненькая и приличная папина дочка, и, разглядев мигалку на крыше и надпись по сине-белому борту, обрадованная, заверещала: – Ой, милиция! Как хорошо, что я именно вас встретила. А то иду, иду, все улицы одинаковые, названий не видно, я совсем заблудилась. Меня тетя дома ждет, волнуется, наверное, я ж не местная – из Москвы. Вообще-то мне на Пионерскую надо.
Гладких, благодушный и оттого готовый помочь безобидной и бойкой неместной особе, повернул назад. Молоденький сержант тоже подошел, куда резвее начальника и с корыстным юношеским энтузиазмом. Развернувшись спиной к забору, они стали объяснять, как опознать и преодолеть нужные два поворота до искомого места. Петруша, присмотревшись, отважился намекнуть на позволение просто подвезти девушку домой. Но разрешающего ответа дождаться не успел. Порыв ветра, обрушившийся стремительно то ли с забора, то ли прямо с неба, принял осязаемую форму и с жуткой силой врезался в стриженый сержантский затылок. Петруша рухнул как подкошенный, не успев осознать, что именно с ним произошло. Такой же порыв, но с другой стороны, раскроил череп подполковника.
Рита попятилась назад, к стоящей с ближним светом «девятке», чтобы не мешать Мише и Сашку довершить должным образом начатое дело. Умирающего, хрипящего Гладких стали планомерно и быстро добивать, пиная ногами, имитируя хулиганское и случайное нападение. Пару раз отвесили по ребрам и беспамятному Петруше – для достоверности. Убивать сержанта не было нужды. Операция проходила в почти полной тишине, не прерываемой уже и всхлипами. Убедившись в кончине подполковника, Сашок принялся обыскивать карманы новопреставленного на предмет обнаружения бумажника. Ксивы трогать не стал – не по сценарию. Но склонился над лежащим ничком телом – отстегнуть часы. Миша проделал то же с сержантом Петрушей. Как вдруг задняя дверь милицейского «зубила» медленно открылась и из железного чрева послышалась возня, перемежающаяся чертыханиями, после чего в проеме показались обутая в казенный ботинок нога и рука, сжимающая, вне всяких сомнений, самый банальный пистолет. Свалившийся после остановки на бок и оттого невидимый снаружи, пьяный майор Гора, на всеобщую беду, очнулся. Но, хмельной, недооценил ситуацию, погнался за дешевой геройской славой, намереваясь разогнать борзую шпану одним видом сверкающей стали и для личного удовольствия выстрелить в воздух вслед улепетывающим без оглядки нарушителям. Арестовать сразу двоих хулиганов при одних наручниках бравый майор ни за что бы не рискнул.
Оказавшись ближе всех к нелепой фигуре Крапивина, орущего: «Вот я вас, бляди! Стой, стрелять буду!», Рита не растерялась. Вмиг поняла, что нужно как можно скорее заткнуть неизвестную и неожиданную милицейскую личность, обездвижить и после уже думать, что с незаявленным в программе клоуном делать дальше. Скользнув вбок, обтекая распахнутую дверцу машины, которой на всякий случай прикрывался осторожный Гора, Рита подхватила для верности с земли приличный осколок булыжника. Но могущественный инстинкт самосохранения добавил майору прозорливости и расторопности. Его откормленный, лелеемый организм явственно ощутил, что сейчас его заботливо питаемой сытости навсегда будет положен конец. И, возмутившись неизбежности, майор молниеносно направил дуло в голову стремительно приближающегося ангела смерти в девичьем облике и с непреклонным приговаривающим взглядом.
Рассеянный свет автомобильных фар придавал движущимся фигурам бестелесную расплывчатость теней, некую зловещую незаконченность и нереальность. И потому пистолет, уставившийся черной пустотой прямо в Ритин лоб, не испугал и не произвел должного впечатления. Девушка была абсолютно уверена, что в роковой момент, конечно же, успеет уклониться от огненно-свинцового плевка, к тому же так ли велик будет урон, даже порази пуля цель? Но Миша, в мгновение ока оценивший ситуацию, посчитал иначе. Перелетев тигриным прыжком наискосок через крышу «девятки», он сбил Риту с ног, но какой-то жалкой доли секунды, похищенной у Миши впавшей в панику майорской рукой, не хватило для расправы над не вовремя встрявшим Горой. Крапивин успел все же спустить курок. Удар в грудь был настолько силен, что Миша не смог устоять и, потеряв равновесие, рухнул на оглушенную внезапностью падения Риту. Майор же, не будь дурак, что есть мочи бросился бежать прочь, стреляя на ходу в воздух и вопя изо всех сил: «Помогите! Милиция!», чем перебудил и привел в недоумение всю округу. Стас, сидевший в засаде для подстраховки с дальней стороны дома, метнулся ему наперерез. Напав на майора сбоку, первым делом перехватил запястье и резко вывернул хрустнувшую кость. Гора взвыл от страшной боли и, конечно, выронил спасительное оружие. Следующий удар по основанию черепа прекратил его страдальческую руладу, и майор мешком стал оседать на пыльную дорогу. Из расколотой головы его вовсю безудержно струилась кровь. Стас намеревался бросить околевать ретивого мента и поспешить к своим, но инстинкт охотника, свалившего добычу, взял верх. Поверженный милицейский майор явно уже отдавал концы, так что поступок Стаса не мог иметь последствий. В сладком припадке предстоящего утоления скорый охотник припал губами к ране: вмиг нащупали живительную струю и впились в плоть его «комарики».