Читать интересную книгу Та самая Татьяна - Анна и Сергей Литвиновы

Тем не менее для надобности своего исследования я взял у нее адрес, по которому бывшая госпожа Ольга Ларина, ныне Ольга Аржаева, проживает. Оказалось, что полк, где служит г-н Аржаев, стоит, по меркам нашей обширной империи, недалеко отсюда – в трехстах без малого верстах, в губернском городе К***. Возможно, вы, княгиня, даже упоминали мне о том – но я выпустил сие сведение из головы, как и все, что касается не вас, а посторонних особ женскаго полу.

Спросил я также вашу maman, как поживает бывший мой слуга, мосье Гильо.

Оказалось, что он, хват, женился на вдове купеческого звания, с немалым состоянием. Живет он теперь в уезде, в собственном двухэтажном каменном доме, ходит в лаковых штиблетах и курит сигары по пятнадцати копеек пара.

Что ж! Думаю я завтра к нему наведаться – да вот сомневаюсь: признает ли меня мосье? Али ему воспоминания, когда он служил мне, теперь, после того, как он сам стал почти барином, будут весьма противны? Завтра посмотрим.

Да, чуть не забыл. Ваша любимая нянюшка здорова. Живет она при доме, работой ее не утруждают, однако она все хлопочет. Филипьевна помнит вас, низко кланяется и говорит, что каждый день за вас и вашего «енерала» богу молит. А теперь, добавила, будет и за меня просить. Что ж, числиться непосредственно следом за вами в чьих-то простосердечных молитвах мне никак не помешает.

8-е письмо Онегина Татьяне. 6 июня 1825 года

Итак, сегодня рано поутру я велел закладывать. Мой Никита, узнав, что мы направляемся с визитом к его предшественнику, немедленно взревновал. Он посмурнел, замкнулся и стал бурчать нечто вроде: «Ишь! Фигура какая! Ездий к нему! Визиты делай!» Пришлось осадить его, иначе он бы пробухтел, не останавливаясь, всю дорогу до уездного городка.

Возможно, вы, княгиня, питаете к городу вашего детства ностальгические чувства. И будь вы здесь, вы бы поминутно восклицали: «Ах, в той лавке папенька купил мне куклу! В той церкви я впервые увидала ослепительного поручика – ах, где он сейчас? Сюда приезжала я на свой первый бал!» По мне же, ничего достойного внимания в городке О., разумеется, нет. Во всяком случае, для меня – Никиту с кучером я отпустил в близлежащий трактир, строго наказав, чтобы хлебным вином они не увлекались и готовы были два часа спустя пуститься в обратный путь. Глядя на то, с какой резвостью мои люди припустили к заведению, я понял, что совершил ошибку, предоставив им свободу – ан поздно, делать было нечего.

Признаться, я удалил Никиту не без умысла – иначе, кто знает, какую бы он шутку выкинул из ревности к моему предыдущему слуге (которого я ранее не раз при его неисправности поминал, в назидание и укор ему, добрыми словами).

Мосье Гильо застал я дома. Он округлился, стал прямее и солидней. Повадки его сделались прямо господскими. О моем визите доложил ему слуга – в то время как сам он вкушал за столом, накрытым на дворе, свой кофе, а другой человек подавал ему. Воистину, удачная женитьба для многих является синонимом благоденствия! (Впрочем, замечу я в скобках, как порой счастливое замужество.)

При виде меня в глазах моего былого прислужника, однако, блеснул испуг – который, впрочем, мог объясняться нежеланием владетельного господина вспоминать о своем раболепном прошлом. Посему я постарался быть с ним ласковым. Оказался подобострастен со мной и мусью Гильо – он долго со всею почтительностью жал и мял мне руку. После неизбежных вопросов о современном состоянии каждого из нас я сделал ему знак, чтобы он отослал своего прислужника.

– Пшель вонь, Мишка, – лениво скомандовал бывший лакей. Русский язык его значительно улучшился – правда, еще не достиг совершенства. В роль господина он вошел гораздо глубже. Какие величественные манеры, ухватки, осанка! Не у каждого дворянина, не говоря о разночинце, окажутся в арсенале такие. И не скажешь, что совсем недавно Гильо ходил в услужающих.

Тут я, не желая расходовать время даром, спросил его напрямик про наш с господином Ленским поединок. Получилось – включая сон с участием Зарецкого – заговорил я о нем в четвертый раз за последние три дня. Во взгляде француза при упоминании дуэли снова отразился страх, и я сказал себе: «Э, да это, верно, неспроста! Надо мне допросить г-на Гильо с особенным пристрастием!»

По наитию я приступил сразу к центральному предмету:

– Почему посторонние лица прознали о нашей с Ленским дуэли?

Мой визави затрепетал, и я понял, что верно выбрал направление своего разговора.

– Я клянусь вам, сир, – пробормотал мой бывший слуга, – я… ничего…

– Кому ты сказывал о дуэли?! – гаркнул я – в то время как в бытность его лакеем ни разу голос не повышал: надо отдать ему должное, прислуживал Гильо отменно.

Роль владетельного господина живо слетела с него.

Француз показался мне чрезвычайно перепуганным. Губы его прыгали.

– Уверяю вас, сир… Честное, благородное… Я беспорочный человек…

– Скажи спасибо, что я, в силу подлого звания твоего, не могу тебя вызвать – не то бы ты у меня повертелся под дулом моего «лепажа»! Но я вздую тебя палкой – так, что ты запросишь у меня пощады да расскажешь все!

Он побледнел как полотно и только приговаривал:

– Сир… Я прошу вас, сир…

И тут я снова испытал род прозрения, потому что даже для самого себя неожиданно сказал ему утвердительно – будто, безо всяких сомнений, ведал все:

– Перед нашим с Ленским поединком к тебе приходил один господин. Представился, что он якобы соседский помещик. Человек тот одет был в статское платье, однако выправку имел военную. Он расспрашивал тебя, где и когда состоится наша дуэль, и ты ему открылся… Ну, говори! Я и так все знаю!

Смесь изумления, страха и восхищения выплеснулась из его глаз, и мой вчерашний лакей пробормотал:

– Откуда вы узнали, сир?

Я понял, что направляюсь верным путем. Наклонившись к самому лицу Гильо и, едва не встряхнув его за фалды куртки, я снова вскричал:

– Сколько он тебе заплатил?!

– Пятьдесят рублей ассигнациями, – пролепетал несчастный.

Я едва не рассмеялся, вспомнив, что Зарецкому, проявившему (по его собственным утверждениям) благородство, неизвестный сулил ровно в два раза больше. Значит, на слугу неизвестный решил особо не тратиться – и в итоге не прогадал. Что значит подлое звание! Хоть и иностранец – что в нашем отечестве порой считается синонимом благородного человека.

– И что ты сказал тому господину? Признался ему, где будет дуэль и когда?

– О, да, сир. Простите меня.

– Зачем лазутчику нужны были те сведения? Он сказал?

– О, нет, сир. Никаких пояснений он мне не дал!

– А теперь вернемся к дуэли. Ты в роли секунданта стоял неподалеку от господина Зарецкого. Что ты видел?

– Я на вас смотрел, сир. Я волновался.

– Волновался?! Отчего ж?

– Я не хотел, чтоб вас убили, сир.

– Убили? Кто? Ленский?

– Да, сир.

– А другие? Ты видел, что в меня стрелял кто-то другой? Или в Ленского?

– Нет, сир.

– Припомни!

– Нет! О, нет! Я ничего не видел!

– Пятьдесят рублей – очень похоже на тридцать сребреников, не правда ли, Гильо?

– О, сир! Я так переживал за вас! И за свой поступок! Я потому и вышел из службы у вас – чтобы не видеть вас каждый день, чтобы вы ликом своим не напоминали мне постоянно о моем предательстве!

– Ну, «ликом» – это уж ты хватил, – усмехнулся я.

– И в другом я хочу покаяться перед вами, сир! – неожиданно выкрикнул Иуда из О-ского уезда. – Облегчить душу!

– Вот как? – удивился я. – Имелось еще что-то? Что ж, говори.

– Простите меня, мосье ОнегИн! Я вам в ночь перед поединком подсыпал в питие сонный порошок.

– Вот как? Для чего?

– Не знаю, сир. Меня о том просил тот самый человек. Он мне и дал порошка. Он сказал, что средство неопасно, что вы с ночи хорошо заснете и, может, проспите время дуэли – на час или два. Он просил меня вас не будить. И за это дал мне еще пятьдесят рублей.

– Зачем ему это было надо?

– Представить не могу, сир.

Новая мысль пришла мне в голову, и я вскричал:

– Ты что-то сделал с моими пистолетами?!

– О, нет, монсеньор!

– Или ты выдал их ему, и «лепажи» испортил тот человек?

– Нет, клянусь вам! Ни он, ни я к стволам не прикасались!

– Теперь рассказывай мне про незнакомца. Как он выглядел?

– Вы же сами сказали.

– Да, я сказал. А теперь – говори ты.

– Невысокого роста. Ниже, чем вы, сир, на два, а то и три вершка. Плотный. Волосы рыжие.

– Рыжие? Или русые?

– Да, сир, скорее русые. Глаза голубые.

– Усы были?

– Да! Рыжие, то есть русые.

– Как звали его?

– Не знаю, сир. Он не представился.

– Ты видел его еще когда-нибудь? До или после? В этих краях или другом месте?

– Никогда и нигде, месье ОнегИн.

– Хорошо.

* * *

Милостивый Государь Евгений Олександровичь. Покорнейше вас прошу извенить что обезпокоила Вашу Милость. Пишет квам Известная вам Крепостная девушка Марья села Красногорье. С техпор как нестало Господина нашего, Вашей Милости Друга, Владимира Ленскаго, всякие Притиснения терпим мы от нового Хозяина нашего Господина Ивана Борисыча Аврамова. Он унас в селе небывает изПетербурха пишет Разные неудовольствия и Строгие приказы Батюшке моему Евстафию, Управителю Красногорскому. А крестьяне наши изза его Строгих приказов супротив Батюшки моего обижаюца. Они ругаюца и грозят Батюшке моему и Господину нашему Аврамову что имение Его подожжут. А Егорка скот грозил что Батюшку моего Евстафия убьет как убил он Господина нашего Ленскаго. И ружжо у него имеица. Одна у меня Надежда на Вас, защитите Вашей Милостию от несчастий и Горестной Жизни меня и Батюшку моего Евстафия. А я буду о вашем кнам благополучном пути Бога молить, Милостивый Государь Евгений Олександрович.