Читать интересную книгу Учебник рисования - Максим Кантор

Сыча навещали коллеги и собратья по ремеслу. Роза Кранц приехала на следующий день и скорбно посидела у кровати недужного, без лишних слов, просто держа его руку в своих. Надо отметить, что, как исключительно тактичный человек, Кранц в тот день была отнюдь не в красных чулках, но в черных, и в черном же костюме от известного модельера Живанши. Эдик Пинкисевич с трудом прошел в палату — персонал заставил-таки его надеть халат поверх лагерного ватника — и передал больному бутылку водки и свой нательный крестик. Аркадий Владленович Ситный приехал с грамотой от Министерства культуры: рассудив, что творческий импульс должен победить недуг, Министерство культуры целокупно с Академией художеств присвоило Сычу звание академика в области перформанса. «Ну что ж, Толя, — бодро начал Ситный и взъерошил редкие волосы Сычу, — теперь будем готовить акцию в Большом! А ты что думал! Пора! Большой театр! Как думаешь, через месячишко устроим? И, между прочим, — никаких фонограмм: Ростропович прилетает из Парижа — будет тебе аккомпанировать. — Ситный раздул полные щеки, заходил по палате. — Слава, между прочим, сам позвонил. После исторического концерта, когда он сел играть у Берлинской стены, и эпизода, когда он прилетал с виолончелью на баррикады во время путча, — другого такого случая не было, заметь. По такому случаю и фуршет сделаем достойно. Не водяру же хлестать в Большом театре! — Министр Ситный хохотнул, лиловые щеки его закачались. — Найдется что выпить! Шато Икэм, Шато Брион: у нас теперь Ленька Голенищев — командор ордена Бордо! Он нам такой стол обеспечит — даже Иван Михайловича Лугового не стыдно позвать!» Сыч тускло посмотрел на министра, вяло кивнул, отвернулся к стене, сжимая в руке православный крестик Пинкисевича.

39

Когда видишь человеческое лицо, то одновременно видишь и его общее выражение, и набор черт. Встречаются лица, в которых каждая черта говорит противоположное, и тем не менее общее выражение лица существует. Нам может быть дорого выражение на любимом лице, но это не исключает того факта, что нос на данном лице кривой и морщины указывают на возраст, а зубы испорчены. Воспринимается все вместе — и человек обладает способностью отвлекаться от некрасивых зубов и любить лицо в целом, хотя и знает, что вмешательство дантиста желательно. При этом неизвестно, что именно является реальностью — скорее всего, детали и мелкие черты лица есть объективная реальность, а общее выражение — продукт сознания смотрящего. Чувство к другому устроено так, что оно постоянно ищет компромисс между деталями и общим впечатлением, решает, что именно настоящее — и делает выбор в пользу целого.

Так и в искусстве: надо создать баланс между подробностями и общей интонацией. Закончив статую Бальзака, Роден отсек у фигуры кисти рук, они мешали общему впечатлению. Считается безусловно доказанным, что жертвовать деталью художник должен не потому, что он этой детали не видит, но потому, что есть нечто важнее ее. Это нечто определяется через идеальные понятия: общее видение, цельная форма, и так далее. Выглядит это так, будто идеальное избавляется от материальных подробностей, которые этому идеальному мешают. Так возникла абстракция — как наиболее последовательное выражение целого и идеального.

Однако и цельная форма, и общее видение в живописи могут быть выражены только наглядно, а значит, остаться в качестве идеальных объектов не могут. Художник так или иначе, но изобразит нечто — с подробностями или без таковых. Очевидно, что изображенная без подробностей вещь будет уже иной, нежели с ними. Иными словами, художник не только жертвует деталью ради общего, но жертвует одной вещью ради другой вещи.

Художнику не дано нарисовать то, чего нет; даже если он рисует только пятна, то следует признать, что и случайные пятна тоже существуют в реальности — например, пятно соуса на рубашке. Абстракция невозможна в принципе: художник отказался от деталей реального лица и нарисовал обобщенные пятна — то есть приблизился к реальности разлитого соуса. Следовательно, и деталь, и общая картина обязательно соответствуют некоей опознаваемой вещи, вещи, имеющей свою собственную идею, и художник должен понять — почему он предпочел одну вещь другой? Или так: почему идея одной вещи убедительнее идеи другой вещи? Чем пятно соуса лучше лица?

Существует разрешающая способность печати: имеется в виду то, как много подробностей мира может одна фотография показать в отличие от другой. Есть особенности зрения: один человек видит предметы четче, чем другой, — и для близоруких придумали очки, чтобы разглядывать подробности. Ни прогрессивная камера, ни очки не проводят избирательного анализа деталей: они приближают мир сразу весь — во всех мелочах. Но, возможно, отсутствие очков отодвигает образ от будней к идеальному: ведь детали исчезают. Возможно так же и то, что если будет проделан обратный путь (то есть не от деталей к целому, но от целого к деталям), то возникнут подробности, не свойственные первоначальной вещи.

Применительно к искусству вопрос звучит так: нужно ли острое зрение? До какой детали доводить разрешающую способность искусства? Что есть цель картины: общее знание или деталь? И главное: если присутствует общее знание без конкретной детали — не послужит ли это причиной возникновения иной детали, не свойственной целому?

Глава тридцать девять

РОЗА КРАНЦ И ГОЛДА СТЕРН МЕРТВЫ

I

Барон фон Майзель, багровый и гневный, бросил Ситному в лицо:

— Подделками торгуете, господин министр? Квадрат фальшивый!

— Фальшивка? — изумился Ситный, воззрившись на картину в руках барона. — Неужели?

Аркадий Владленович, в сущности, был неплохо информирован о происхождении подобных вещиц. Изумился он двум обстоятельствам: тому, что кто- то в его ведомстве решился на разоблачение подделок, а также тому, как можно отличить подделку от оригинала. Отличались они, по правде сказать, не сильно.

Барон фон Майзель поставил картину на кресло, сам сел в другое, прикрыл лицо руками — весь во власти переживаний.

— Вы знаете, — осведомился барон из-под ладоней, — сколько я сделал для вашей страны? И это — благодарность?

Аркадий Владленович Ситный взволнованно походил вокруг холстика, на коем был накрашен черной краской квадрат. Он посмотрел на картину слева, поглядел справа, сделал рамочку из пальцев, посмотрел сквозь рамочку.

— А в чем ошибка? — осторожно спросил министр культуры. — Это очевидный квадрат, вне всяких сомнений — это квадрат. — Он наклонился над квадратом, поковырял краску пальцем. Черная краска, ничего особенного. — Черный квадрат, — удостоверил Ситный, — а что вы хотели? Абсолютно черный квадрат.

— Как бы не так, — сказал фон Майзель, — это не квадрат!

— Квадрат, — убежденно сказал Ситный, — я уверен на сто процентов!

— А я говорю — не квадрат!

— Давайте измерим, — любезно предложил министр культуры и полез в ящик письменного стола за линейкой, — держу пари, что все стороны равной длины.

Он принялся измерять стороны квадрата и шевелить губами, подсчитывая сантиметры.

— Не утруждайтесь — это подделка, — веско сказал барон, наблюдая из-под ладони за манипуляциями министра, — у подлинного квадрата стороны не равны.

— Как это — у квадрата стороны не равны? — поразился министр культуры, — именно у квадрата они и равны.

— У настоящего квадрата Малевича — стороны не равны, — сказал барон горько.

— Неужели?

— Да, в этом тайна Малевича, — сказал барон.

— Вот не знал, — восхитился министр, — вот, значит, в чем состоит магия этого полотна!

— Не этого, — сказал барон, — увы, не этого. Это — дешевая подделка.

— Как вы обнаружили? — спросил министр культуры. — Экспертиза?

— Специалисты в Женеве измеряли стороны квадрата.

Два серьезных немолодых мужчины с превеликим тщанием вглядывались в бессмысленную картину, сосредоточенно изучали квадрат.

— Вот, — сказал барон, — свидетельство швейцарских специалистов.

— Да, разве наши так могут, — сокрушенно сказал министр культуры. — Нам еще учиться и учиться.

— У вас в России не изжито варварство, — заметил фон Майзель.

— Вы правы, барон, — тактично ответил министр культуры, — варварство — наш бич.

— Мне раскрыли глаза, — сказал барон, — и я обратился к экспертам.

— Кто же вам рассказал правду?

— Есть один благородный человек у вас в министерстве.

— Кто он? — спросил министр с интересом.

— Личность с бескомпромиссными убеждениями.

— Все министерство, — сказал министр с тонкой улыбкой, выполненной при помощи толстых влажных губ, — состоит из подобных людей. Мы тщательно отбираем кадры. Итак, его имя?